Там, где лес не растет, стр. 77
«Наконец-то ты сумел услышать меня…»
Коренга непонимающе смотрел на своего крылатого пса.
«Видит Богиня, этому мальчику, Эврих, мы с тобой не помощники, – прозвучал в его сознании скорбный старческий голос. – Со своей бедой справится только он сам. А девочке никто не в силах помочь. Здесь лекарское искусство бессильно…»
– Она обманула меня… она знала, что умирает, – обнимая Эорию, пробормотал Коренга.
«Она знала, брат мой. И её отец знал. Поэтому он и отправил её искать Зелхата вместе с тобой. Он пытался надеяться».
– И ты мне ничего не сказал…
«Она попросила меня. Такая просьба священна».
Резкие тени гор протянулись через леса и пустоши равнины, упираясь в тёмную полоску на горизонте. Коренга понял, что мечта Эории всё же сбылась: она увидела море. Он запрокинул голову, и у него вырвался крик. Страшный то ли крик, то ли вой, которым оплакивал свою утрату обезумевший Сирота.
Эхо ещё стонало, разбиваясь о склоны, когда, словно родившись из этого эха, прозвучал ответ. Из поднебесья, плавно кружась, спускались два симурана. Два молодых кобеля, посланные без всадников облетать порубежья мёртвых земель. Коренга тупо смотрел на них, не понимая, зачем они здесь и какой от них может быть толк. Могучие звери пронеслись над перевалом, сдув взмахами крыльев обрывки кожаного полога, пробежали по склону и остановились. А потом стали приближаться, держа наготове полураскрытые крылья, чей удар ломает хребет собаке и человеку. Им не было дела ни до мужчины, ни до уснувшей в его объятиях девушки, они смотрели только на Торона.
И сдержанно, грозно рычали, показывая клыки.
Они чуяли, что за кровь текла в жилах Торона, и заступали неблагословенному дорогу в свой дом.
Вот только Торон ни у кого не собирался спрашивать дозволения вернуться. Не пожалев больного крыла, он вскинулся на дыбы и яростно заревел, бросая ответный вызов, и кто не слышал, как ревёт симуран, готовый сражаться до смерти, тому не бывало по-настоящему страшно.
И тут-то на груди у Торона, в складках серебристого меха, блеснула галирадская цепь. А на ней загорелась звезда о шести лучах – царский знак из древнего Фойрега.
У молодых кобелей вмиг опала на загривках воинственно вздыбленная щетина. Они разом свернули крылья и подползли к Торону на животах. Вот они осторожно принюхались к промокшей от крови повязке на его левом плече, и Коренга отчётливо уловил их отчаянное смущение. Они-то думали отвадить неблагословенного, живой позор Крылатого племени, но как быть, если он оказался вестником величайшей чести, если с ним пребывало благословение сгинувшего народа?..
Коренга посмотрел на свою руку и увидел в ней боевой нож Эории, выхваченный из ножен, чтобы помочь биться Торону. Он разжал пальцы. Клинок негромко звякнул о камни. Симураны вздрогнули и повернулись к нему, словно впервые заметив.
Если бы всё это ещё имело какое-то значение…
ГЛАВА 74
Два года спустя
Два года спустя в горах вновь ликовала и буйствовала весна. Стоял нарядный солнечный день, земля и небо словно бы притихли в ожидании праздника, который ещё не наступил, но должен был вот-вот наступить.
Тёплый ветерок гулял в продолговатой долине, высоко поднятой на плечах гор. Такие долины виллы называли ойрами. Они не селились в ойрах и даже не особенно часто их посещали, ибо предпочитали медоносные луга, а здесь росли только мхи и то не повсюду. Сегодня, правда, в бесплодной долине собралось всё племя Серебряных Нитей, но сегодня выдался особенный день.
Солнце очистило от снегов обращённые к югу склоны ойра и даже подсушило плоское дно, но на противоположной стороне так и лежал нетающий снежник. Под конец лета он лишь съёжится, но не исчезнет. А там опять начнутся метели.
Дети вилл и щенки симуранов с почти одинаковым визгом съезжали вниз по белому искрящемуся горбу, кувыркались, метали снежки и уворачивались от них. Когда настанет время, взрослые подзовут ребятишек, двуногих и четвероногих, чтобы те не совались куда не надо на беду себе и другим.
Тележка Коренги стояла в конце долины, развёрнутая против ветра. Она была очень похожа на себя прежнюю, потому что он воссоздал её из вощёной кожи и дерева на том же остове. Только внутри теперь не было ни рундучков для имущества, ни меховой полсти, ни гребка, припасённого для переправ. Зато над кожаным туловом распростёрлись громадные серые крылья из крепкой ткани, натянутой на лёгкие упругие рамы. Больше всего они напоминали крылья готового взлететь симурана. Сзади же красовался хвост наподобие птичьего, и от него тянулись блестящие струны к новому рычагу, укреплённому перед сиденьем.
Коренга переступал ладонями по камням, в последний раз сосредоточенно осматривая и проверяя устройство. Две минувшие осени и зимы сильно переменили его. Реденькая юношеская бородка, никогда не знавшая ножниц, почти превратилась в настоящую мужскую бороду, а русые волосы густо побила седина, которой на самом деле ещё не полагалось там быть.
Торон прохаживался рядом, застёгнутый в новенькую скрипучую сбрую. За два года он изменился едва не больше хозяина. На месте нескладного подростка, обременённого бесполезными крыльями, стоял могучий молодой кобель, гордость двух звериных племён. Он поднялся в небо той же весной, когда они с хозяином оказались у вилл, почти сразу, как только зажило больное плечо. И волшебство Крылатых было тут ни при чём. Просто вымески растут и мужают не так, как родительские породы.
«Ты уверен, брат, что хочешь попробовать?»
Симураны, как и сами виллы, умеют по-разному пользоваться мысленной речью. Могут позвать так, что отзовутся все способные слышать. А могут послать весть одному в толпе.
– Да, – сказал Коренга. – Я хочу.
«Отец Мужей не намного меньше, чем ты. А я куда сильней Вожака. Я не бился с ним, но все знают, что я сильней. Я бы легко поднял тебя…»
– Ты думаешь, у меня не получится?
«У тебя всё получится, брат мой. Просто так мне было бы спокойней. Я бы знал, что нипочём не позволю тебе упасть…»
У Коренги было лицо человека, давно и прочно отвыкшего улыбаться. Вот и теперь лишь чуть дрогнули уголки губ да потеплели глаза.
– Ты и так не позволишь мне разбиться, малыш. Ну, становись!
Молодой венн распустил косы и гребнем, когда-то принадлежавшим Эории, не спеша расчесал волосы. Влез в тележку и повозился там, проверяя, как движутся рычаги. Потом пристегнул длинные постромки. Торон сделал шаг вперёд и влёг в сбрую, готовя душу и тело к решительному усилию.
Коренга был одет в серую вязаную безрукавку, вытертую и потрёпанную, но по-прежнему надёжно державшую тепло. Он ненадолго зажмурился, потом открыл глаза и переставил рычаг, не дававший вертеться колёсам.
– Давай, – сказал он негромко.
Торон насторожил уши, чуть пригнул голову и начал разгон. Ему предстояло взлететь не так, как привыкли взлетать симураны – с обрыва или прыжком вверх, – но он очень хорошо знал, что от него требовалось. Сперва он бежал по-собачьи, пластаясь в неистовых прыжках, потом начал помогать себе крыльями…
Мелкие камешки и тёмный песок превратились в смутные полосы, уносившиеся из-под лап… ещё прыжок и ещё…
А потом тележка позади вдруг перестала греметь и дёргать постромки, стесняя движение. Земля пошла вниз, не особенно круто, но вполне ощутимо. Торон оглянулся. Он увидел провисшие бечевы, натянутую ткань крыльев, сумасшедшие глаза Коренги и его руки, побелевшие на рычаге. Вот он всё-таки дотянулся и отстегнул постромки, освобождая Торона.
Летучая птица парила в тишине между горами и небом, раскинув просвечивающие полотняные крылья, легко и свободно, как прядь утреннего тумана, как парусная «косатка» над волнами холодного моря…
Симураны со всадниками осторожно подлетали к ней сзади и спереди, сверху и снизу, слева и справа. Ойр и плечо горы успели отодвинуться прочь не менее чем на версту, внизу разверзались окутанные облаками долины, отвесные ущелья и речки, белыми паутинками змеящиеся на дне. Стремительные летуны были готовы броситься на выручку не в меру отважному Бескрылому, выдернуть его из падения, если вдруг что. Но Коренга падать не собирался. Птица спокойно слушалась рычага, кренясь и выправляясь по его воле, и белые вершины впереди больше не казались недостижимыми. Сейчас он повернёт и опустится на тот же ойр, а завтра будет новый полёт, а потом ещё и ещё. Потому что за горами, лесами и реками стоит Галирад, а в нём живёт Медва, которой он собирался столько всего рассказать. А ещё чуть подальше – совсем чуть-чуть – раскинулись веннские дебри, и с высоты в них можно увидеть речку по имени Черёмуховый Юг, бегущую к матери Светыни…