Я не в твоей власти (СИ), стр. 1

Светлана Середа

Я не в твоей власти

Пролог

Солнечный диск издевательски застыл в одной точке — чуть ниже зенита. Воздух струился расплавленным оловом, и каждый шаг сквозь это зыбкое марево давался мучительно, словно идти и в самом деле приходилось через жидкий металл. От пыли и духоты першило в горле. Мысли текли вяло и безжизненно, как вода в сточной канаве.

«Полдень, — апатично подумал он, вытирая пот со лба рукавом не по сезону теплой куртки. — Почему здесь всегда полдень?»

Разумеется, полдень здесь был не всегда. До того, как выбраться на пыльный тракт, он долго шел по болотной тропе, на которой было в избытке и воды, и прохлады. Зябкие ночи исправно сменялись туманными серыми днями — вот только не приносили они ни отдыха, ни облегчения. Стоило замешкаться на одном месте, как мутная болотная жижа начинала подбираться к голенищам. Двое (или трое? он потерял счет времени) суток без сна вымотали до предела. Когда туман неожиданно рассеялся под ослепительным полуденным солнцем, а зыбкая топь превратилась в проселочную дорогу, покрытую золотистой пылью, сил не осталось даже на удивление. «Она издевается», — привычно подумал он, проваливаясь в глубокий, без сновидений, сон.

Дорога издевалась, бросая его из жары в холод, из засухи в слякоть, поливая дождем и посыпая снегом. Порой ему казалось, что он больше не в силах выносить эту изнуряющую жару, или дождь, или пронизывающий ледяной ветер, и что следующий шаг станет последним. А потом он делал этот шаг, и еще один, и еще… и только когда ноги в самом деле подкашивались, окружающий пейзаж менялся. В такие мгновения он мог бы быть почти счастлив, если бы не был так измучен.

Но в последнее время все шло как-то не так. Он уже дважды падал — и мгновенно отключался, зарывшись носом в пыльную придорожную траву, а когда приходил в себя, над ним снова безжалостно палило полуденное солнце, и желтая лента дороги убегала к горизонту.

«Бесконечный цикл» — эти слова всплыли из глубины подсознания, как эхо прошлой жизни. К сожалению, подсознание не позаботилось о том, чтобы расшифровать их смысл. Неопределенность угнетала сильнее, чем жара или холод. Он был уверен в выбранном направлении, но не имел ни малейшего представления о том, куда идет и когда этот путь закончится. А главное — он чувствовал себя чужим. Дорога не принимала его, и c каждым шагом он вынужден был снова и снова доказывать, что имеет право здесь находиться.

От усталости перед глазами плыли пятна, и странный столб на обочине он тоже поначалу принял за обман зрения. Но чем ближе подходил, тем больше убеждался в его реальности, и реальность эта была жутковатой: на столбе висел человек. Женщина. Повинуясь безотчетному порыву, он перешел на бег и вскоре добрался до омерзительного сооружения.

Руки девушки были привязаны к короткой перекладине над головой. Босые ноги стояли на земле, но уже не служили опорой: девушка была без сознания. Кисти болезненно посинели, на стертых запястьях засохли кровавые струпья — вероятно, она провела здесь не один час.

Он подергал веревки — примотано на совесть, пальцами не развяжешь. В карманах, разумеется, не нашлось ничего похожего на нож: в одном пусто, в другом и вовсе дыра. После недолгих поисков он подобрал с земли камень и принялся методично пилить веревку. Дело продвигалось медленно. Тяжелая кожаная куртка полетела в пыль почти в самом начале — она мешала поднять руки, да и спина под ней моментально взмокла от напряжения. Несколько раз приходилось прерываться, чтобы размять онемевшие пальцы. Наконец, жесткая пенька поддалась. Последние волокна он нетерпеливо разорвал руками — камень затупился окончательно, — подхватил обмякшее тело и аккуратно положил на траву.

Простое бежевое платье, до того висевшее мешком, обтянуло лежащую фигурку, четко обозначив небольшой, но уже отчетливо выпирающий круглый живот.

«Сволочи», — шепотом выругался он.

Поверхностный осмотр показал, что кроме многочисленных кровоподтеков, ссадин и синяков, видимых повреждений нет. Что делать дальше, было непонятно. Взять девушку с собой? Но куда? Он ведь и сам не знает, куда идет и что ждет его за следующим поворотом, — не самый надежный спутник для беременной женщины, да еще и в таком состоянии. Но оставлять ее здесь тоже нельзя.

Чтобы не чувствовать себя совсем уж беспомощным, он принялся бережно массировать заледеневшие пальцы, с облегчением наблюдая, как к ним возвращается краска. Когда он взялся за вторую руку, девушка едва слышно застонала.

— Пить…

— У меня нет, — виновато пробормотал он. От жажды и долгого молчания его голос звучал почти так же хрипло, как и ее. — Куда вас отнести? Я здесь ничего не знаю.

Девушка, казалось, не расслышала вопроса, и он вернулся к своему занятию. Но через пару минут растрескавшиеся губы снова шевельнулись:

— Пить… Ручей… в лесу.

— Здесь нет леса, кругом поля.

Она слабо взмахнула рукой:

— Там…

Он выпрямился, приставил ладони к глазам, заслоняясь от солнца, прищурился. Действительно, если как следует напрячь зрение, можно было разглядеть на горизонте узкую темно-зеленую полосу. Далеко… черт.

С Дороги сходить нельзя — это было первое и, наверное, единственное правило, которое он четко усвоил. Возврата не будет. Дорога мирится с его упрямством, но предательства не простит.

Девушка пошевелилась. Поморщилась — то ли от боли, то ли от досады на его медлительность.

— Там… ручей. Меня будут искать.

Неожиданно она приподняла опухшие веки — глаза оказались ярко голубыми, совсем не подходящими к ее темным волосам, — с мольбой посмотрела на него:

— Пожалуйста. Я не дойду сама.

Он еще раз кинул взгляд на лес, оценивая расстояние, потом подхватил девушку на руки. Обезвоженное тело было легким, как у ребенка — в нормальном состоянии ему бы не составило труда нести ее, но сейчас силы были на исходе.

— Держите меня за шею, — попросил он, — я боюсь вас уронить.

Но девушка уже снова потеряла сознание.

Он перехватил ее поудобнее и сделал шаг в траву.

Где-то далеко, на самой границе слышимости, раздался звук лопнувшей струны.

Первым, на что он обратил внимание, придя в себя, было потрескивание дров в костре. Этот уютный звук казался таким неожиданным после всех злоключений, которые неутомимо подсовывала Дорога, что в голове промелькнула шальная мысль: уж не для него ли предназначен этот костер? Впрочем, здравый смысл тут же возразил, что костер для аутодафе никак нельзя назвать «уютно потрескивающим».

Некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь к ощущениям. Руки и ноги были свободны — что ж, это обнадеживающий знак. Ныла голова — тупо, монотонно, как будто мозгу было тесно в черепной коробке. Под лопатку впивалось что-то твердое и острое — то ли камень, то ли сучок. Саднило правое колено, хотя он совершенно не помнил, где и когда успел им приложиться. Последнее, что осталось в памяти: он все-таки донес девушку до ручья, положил на траву и сам рухнул рядом.

Осторожный взгляд сквозь приподнятые ресницы мало что прояснил, но, по крайней мере, дал некоторое представление о текущей ситуации: ночь, лес, костер, у костра — двое. Девочка лет двенадцати сосредоточенно помешивает в котелке ложкой на длинной деревянной ручке. Отблески пламени играют на светлых волосах, придавая им красноватый оттенок. Юноша напротив — уже не подросток, но еще не мужчина — очевидно, ее брат: тот же вздернутый нос, те же волосы, белые и невесомые, как тополиный пух, те же ясные глаза — разве что чуть менее серьезные. Небольшой ножик в руках у парнишки деловито снует вокруг деревянной фигурки, добавляя ей все новые и новые детали. Кто бы ни были эти двое, на врагов они не похожи.

Он приподнялся на локте. Острая боль стрельнула от виска к виску, но почти сразу затихла, сменившись прежним давящим ощущением, разлитым по всему черепу.