Экспансия – II, стр. 119

— Но тогда Макайр переадресует меня на радио или в «Нью-Йорк таймс», Аллен! Он скажет, что департамент не занимается пропагандой, и будет прав… Если бы вы поддержали меня, Аллен… Достаточно вашего звонка — и Макайр подпишет все, что он должен подписать…

— Думаете, он прислушается к моим словам? — недоверчиво усмехнулся Даллес.

— Он порекомендовал мне встретиться с вами. Вы для него непререкаемый авторитет…

— Сколько времени вам нужно на подготовку операции?

— Все готово.

— Проведете в одиночестве?

— Втроем. Или вчетвером. План разработан, — Роумэн постучал себя по виску, — все здесь, все — до мелочей.

— Кроме одной, — лицо Даллеса снова сделалось жестким, непроницаемым. — Какая тюрьма в Штатах примет их? На каком основании?

— Их примут в Нюрнберге.

— Убеждены?

— Абсолютно.

— Их примут русские, — возразил Даллес. — Это верно. Они и примут, и помогут, это вполне реальная сила.

— Вы против?

— Разве я так сказал? — удивился Даллес. — Хорошо, Пол, я попробую позвонить Макайру, но, пожалуйста, не обольщайтесь по поводу меры моего влияния на него…

— Да, он звонил, — Макайр выглядел усталым, лицо помятое, хотя, как всегда, тщательно — до синевы — выбрито. — Еще вчера. Как я его понял, вы берете на себя организацию всей операции?

— Да.

— Какая нужна помощь с моей стороны?

— Нужна санкция, Роберт.

— Вы ее получили.

— Спасибо. Это чертовски здорово, у меня камень свалился с сердца…

— Ваш камень свалился мне на голову, — Макайр хмуро улыбнулся. — Не знаю, кто вам взваливал его на грудь и как вы его на себе носили, но у меня, чувствую, на макушке растет страшная шишка… В подробности вашей операции посвятите сейчас или накануне вылета? Да, кстати, с моей бригадой дело очень сложное… Я не убежден, что…

— В таком случае я вылечу один.

— Вы сошли с ума? Что вы сделаете один? Хотите брать ваших подопечных по очереди? Разошлете телеграммы: «Пока я буду похищать Франца, Герберту и Гуго не выходить из дома»?!

Роумэн рассмеялся:

— Удар будет нанесен одновременно. В Германии я полагаюсь на помощь армии, там будет хлопотно, девятнадцать людей СД и гестапо, брать их надо в один час, вы правы… В Лиссабоне надо будет выкрасть только одного, это для меня сделают те, кто знает, как работать такого рода комбинации… В Мадриде я задействую испанскую тайную полицию… Через час после того, как дело будет сделано в Старом Свете, я вылетаю в Аргентину…

— Куда именно?

— Я отправлю вам телеграмму перед вылетом, Роберт. Возможно, там мне понадобится помощь. Я смогу обратиться к Джону Джекобсу? Он же по-прежнему похваляется, что представляет на юге континента вас, только вас и никого кроме вас…

— Он ревнив и будет вам мешать. Пол. Обращайтесь в посольство, к военным, я попробую с ними договориться… к Джекобсу не следует… Да, ведь и вы знаете, что он отстаивает идею, прямо противоположную вашей: нацистов надо бесстрашно использовать, они подготовлены к работе и подготовлены великолепно… И с точки зрения трат — на них можно экономить, работают… готовы работать за одно лишь то, что мы их не выдадим трибуналу… Вы знаете, как я отношусь к этому, но я не хочу выламывать руки моим противникам, пусть Джекобс сам обожжется… Самый противный вопрос: сколько на это нужно денег?

— Семь тысяч долларов.

— Вы сошли с ума? — устало спросил Макайр.

— Роберт, мне очень неловко, но я подсчитал все и экономил, на чем мог…

— Я приготовил для вас десять тысяч, но был убежден, что вы едва-едва уложитесь в двадцать… Пол, я очень прошу вас, продумайте все еще раз… Давайте погодим лишнюю неделю, возьмите пару ребят отсюда, пусть я схожу в Каноссу, пусть об меня вытрут ноги наши скряги из финансового управления, но все же вы избежите такого риска, на который идете… Это неоправданный риск. Пол… Лавры победителя и так достанутся вам, это ваша победа, никто не посмеет на нее покуситься, — последний раунд вашей борьбы против наци, но мне хотелось бы, чтобы вы получили приз, вы, а не ваша вдова…

— Мне этого хочется не меньше, чем вам.

— Смотрите… Моя настойчивость может быть неверно понята, я не хочу навязываться в соавторы вашей победы… Смотрите, Пол. Тогда — последнее. Это по-прежнему — теперь даже в большей мере, чем раньше, — ваша операция, только ваша и никого другого… Будет очень славно, если вы сейчас напишете заявление с просьбой об увольнении… И датируете его любой удобной для вас датой — днями десятью, девятью тому назад. Вы понимаете, что мне — как чиновнику — это необходимо?

Роумэн растерялся:

— Не очень.

— Объясняю: в случае, если произойдет какая-то неувязка, я предам вас. Пол. Я буду обязан это сделать… Штаты не вправе подставляться, если вы проиграете и вас арестуют во время похищения нацистского креза в Мадриде… Я должен буду прокомментировать эту новость — стучу по дереву, чтобы ее не было, — следующим образом: «Мистер Роумэн не является сотрудником разведки с такого-то и такого-то числа, все его поступки представляют собой личную инициативу упомянутого джентльмена, ответственность за действия которого не несет ни одно правительственное учреждение Соединенных Штатов».

— Мне это не очень нравится, Роберт.

— Мне тоже. Поэтому я снова предлагаю: садитесь в мой кабинет, разрабатывайте операцию, будем пытаться ее утвердить на самом верху, — в чем, правда, я мало уверен, — берите моих людей, готовьте их к делу, летите вместе: тогда мне придется быть повязанным с вами — волей-неволей…

— Сколько шансов, что вы утвердите этот план у начальства?

— Десять из ста.

Роумэн вынул из кармана португальскую самопишущую ручку, взял со стола Макайра лист бумаги и написал заявление.

Тот спрятал его в сейф, достал оттуда пачку денег, протянул их Роумэну, заметив при этом с горестным сожалением:

— Вы что-то скрываете от меня. Пол… Это ваше право, я не навязываюсь в друзья, но все же мне кажется, что вы делаете глупость…

Штирлиц (Кордова, сорок шестой)

Он купил субботнее приложение к журналу, издававшемуся в Буэнос-Айресе, не случайно: на обложку были вынесены крупные заголовки: «Подкомитет, созданный Советом Безопасности для сбора документации о ситуации в Испании, благодаря тому, что русский посол Громыко воздержался от голосования, все-таки намерен передать дело по обвинению Франко на Генеральную Ассамблею ООН! Но мы не допустим обвинения Франко на этом форуме!», «Попытки русских нанести удар по генералиссимусу Франко будут блокированы англо-американцами!», «Западные демократии не позволят Москве ударить по каудильо!», «Европейский бастион антикоммунизма выстоит!», «Арриба Испания!». [48] Более мелким шрифтом было набрано: «Сокращенная стенограмма сенсационной схватки в Совете Безопасности! Образец стойкости западных демократий! Громыко — человек „вето“! Попытки русского посла заставить Совет Безопасности принять немедленное решение против каудильо получают отпор со стороны янки, англичан и австралийцев!»

Штирлиц сел на лавочку неподалеку от той площади, где по субботам обычно собирались художники, — местный Монмартр; неторопливо закурил, с наслаждением затянулся и углубился в изучение документа.

…Начиная с тридцать четвертого года, когда вместо рейха, демонстративно вышедшего из Лиги Наций, туда приехала советская делегация и Литвинов, полный, внешне похожий на большого, доброго плюшевого мишку, начал вбивать свои резолюции, направленные против фашизма, за мир и коллективную безопасность, Штирлиц внимательно следил за работой международного форума, поражаясь той позиции, которую заняла западная дипломатия. Он, находившийся в Германии Гитлера, видел воочию, что безнаказанность прямо-таки подвигала фюрера на агрессию; порой казалось, что его подталкивали к самоутверждению в абсолютной вседозволенности, — нет ничего страшнее этой отвратительной человеческой функции, сделавшейся государственной стратегией национал-социализма…