Девочка, которая провалилась в Волшебное Подземелье и утащила с собой Развеселье, стр. 36

– Похоже, в Волшебном Подземелье все из королевских династий! – воскликнула Сентябрь. – Королевы и Принцы, Вице-Королевы и Императоры – будто в Европу попала!

Баклажанчик кивнула.

– Так и есть. И чем глубже – тем больше. Даже цветы в самых глубоких лощинах – и те герцогини, а лесные орехи – ханы. В начале начал все Короли и Королевы Волшебной Страны были родом из Подземелья. Когда им нужна была какая-нибудь императрица или там царь, они отправлялись к одному покрытому льдом озеру на Мерзлой Пустоши, проделывали прорубь и окунали в ледяную воду шест, который они называли Король-Рыбак. Мы все в Подземелье видели, что сверху к нам спускается огромный крюк, и по наживке понимали, какого рода правитель им требуется. Рябиновый венец – для королевы фей, обсидиановый – для повелителя тьмы, железный – для героя рода человеческого. На крюке могло быть что угодно. Поэтому все мы должны были быть готовы. В любой день каждого мог позвать долг. Так что все должны были упражняться в королевских манерах.

Луковому Человеку, похоже, не было дела до урока истории, который преподала Баклажанчик. Он потянул Сентябрь за руку, а сам поднял руку и изогнул дугой, чтобы девочка покружилась под ней. Другой рукой он приглашал к танцу остальных. Суббота уже размахивал руками над головой, выделывая самые удивительные па своими гибкими суставами и радостно ухмыляясь. Из его глаз тоже текли слезы, потому что чем оживленнее он плясал, тем крепче становился запах лука. Все они уже рыдали и смеялись над своими рыданиями. Аэл покачивался, переступая с одной задней ноги на другую, элегантно свивая и развивая хвост. Даже Баклажанчик, покрывшись от смущения инеем, распушила перья, распустила крылья и начала подскакивать в странном, но очень милом танце.

– Давай же, Сентябрь, – взмолился Суббота, и Луковый Человек вместе с ним, на свой молчаливый манер. Она ясно видела, что он счастлив. Его спасли. И хотя она до смерти стеснялась, хотя на Развеселье она не смогла заставить себя танцевать, здесь, в темноте, Сентябрь присоединилась ко всей честной компании, к ее веселой безмолвной пляске. Они держались за руки и кружились в хороводе, смеясь и плача, прыгая и кувыркаясь, как маленькие дети. И повсюду, где ступал луковый танцор, стре?лки лука поднимались из земли, росли, завивались спиралями и завитушками, пока не оказалось, что вся пятерка танцует в луковом лесу, в котором верхушки деревьев развертывают странные листья, чтобы уловить звездный свет.

И сквозь стволы луковых деревьев Сентябрь показалось, всего на мгновение, что она видит фигуру в серебряном облачении, скользнувшую через лес. Она окликнула фигуру, но та не задержалась, такая бледная и стремительная, что, может быть, ее там и не было вовсе.

И когда Луковый Человек, кружа в танце запыхавшуюся и раскрасневшуюся Сентябрь, высоко поднял ее, она прошептала туда, где, по ее мнению, могло располагаться его ухо:

– Покажите мне, пожалуйста, дорогу на дно мира!

Огни подземелья дрожали и расплывались в ее глазах. Луковый Человек опустил ее на ноги и указал длинной бесплотной рукой на обшарпанные двери погреба.

Глава XIV

Извинения Овсяного Рыцаря

Сентябрь вскарабкалась на дюну, поросшую розовой травой; трава была покрыта соляной корочкой. Она вытащила Баклажанчик за коготь из подвального прохода и закрыла дверь за Аэлом, который встряхнул чешуей, как мокрая собака. С этой стороны дверь выглядела как прямоугольник сияющего красного дерева с аккуратной бронзовой ручкой. Рев моря приветствовал их, свежий ветер с залива трепал коралловую траву на дюнах. Крупные тяжелые серебряные пчелы сонно жужжали вокруг гигантских изумрудных цветов, усыпанных черной пыльцой. Придерживая свои темные волосы на ветру, чтобы не лезли в лицо, Сентябрь озиралась в поисках кого-нибудь или чего-нибудь, но видела только вздымающееся внизу море – дымчатое, морозное, оттенка лунного света; волны вспухали и накатывали на берег, где и разбивались о валуны и длинный темный пляж.

Она пожала плечами и двинулась вверх по дюнам. Рано или поздно я кого-нибудь встречу, сказала она себе. Это Волшебное Подземелье так и кишит народом. Она на ходу нашла руку Субботы и сжала ее. Через день-два я, может, и прощу тебе тот поцелуй, хотела она сказать этим. Если только ты всегда будешь меня поддерживать, как поддержал сегодня. Мне хочется думать, что ты такой же мой Суббота, как и тот, что наверху. Я хочу в это верить. И буду верить, сколько смогу.

Он стиснул ее руку в ответ.

Деревню они увидели, как только скатились по склону дюны, поросшему диким лакричником и грушанкой, от которых шел сильный и густой, как от лука, запах. Поодаль от пляжа, вокруг громадного очага, полного пылающих бревен, вынесенных на берег морем, сгрудилось несколько бунгало, защищенных от ветра округлыми холмами. Приблизившись, друзья разглядели, что все эти бунгало были из плетеной кожи, как конская упряжь. Крышами служили седла с лукой, покрытой водорослями, оконными рамами – серебряные стремена, украшенные шпорами, а над каждой дверью, словно кусочек солнца, красовалась золотая подкова.

Между домами никого не было, и за огнем никто не присматривал, но как только Сентябрь и ее шайка вступили на песчаный луг, из-за погнутого ветром куста боярышника выскочило существо с грубым костяным ножом наперевес.

Это был глаштин.

Мягкая черная конская голова уставилась на них прозрачными глазами, пышную гриву, украшенную острыми зазубренными раковинами, трепал ветер. Не считая этих украшений, глаштин был наг – чего Сентябрь давно перестала так уж сильно смущаться, – только колени и локти его были закрыты серебряными доспехами. Цвет кожи глаштина попадал в тон морю.

Глаштин изготовился преградить им путь ножом, хотя, чтобы остановить их, вполне хватило бы его сине-зеленых горящих глаз, похожих на сигнальные огни самолета. Но тут в этих огненных глазах мелькнуло что-то вроде узнавания, и глаштин с прищуром уставился на Сентябрь.

– Это же ты, правда? – прошептал он. – Точно, ты, кто же еще. Я тебя помню. Помнишь меня?

В нос его было вдето серебряное кольцо, как у быка. Сентябрь попыталась вспомнить именно этого глаштина. Зажим ярлоппов потеплел на ее груди. В глубине памяти что-то оживало.

– Кажется… кажется, помню, – прошептала она в ответ, и тень Субботы шевельнулась рядом с ней. – Кажется, однажды, давным-давно, ты забрал мою тень. На реке. – Сентябрь старалась скрыть от него, как она дрожит. В тот день он был страшен и жесток, и она помнила прикосновение этого костяного ножа.

Глаштин наклонил свою благородную голову, и вся его свирепость улетучилась. Он заговорил тихо и дружелюбно:

– Да, я сделал это, дитя из рода человеческого. Если ты хочешь узнать меня получше, то скажу тебе, что мое имя – Овсяный Рыцарь. По тебе видно, что тогда ты меня испугалась, тебе стало страшно. Я и был страшным, потому что такова была моя работа – быть страшным. Я стремился к ужасности, и мне приятно думать, что я часто достигал цели. Но Королева Пустоты, благословенно будь ее имя, разрешила мне наконец свернуть мою ужасность и спрятать ее в кофр в глубине моей души, надежно заперев на ключ. Ты знаешь, прежде чем Маркиза насильно завербовала нас буксировать паромы, я был миролюбивым пареньком, хотел стать фермером и выращивать стихи. Тебе, наверное, странно это слышать. Здесь, внизу, это очень простая работа, совсем не рыцарская. Рыхлишь копытом голубое поле, поливаешь водой и солнечным светом, и стихи так и прут из земли, как гигантские тыквы. – Глаштин мягко фыркнул, напоминая себе о правилах общения. – Я слыхал, что в твоих краях это не так легко.