Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941, стр. 8

Подобные выводы Астахова, основанные на беседах с Риббентропом и Шнурре, представляют для историков исключительную ценность, ибо они подтверждают тезис о том, что без пакта о ненападении с СССР Германия в это время вероятнее всего не рискнула бы напасть на Польшу.

13 августа 1939 г. от имени Риббентропа Шнурре высказал пожелание, чтобы переговоры состоялись в Берлине, но он готов направить ближайших доверенных лиц и в Москву. Отметив, что посол Шуленбург не обладает необходимыми качествами для ведения переговоров, Шнурре предложил руководителя Академии права рейхс-министра без портфеля Г. Франка[ 59]. Но чтобы ускорить принятие советско-германских договоренностей в связи с надвигавшейся войной против Польши, уже через день Шуленбург сообщил Молотову, что Гитлер согласен не только вести переговоры в Москве, но и направить туда своего министра иностранных дел[ 60]. Причем важно, что Шуленбург в ответе на соответствующий вопрос Молотова заявил, что по поводу заключения пакта о ненападении германское правительство не занимает «ни положительной, ни отрицательной позиции»[ 61]. Очевидно, это была попытка набить цену своему предложению.

14 августа Астахов передал Шнурре принципиальное согласие Сталина не только обсудить экономические отношения, но и установить сотрудничество по линии прессы и культуры, а также рассмотреть польскую проблему и «прежние политические советско-германские соглашения». На следующий день встречей Молотова и Шуленбурга начались официальные советско-германские переговоры. Поначалу обсуждались обычные проблемы, решение которых привело бы к нормализации германо-советских отношений, а именно: о совместных гарантиях независимости Прибалтийских республик, о посредничестве Берлина в нормализации отношений между СССР и Японией, в частности о прекращении боев на Халхин-Голе, о развитии советско-германских торговых отношений и некоторые другие. Однако вопросы, связанные с территориальными изменениями, в то время не поднимались. Правда, как докладывал в Берлин Шуленбург, Молотов с интересом выслушал предложение о краткосрочном приезде в Москву Риббентропа и осведомился относительно идеи заключения договора о ненападении[ 62].

Во время встречи 17 августа, когда Шуленбург передал положительный ответ Берлина на поставленные советским наркомом вопросы, Молотов заявил, что первым шагом к улучшению отношений могло бы быть заключение торгово-кредитного соглашения. Вторым шагом через короткий срок могло бы быть заключение пакта о ненападении или подтверждение пакта о нейтралитете 1926 г. с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики. Этот протокол должен был представлять органическую часть пакта.

В этом высказывании Молотова, как и в предыдущих, особое внимание обращают на себя два важных момента. Первый состоит в том, что советский нарком проявил инициативу в заключении пакта о ненападении; второй – он предложил принять специальный протокол, в котором, очевидно, предполагалось согласовать особо деликатные вопросы в советско-германских отношениях. Характер этих вопросов Молотов не раскрывал. Но это подсказал ему Шуленбург, заявивший, что протокол должен содержать главную суть пакта – гарантии Прибалтийским странам и территориальные вопросы, о которых уже упоминалось в памятной записке Шуленбурга от 15 августа 1939 г.[ 63]

Судя по донесению Астахова от 8 августа 1939 г., Молотову было известно, что немцы хотели бы включить в договор следующие положения: объявление Германией ее незаинтересованности в судьбе Прибалтики (кроме Литвы), Бессарабии, «русской Польши» и готовность немцев «отмежеваться от аспирации на Украину». Но взамен они желали бы, чтобы Советский Союз подтвердил свою незаинтересованность в судьбе Данцига, бывшей немецкой Польши, быть может, с прибавкой до территории реки Варты или даже реки Вислы, а также в порядке дискуссии – Галиции[ 64].

3. Шуленбург торопит

Таким образом, дело шло к драматической развязке образовавшегося узла политических отношений между СССР и Германией. В беседе с Молотовым, которая состоялась 19 августа, Шуленбург по поручению Риббентропа подтвердил, что еще до возникновения конфликта с Польшей необходимо выяснить взаимоотношения СССР и Германии. Затем он категорически заявил, что Риббентроп готов идти навстречу всем пожеланиям советского правительства.

В ходе той же беседы Молотов вручил Шуленбургу проект советско-германского пакта без указания полного его наименования. В нем содержались следующие основные положения: стороны обязуются воздерживаться от агрессии друг против друга; они будут воздерживаться от поддержки третьей державы, которая совершит агрессию против одной из договаривающихся сторон; возможные конфликты между сторонами будут разрешаться мирным путем; договор заключается сроком на пять лет. Наконец, в последней, пятой статье говорилось, что настоящий договор подлежит ратифицированию в возможно короткий срок, после чего он вступает в силу. Важнейшее значение в этом проекте имел постскриптум, в котором говорилось следующее: «Настоящий пакт действителен лишь при одновременном подписании особого протокола по пунктам заинтересованности Договаривающихся сторон в области внешней политики. Протокол составляет органическую часть пакта»[ 65].

При анализе заключенного 23 августа 1939 г. советско-германского договора о ненападении, о чем пойдет речь в следующей главе, нетрудно будет заметить, что его текст отличается от упомянутого советского проекта, причем далеко не в пользу Советского Союза. Сталин одобрил принципиальные договоренности между Молотовым и Шуленбургом, и таким образом судьба советско-англо-французских переговоров была предрешена.

19 августа заместитель советского торгпреда в Берлине Е. И. Бабарин и К. Ю. Шнурре подписали торгово-кредитное соглашение, в соответствии с которым Германия предоставила СССР кредит в размере 200 млн. германских марок сроком на семь лет на условии 5% годовых для размещения в германских фирмах добавочных заказов. Речь шла прежде всего о промышленном оборудовании, машинах, станках, изделиях электротехнической промышленности, транспортных средствах, судах, измерительных приборах и оборудовании для лабораторий. Одновременно был утвержден список товаров на общую сумму в 180 млн. марок, подлежащих поставке из СССР на основе подписанного соглашения. Среди этих товаров важное место занимали кормовые хлеба (22 млн. марок), лес (74 млн. марок), платина (2 млн. марок), марганцевая руда (3,80 тыс. марок), хлопок-сырец (12,30 млн. марок), фосфаты (13 млн. марок) и др.[ 66]

21 августа в советской печати было опубликовано сообщение о заключении торгово-кредитного соглашения между СССР и Германией. В тот же день произошло еще одно неординарное событие. Впервые с 1933 г. Гитлер направил Сталину телеграмму, содержащую предложение возвратиться «к политической линии, которая в течение столетий была полезна обоим государствам». Он официально принял предложенный Молотовым проект пакта о ненападении, а также заявил о готовности обсудить и дополнительный протокол. Фюрер не удержался от шантажа: поскольку, мол, польский кризис может разразиться со дня на день, он предлагает Сталину принять Риббентропа не позднее 23 августа.

Примечательно, что текст телеграммы Гитлера Шуленбург передал Молотову в 15 часов, а ответ «секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина рейхсканцлеру Германии А. Гитлеру» был вручен германскому послу в тот же день в 17 часов. В нем были приняты все условия фюрера[ 67].