Там, где лес не растет, стр. 20
ГЛАВА 18
Высадка на берег
Сегванская «косатка» была гораздо быстроходней аррантского купеческого корабля. Так что, наверное, «Поморник» мог достичь берега уже к вечеру, тем более что в сам Фойрег кунс всё-таки не пошёл. Однако Сквиреп Чугушегг не торопился. Не годится ссаживать гостей судна на берег на ночь глядя, когда кругом неведомые и, возможно, опасные места, а солнце уже уходит с небес.
И вообще, всякое новое дело лучше начинать на рассвете, если хочешь, чтобы оно увенчалось добром!
Так что нарлакскую землю Коренга увидел, как и предполагал, на следующий день, Только вместо людных причалов и высоких сторожевых башен Фойрега впереди простиралась ничем не отмеченная синевато-серая полоска земли. За этой полоской как будто висела в прозрачном утреннем воздухе такая же тёмная гряда облаков. Коренга в жизни своей никогда не видал гор, зато часто слышал, как Нарлак называли гористой страной. Причём якобы к востоку хребты становились уже вовсе непроходимыми и подавно непроезжими, и вот там-то, на неприступных вершинах, как орлиные гнёзда, лепились обиталища вилл… Коренга долго приглядывался к громадам туч на горизонте и в конце концов сказал себе: «Ну не может же быть, чтобы это были действительно горы?..» Он хотел спросить мореходов, уж точно знавших наверняка, но в итоге не отважился, решив – засмеют, и мысленно махнул рукой. Горы или облака, никуда они не денутся, разберёмся без спешки!
Между тем сегваны явили себя превеликими умельцами сушить вымокшее. Наверняка в этом деле, как и в любом другом, которым изо дня в день занимаются на протяжении поколений, у них были накоплены свои хитрости и секреты. Во всяком случае, они привели тележку Коренги в совершенно прежний вид; кто не знал, что ей пришлось послужить морским кораблём и даже переворачиваться в волнах, тот нипочём бы не догадался об этом. Коренга уже сидел в ней, глядя на берег, и был одет в свою собственную одежду, и колёса были заботливо смазаны, а под спиной у него снова покоился толстый коврик, свёрнутый в плотный вьючок.
Торон сидел рядом, и на замшевой попонке, прятавшей крылья, не найти было ни малейшего следа морской въедливой соли.
– Больше я для тебя ничего не могу сделать, – сказал Коренге Чугушегг. – Для тебя и для этого пёстрого, который до того боится меня, что вряд ли раскроет рот даже для благодарности. Я выполнил слово кунса и не дал вам погибнуть, когда арранты вас бросили, но я не обязан вам жизнью, чтобы вести корабль в Фойрег, где меня не очень-то любят. Думаю, однако, коли уж ты в одиночку пустился из своей глуши за море, вряд ли недальний переход посуху тебя испугает!
Коренга ответил как подобало:
– Спасибо тебе, достойный кунс. Если твоя удача меня слышит, пусть она будет всегда к тебе благосклонна!
Сказал и поймал себя на странном ощущении. Ему не хотелось расставаться с сегванами, от которых он совсем недавно ждал неминуемой смерти. И «косатка», мерно приподнимаемая дыханием моря, уже казалась едва ли не домом родным, уютным, дружественным и надёжным… по сравнению с неведомым берегом, где им с Тороном снова придётся самим прокладывать себе путь, одолевая бесчисленные препятствия. Удивительно устроен человек! Всего несколько суток назад Коренга привязывал свою тележку возле борта аррантского корабля и со страхом думал о том, как между ним и твёрдым берегом проляжет полоса холодной воды…
Такого чувства он за собой что-то не приметил в торговом обозе, с которым приехал в Галирад и там распрощался, чтобы дальше путешествовать одному. Может, это оттого, что в сольвеннской стране он ещё отчётливо осязал за спиной дом, а здесь всё было уже совершенно чужое? И обещало становиться чем дальше, тем незнакомее и страшнее?..
С этими ничего не боявшимися мореходами Коренга был как за стеной. И вот стена расступалась, выпуская его наружу. В полную неизвестность. Снова он двинется в путь по каким-то неведомым дорогам, а скорее всего, совсем без дорог, снова будет встречаться и поневоле сводить знакомство с людьми, от которых поди ещё разбери, чего ждать!
«Как бы не пришлось мне, – посетила его прозорливая мысль, – потом вспоминать эти сутки на палубе у Чугушегга как самые счастливые за всё путешествие…»
Тут Коренга поймал себя на том, что совсем не берёт в расчёт своего нечаянного попутчика, галирадского крадуна, как бы разумея, что на берегу тот немедленно удерёт незнамо куда и не захочет путешествовать вместе.
«Причём, конечно, не попрощается. Да кабы не стибрил чего напоследок…»
Правду молвить, Коренга и сам полагал, что не будет по нему особо скучать.
Покуда молодой венн, любивший душевную ясность, вот так копался в себе, берег достаточно быстро приближался. Мореходам было известно, что здешнее дно не таило опасных камней, прячущихся в прилив, и «косатка» без боязни резала носом прозрачную воду. Тёмная полоса суши росла впереди, постепенно распадаясь на белую каёмку прибоя и широченную – никак не меньше версты – россыпь белёсых песков, казавшуюся ровной, как хорошо выглаженная столешница. За ней маячили неровные горбы дюн, поросших жёсткой травой.
И надо всем продолжали господствовать синеватые облака, громоздившиеся у горизонта… Солнце ещё не взошло, а сероватый утренний свет всё никак не давал Коренге разрешить их загадку.
Лесной житель был наслышан о способности сегванских кораблей едва ли не полностью выбрасываться на сушу. Глядя на приближавшийся берег, он стал ждать, когда это произойдёт, но у кунса оказались совсем другие намерения. Впереди уже были отчётливо различимы полосы мёртвых водорослей и пустых раковин, выброшенных волнами на песок, когда на «Поморнике» свернули парус и взялись за вёсла. Вёсел было много, они просовывались в маленькие круглые люки по всей длине корабля и, наверное, могли придать ему могучий разгон, вправду способный вынести на берег. Но вместо этого вёсла, наоборот, осторожно замедлили бег лодьи и наконец вовсе остановили её, упершись в дно, и Коренга понял, что морское путешествие кончилось.
Он думал, сегваны этак по-деловому, теми же баграми, выгрузят его тележку в ленивые волны, почти не пенившиеся на песке, и Сквиреп Чугушегг прикажет вновь поднимать парус… Он не угадал. Из-под палубы вытащили мостки, длинные, елового дерева, с набитыми поперечными брусками, чтобы в талой ледяной сырости не оскользнулась нога, и с какой-то особой торжественностью выпустили их за борт.
– Целый год мы с тобой, дочь, не выходили на берег во исполнение обета о мести… – сказал кунс. Не очень громко сказал, но слышно было по всему кораблю, от носа и до самой кормы, может быть, потому, что воины слушали в полном молчании. – Теперь наша клятва исполнена, и суша не откажется принять нас. Идём!
Взял Эорию за руку и вместе с нею ступил на мостки. Молодые мореходы у них за спинами продолжали хранить молчание. Коренга наконец сообразил, что они не собирались вытаскивать лодью на берег и устраивать привал с кострами где-нибудь в заветрии у ближних дюн – на что он, правду молвить, втайне рассчитывал. Сейчас отец с дочерью воздадут должное матёрой земле и вернутся, и яркий парус «Поморника» растворится в морской дымке…
Он только вздохнул про себя, когда двое крепких сегванов подняли его тележку, взяв за концы, и даже не скатили – играючи вынесли на берег по мосткам, способным выдержать лошадь.
«Вот и всё. Прощай, добрый «Поморник»…»
Торон сбежал следом, помахивая хвостом и радуясь тверди под лапами. Последним, озираясь и ёжась на холодном ветру, с корабля сошёл галирадский крадун.
«Вот и всё…»
…И Коренга ошибся в который уже раз. Оказалось – не всё. Отнюдь даже не всё!
Один из сегванов вынес большой, прочный мешок, снабжённый лямками для ношения за плечами. Было заметно, что ремённые лямки пришили к нему только вчера. Коренга успел подумать о неожиданно щедром подарке в дорогу и о том, что, кажется, ничем такого подарка не заслужил, но в это время Эория, повернувшись, зашла почти по пояс в воду – и, раскинув руки, обняла нависший над нею нос «Поморника».