Там, где лес не растет, стр. 36

Он нашёл глазами Эорию. Та, кажется, на своих береговых соплеменников вовсе не посмотрела, не заслужили. Она как раз кончила убирать волосы и склонилась над ластившимся Тороном. Между ними и Коренгой плавал дым от костра, и Коренга поначалу решил, что девушка грела в пёсьей шерсти озябшие руки. Но дым отнесло в сторону, и он увидел: тем же костяным гребнем, которым пользовалась сама, сегванка теперь вычёсывала пушистые «штаны» и роскошный хвост кобеля. Белёсое утро было совсем не тёплым, земля, далеко ещё не напитавшаяся солнцем, выдыхала засевшие в глубине остатки зимы. Однако Торону с его густой длинной шубой наверняка казалось, что за несколько дней он перенёсся из сольвеннских снегов почти в настоящее лето. Он начал линять. Подшёрсток ещё не лез клочьями, но на гребень Эории уже намотался порядочный ком пуха. Столь нежного и мягкого, что не знавши и не заподозришь, какой свирепый зверь его на себе вырастил. Торону нравилась забота, он всё валился перед сегванкой на спину, раскидываясь, точно щенок. Эория беззлобно бранила его по-сегвански, понуждала встать… и знай выкидывала травинки, веточки да рыжие сосновые иглы, запутавшиеся в зубьях гребня. Коренга удивился было, на что ей разбирать Торонов пух, который она всё равно сейчас выбросит, но тут ему на тележку взвалили тяжёлый пестерь старого Тикарама, и сразу стало не до того.

– Эй, красавица, – уже сзади расслышал он весёлый голос Ерша, – а меня так-то не почешешь?

Коренга мгновенно возненавидел сегвана и решил, что от этого человека они непременно дождутся беды. Он обернулся, ещё не зная, каким образом осадить непочтительного, понимая, что это будет очередным безрассудством, но намереваясь всё равно его осадить, – и поспел как раз к ответу Эории.

– Так ты подставляй зад-то, – не прерывая работы, равнодушно и спокойно проговорила дочь кунса. – А уж я посмотрю, гребнем по нему пройтись или коленом поддать.

Коренга выдохнул и подумал, что обозный охранник был дурак. Или просто плохой воин. Справный воин всегда распознает равного себе, как бы тот ни выглядел и чем бы ни занимался, хотя бы он меч точил, хлеб ел или собаку холил. А не распознает сразу, так он подождёт и присмотрится хорошенько, но с налёту никого дразнить не затеет!

Вот кто был истинным воином, так это Торон. Разнежившийся пёс небось не проспал гнева и беспокойства хозяина. Мигом перевернулся на лапы, глухо притопнув ими по земле, вскинул голову, навострил уши и перестал улыбаться. Ёрш пробормотал нечто неопределённое о злых девках, не ценящих, когда их красавицами называют, и отошёл, махнув рукой.

ГЛАВА 34

Полный жбан звёзд

Коренга ждал, чтобы на его навьюченную тележку сел, как вчера, ещё старик Тикарам, но тот решился идти своими ногами. Тикира сноровисто обрубила ровную молодую рябинку, погубленную лесобойной метелью, соорудила деду костыль. Коренга следил за ней с одобрением. И лесу лишней обиды не нанесла, и дерево выбрала правильное, не изломается небось. Не подведёт дедушку. Походники продвигались без спешки, и старик, казалось перенявший от рябинового посоха толику сил, не только не отставал, но даже время от времени уходил вперёд и сам ждал других, греясь на солнышке.

Ясная звёздная ночь привела за собой такой же ясный, прозрачный и безветренный день, в тихом воздухе разливалось почти настоящее тепло, отчего землю кутала едва заметная дымка. Шатун вёл своих спутников сосновым редколесьем, под колёса тележки ложился белый мох, зелёный с прошлого года брусничник и мелкая, игольчатая травка, кажется до того свыкшаяся с хвойным соседством, что сама уподобилась сосновым иголкам и перестала бояться зимы. На открытых к югу полянах царило сущее лето, и в то, что недалеко отступившая зима вполне может дохнуть ночным морозцем, не очень-то верилось. Коренга любил такие дни, эту сонную улыбку готовой пробудиться земли, только в его родных краях они наступали месяца на полтора позже, чем здесь.

Тикира по-прежнему держалась рядом с его тележкой, чью главную поклажу составляла их с дедом неподъёмная и неповоротливая сума. Коренга долго собирался с духом и соображал, как бы потолковать с девкой о подсмотренном среди ночи. Наконец шагавшая сзади Эория приотстала поправить сапог, и Коренга, понимая, что другой удобный случай может ещё не скоро представиться, быстро проговорил:

– Так уж вышло, что ночью я видел, как твой почтенный дедушка считал звёзды, а ты писала книгу.

Тикира чуть помедлила и ответила:

– Ночью добрым людям спать следовало бы…

«На себя оборотись», – мысленно огрызнулся Коренга, но вслух сказал:

– Госпожа моя, если твой почтенный дедушка творил сокрытое и не терпящее сторонних глаз, считай, меня там и не было вовсе. Как скажешь теперь, так и будет: захочешь, на любом расспросе совру, что спал да сны смотрел. Мне чужие тайны не надобны. Я им не купец, не продавец.

«А взялись таимничать, могли бы от тех самых сторонних-то глаз получше укрыться. Ушли бы куда опричь свою треножку устраивать. Хотя… пестерь ведь от земли поди оторви, а и без присмотра не бросишь…»

Тикира, к его немалому облегчению, лишь весело фыркнула.

– Да какое сокрытое, – отмахнулась она. – Дедушка держится веры, которая велит знать в небе звезду и в известные дни отмечать её путь, а отмеченное записывать. Там, где он раньше жил, такая вера гонима, ну а нам, нарлакам, звёзды суть искры Священного Огня, вот я ему и помогаю.

– Счастлив твой дедушка, – проговорила вернувшаяся Эория. – Как у нас говорят, с такими приймышами и кровных не надо. Там, в мешке, небось его записи за девяносто лет?

Тикира звонко расхохоталась и что-то ответила, но её ответ Коренга пропустил мимо ушей.

– Погоди, – сказал он, напряжённо хмуря лоб. – Если не сокрытое, можно ещё спрошу? Я саккаремской молви не смыслю… Только иные слова, что в ходу у торговых гостей… Вразуми, почему вы о чашках и ложках речи вели, когда путь звезды отмечали?

Уже выговорив, он спохватился, запоздало сообразив, что речь могла идти о требе во имя звезды, и чашками отмерять собирались, к примеру, вино.

– А это потому, что дедушка родом из Саккарема, – весело пояснила Коза. – Вот у тебя дома как время считают? Ну, части дня?

– В нитях, – удивлённо ответил молодой венн. – За сколько умелая хозяйка напрядёт нить длиной в десять саженей…

По его разумению, лучшей меры придумать было нельзя, ибо нити вещного мира были всего лишь отражением жизненных нитей, выпрядаемых, а потом обрезаемых Хозяйкой Судеб.

– А у нас зажигают свечу, размеченную на полоски, – сказала Тикира. – Потому что наше племя хранит Священный Огонь. А дедушка родом из жаркого Саккарема, где от каждой реки тянутся каналы к садам и полям. Там люди переливают воду из сосуда в сосуд сквозь узкую дырочку и замечают, сколько перелилось. Понимаешь?

Если честно, Коренга понял только скудость своих знаний о просторном мире, по которому он взялся межедворничать [45].

– Да, но путь звезды… И не переливали вы ничего…

Тикира с жалостью посмотрела на него и очертила пальцем круг на ладони.

– В полдень солнце стоит на юге, вот тут, видишь? И сутки спустя оно опять там же, на юге. Оно проходит круг по небу, и за это время выльется столько-то чашек воды. А значит, не будет греха, если мы и круг окоёма на те же жбаны и чашки поделим. Или на наши полоски… или на нити, как у вас принято. Ну, понял теперь?

Некоторое время Коренга сосредоточенно молчал, вникая в услышанное. Звёзды с младенчества указывали ему дорогу, он без запинки знал очерёдность их восхождения на небосвод. Но исчислять окоём в нитях и располагать между югом и севером, к примеру, четыре клубка?..

«А почему бы, собственно, и нет?..»

Ему внезапно стало досадно, что он сам не дошёл умом до чего-то подобного и не попробовал исчислить стороны света.

– У меня тоже книга есть, – проворчал он чуть ли не с обидой. Надо же ему было хоть как-то показать девке, что он не вовсе дурак. – Про звёзды, вот.