Корабли времени, стр. 58

— Нево!

— Это диатрима, — простонал он. — диатрима гигантика. Я… ох!

— Бросьте классифицировать! — закричал я. — Уползайте оттуда!

— Боюсь, уже некуда — ой!

Чудовище замотало головой, раскачивая тело. Похоже, оно вознамерилось разбить морлоку череп об одно из деревьев, чтобы потом спокойно приступить к трапезе.

Мне сейчас катастрофически не хватало оружия. Вскочив, я стал рыться в обломках машины времени. Провода, стальные детали корпуса и полированная древесина производили странное впечатление в этом диком доисторическом лесу. И как на беду, не попадалось разводного ключа! Я зарылся по локти в прелую листву, отыскивая его. Долгие секунды поиска, растянувшиеся в агонию. А тем временем диатрима гигантика, очевидно, передумав завтракать на месте, принялось отволакивать добычу в лес, чтобы там пообедать на природе и без помех.

И тут я нашел ключ! Правая рука поднялась из компостной кучи, уверенно сжимая стальную рукоять.

Взревев, я замахнулся пошире и рванул навстречу противнику. Клювастая диатрима следила за моим приближением своими глазенками, перестав мотать головой, но выпустить ногу морлока и не подумала. Наверняка она впервые встречалась в природе с человеком, так что вряд ли понимала, какую угрозу я для нее представляю. Я отважно зажмурился, раскручивая разводной ключ над головой, стараясь не обращать внимания на жуткую морщинистую кожу, когти и громадный клюв, а также смрадный запах падали, исходивший от этой хозяйки лондонских джунглей.

Итак, размахнувшись как для удара в крикете, я с глухим звуком «тумп!» попал диатриме в голову. Удар приглушили чешуя и кожные складки, но, тем не менее, он достиг кости.

Птица распахнула клюв, выронив морлока, и заверещала. Последовал звук, напоминающий скрежет металла: как если бы по жестяной крыше водили граблями. Теперь клюв нацелился на меня, а инстинкт немедля подсказал, что самое лучшее — вовремя унести ноги. Но я понимал, что тогда мы обречены. И я вновь поднял ключ над головой и запустил его в голову диатримы. Как только инструмент отскочил, я немедленно поднял его и повторил бросок.

Опять затрещали ветви, и диатрима попятилась назад. Напоследок она оценивающе сверкнула на меня глазами и с пронзительным криком скрылась в чаще, гулко топая своими слоновьими копытами.

Я заткнул разводной ключ за пояс и присел перед морлоком. Он был без сознания. Поврежденная нога в крови, волосы на спине слиплись от слюны чудовища.

— Ну, что ж, мой попутчик во времени, — прошептал я, — как видишь, иногда и древний дикарский инструмент способен продлить жизнь такому совершенному существу из будущего!

Я подобрал остатки его очков, вытер их листьями и поместил ему на лицо.

Вглядываясь в лесной сумрак, я гадал, что же нас ждет дальше. Казалось бы, пора привыкнуть к любым неожиданностям: я путешествовал и во времени, и в космосе… Но еще никогда мне не доводилось бывать в тропиках. У меня были только самые смутные воспоминания о рассказах путешественников и прочие байки относительно того, как выжить в этих краях.

Но вскоре, подумав, я пришел к выводу, — надо подходить к этому проще. Долой моральные сомнения, в сторону философские досужие суждения о множественности историй и прочем! Сейчас мне нужны были пища и убежище от тропических ливней, способное защитить также от птиц и зверей этой далекой эпохи.

Но перво-наперво требовалось найти источник. Вблизи его и следует строить хижину.

Разместив морлока среди обломков и прикрыв его бренными останками времямобиля, поближе к стволу исполинского дерева, я снял сюртук и подложил его под Нево, дабы защитить от сырости почвы и всего, что может по ней ползать и кусаться. Затем после некоторых колебаний я вытащил из-за пояса ключ и положил его рядом с морлоком, так, чтобы его пальцы касались рукояти.

Затем я порылся в обломках и нашел добротный обрезок металлического прута и долго гнул его, пока не оторвал от рамы. Взвесив в руке, я обнаружил, что не хватает увесистости, но смирился.

После чего направился на шум вдалеке: так, где рычала, плевала, бурлила и пенилась вода, оставляя Солнце за спиной. Свою новую дубинку я забросил на плечо и стал пробираться лесом.

2. Море палеоцена

На самом деле пробираться сквозь джунгли оказалось совсем нетрудно — между стволами оставалось порядочно земли — просто густые кроны делали это место с виду столь сумрачным и непроходимым, заслоняя Солнце.

Эти кроны жил своей жизнью. Оттуда доносился шум, жужжание, стрекот и прочие странные звуки. Эпифиты — орхидеи и ползучие побеги лиан свисали с ветвей, вились по коре. Тут было множество птиц и целые колонии существ, живущих в ветвях: обезьяны, или какие-то другие приматы (как мне показалось на первый взгляд). Существо, напоминавшее лесную куницу, дюймов восьми длиной, с юркими лапками и пышным хвостом, скакала в вышине, издавая похожие на кашель крики. Вот по стволу карабкался некто покрупнее — в целый ярд, орудуя длинными когтями и цепким хвостом. Этого субъекта ничуть не вспугнуло мое приближение — он повис на ветке снизу и хладнокровно изучал меня.

Я двигался дальше. Местная фауна была равнодушна к человеку, ничуть не пугаясь его, как животные моего века, многие века, травимые по лесам и болотам. Но благодаря присутствию таких «диатрим» все были чутко настороже, ведь наверняка существовали и другие хищники.

Все здесь маскировалось, покрываясь предусмотренным природой камуфляжем. Вот, например палый лист, прилипший к стволу дерева — так мне казалось на расстоянии — при моем приближении стартовал на проворных ножках, став каким-то насекомым вроде кузнечика. Вот на каменистом развале я заметил капли росы, блестевшие, словно драгоценные камни в свете, проникавшем сквозь кроны. Но стоило мне нагнуться ниже, чтобы осмотреть их как следует, как это оказались жуки с прозрачными панцирями, каких не сохранилось на Земле моего времени. Черно-белое пятно гуано, смазанного по стволу, стало пауком.

Примерно через милю пути по длинной вытянутой полосе пляжа, я увидел семейку клювастых диатрим. Две взрослых особи прихорашивались, обвивая друг друга длинными шеями, в то время как три оперившихся птенца шатались вокруг на неокрепших ногах, клекоча и хлопая крыльями. Временами они садились в воду и встряхивались, пропитывая оперение водной пылью. Вся эта семейка неуклюжих куцекрылых полустраусов-полудинозавров смотрелась в высшей степени комично, однако я был настороже не оставляя им ни шанса — даже эти «малыши» в четыре фута ростом были с виду мускулистыми.

Я приблизился к самому краю, смочил пальцы и лизнул. Вода была соленой.

Мне показалось, что Солнце опускается ниже, за лес. Поэтому я прошел, возможно, где-то полмили к востоку в сторону, где оставил обломки машины времени — и по моим расчетам находился как раз на перекрестке Найтсбридж и Слоан-стрит. И вот, оказывается, в век палеоцена здесь был берег моря! Я посмотрел на этот океан, покрывавший весь Лондон до восточного угла Гайд-парка. Возможно, это было продолжение Северного моря или Английского канала, который теперь вливался в Лондон. В таком случае нам просто повезло: стоило лишь чуть подняться уровню моря, и мы с Нево оказались бы ввержены в пучину океана.

Сняв ботинки с носками, я привязал их шнурками к поясному ремню и зашел в воду. Она приятно щекотала лодыжки и была холодной. Я уже собирался ополоснуться, но вовремя вспомнил, что соль попадет на раны. Обнаружив яму, продавленную в песке, образовавшую нечто вроде неглубокой лужи, я запустил руки в муть и немедленно тут же обнаружил целую коллекцию разнообразных животных: двустворчатые моллюски, зарывающиеся в песок, брюхоногие и что-то напоминающее устриц.

Здесь, у черты океана, когда море ластилось у моих ног, а Солнце ласкало затылок, у меня родилось отрешенное чувство мира и спокойствия, как будто я достиг давно искомого дома. Великое чувство снизошло на меня, окатило с головы до ног. В детстве родители брали меня с собой к морю, точно какому же, как сейчас, и так же представлял, что я совершенно один во всем мире — на бескрайних берегах, пустошах пляжей, уходящих в бесконечную перспективу границ моря и суши. Но теперь моя детская мечта исполнилась — самым причудливым и непостижимым образом. В океане не было видно ни единого корабля — нигде, во всем мире. Не было ни городов, ни людей, там, за моей спиной, где простирались джунгли, — и единственными представителями разума на этой планете были я да несчастный раненый морлок. И надо сказать, это была не самая худшая перспектива, после тьмы и хаоса 1938-го, из которого я недавно сбежал.