Через лабиринт. Два дня в Дагезане, стр. 32

Короче, если бы Юра не засек их встречу в кафе, — неизвестно, как сложилась бы судьба геолога.

Для меня сообщение Юры оказалось решающим. Внутренне-то я был к нему подготовлен. Но уверенности не было. Только когда узнал про ключ — понял, что это ключ к развязке.

— В том-то и дело, что вы были подготовлены!

— Да тут уж никаких секретов, Вадим! Опыт, немножко интуиции, наблюдательность — из этого наш суп и варится… И еще доверие к людям. Меньше подозрительности! Вы, например, упорно подозревали Кравчука. И факты у вас были, и мыслили вы логично, а у меня, знаете, все эти факты рассыпались, когда я вспоминал, как Кравчук рассказывал о Стояновском. Эпизод тот, со щенятами, в моих глазах обелял больше Кравчука, чем Стояновского. Хотя Кравчук с самого начала предстал перед нами в черном свете. Попробуй догадайся, что он укатил на два дня раньше из Москвы, чтобы встретиться со старым приятелем в Кирове! Если б он и сказал об этом — поверили бы мы ему не сразу. Вызвали бы приятеля, допрашивали его. А Кравчук этого не хотел.

Самолет развернулся на посадку.

— Ну и еще детали, Вадим, как любит говорить наш новый друг Валерий Брусков. Множество существенных мелочей. Скажем, волосы на топорике. Мне они показались слишком аккуратно срубленными. Даже не столько срубленными, сколько срезанными. Потом шарканье, о котором говорила Аллочка. Шаркать мог только тот, кому ботинки были очень велики. Я вспомнил небольшую по размеру обувь Укладникова. Так мозаика и подбиралась.

Но главное, конечно, то, что ни в Стояновском, ни в Кравчуке, ни в Семенистом, несмотря на все улики, не видел я, не чувствовал людей, способных на такое преступление. «Нет, не Миколка!» — думал я и ждал, когда же появится настоящая фигура. Уметь ждать в нашем деле тоже кое-что значит. Вот и дождались! То, что вначале казалось фантастическим, постепенно обросло фактами и превратилось в реальность. Грустную, правда, но что поделаешь? Лучше поздно раздавить такого «паука», чем никогда.

Три дня в Дагезане

1. Гроза

— Кто такой Калугин? — Мазин положил руку на дверцу машины. — Ты уверял, что в поселке полное безлюдье…

В полуметре от колеса «Волги» круто вниз уходила гранитная серо-розовая стенка, под ней пенилась, пробиваясь среди валунов, стиснутая ущельем бутылочного цвета речка. Впереди, прямо из скал, росли пихты. Их острые ярко-зеленые верхушки перемежались с ледовыми вершинами хребта, кипенно сверкавшими на фоне солнечного, почти фиолетового неба. Зато путь в долину преграждала черная, подернутая пепельной дымкой туча.

— В самом деле? Значит, упустил, старик, — произнес Сосновский сокрушенно.

— Выкладывай все, пока не поздно!

Борис Михайлович глянул в зеркальце на тучу.

— Пожалуй, поздно. Назад не проедешь. А Калугин личность вполне почтенная. Москвич, художник. Богат и расточителен. Посему окружен людьми.

— Жарятся шашлыки, и льются напитки?

— Не буду отрицать того, что скрыть невозможно. Шашлыки у Калугина отменные. У него, понимаешь, свой метод приготовления. Вымачивает мясо в вине.

— Борис! За сколько времени отсюда можно выбраться пешком?

— Не дури, старина. Места здесь всем хватит. Не желаешь цивилизации — ставь палатку и гоняй комаров, сколько душе угодно. Можешь махнуть через перевал. — Сосновский кивнул в сторону ледовой гряды. — А поостынешь, осточертеет величавое уединение — возвращайся в компанию художественной интеллигенции. Между прочим, Марина Калугина отлично ездит верхом.

Бориса Мазин встретил случайно на улице. С тех пор как они вместе работали в уголовном розыске, прошло десять лет. Сосновский защитил диссертацию, располнел и то и дело вытирал носовым платком капли пота, катившиеся по загорелой шее за воротник нейлоновой рубашки.

— В такое пекло — спасение одно: горы. Не завидую тебе — париться летом в городе!

— Через три дня я иду в отпуск.

— В отпуск? Слушай, Игорь, махнем со мной! Райский уголок, первозданная природа. Крошечное местечко под самым хребтом. Одно время были лесозаготовки, но теперь заказник. Рабочих перебросили в соседнее ущелье. Домишки они распродали за бесценок. Я купил один за двести (учти, за двести рублей!), вложил еще сотни полторы, и теперь мне все завидуют. Правда, ближайший магазин в девяти километрах, но что стоит уединение!

Уединение и соблазнило Мазина, а, оказывается, его-то и нет!

Удаляясь от наползающей тучи, «Волга» спускалась серпантиной вниз. Игорь Николаевич вытянул руку из окна, и она повисла над пропастью. На противоположном склоне можно было прочитать уцелевшие от военной поры слова: «Перевалы — наши. Фашист не прошел!» Внизу, возле дощатого моста, стоял и смотрел на спускающуюся машину парень в вылинявшей ковбойке и помятых джинсах. По обожженному солнцем лицу кустилась рыжеватая бородка. Лицо было из тех, что называют современными: вытянутое, с правильными чертами. Ровный нос пересекала тяжелая оправа очков.

— Эй! — махнул рукой Сосновский, притормаживая. — Как мост?

Парень подошел неторопливо.

— На скорости проскочите.

Вода шумно накатывалась на деревянные опоры, и одна уже заметно накренилась. Настил над ней прогнулся. Борис смотрел неуверенно, однако выбора не было. Машина скользнула по пружинящим доскам. Под ее тяжестью опора подалась, но выстояла. Сосновский вытер пот со лба и сказал не без удовольствия:

— Не завидую я тому, кто после нас поедет. А ты куда? — обратился он к парню. — Если в Дагезан, садись, подвезем.

Тот покосился на приблизившуюся тучу.

— Спасибо. Пожалуй, кости прополаскивать достаточно.

— Отдыхаешь? — спросил Сосновский, когда машина тронулась.

— Да.

— Один?

Снова короткое «да». Парень произносил совсем мало слов, но голос его что-то напомнил Мазину.

— В палатке живешь? — продолжал выспрашивать Борис Михайлович.

— Ночую у Калугина.

Спасла его от дальнейших признаний девушка. Она шла по дороге легким, привычным к горам шагом.

— Галина Константиновна? Прошу!

Сосновский широко распахнул дверцу.

Девушка заколебалась.

— Что тут ехать… Два километра осталось.

— Не нужно обижать трех одиноких мужчин, — сказал Борис Михайлович серьезно, и девушка села рядом с парнем в ковбойке.

— В Дагезан вы, конечно, по личному делу? — Сосновский прибавил скорость. — Школы там нет, да и время каникулярное.

— Какое может быть личное дело у учительницы! Хочу егеря повидать. Говорят, он самолет нашел, что в войну сбили.

— Самолет? — встрепенулся парень. — На Красной речке?

— Не знаю.

— Зачем он вам?

— Как зачем? Это же наш самолет, советский. Перенесем погибших в поселок, родственникам напишем.

— Удастся ли опознать? — усомнился Сосновский.

— Не опознаем, могилу Неизвестного летчика сделаем.

Дагезан появился из-за очередного поворота. Ущелье расширилось, отвесные склоны сменились пологими, поросшими густым орешником. Ниже под серыми потемневшими крышами примостились дома, окруженные садиками и огородами.

— Повезло мне, дома Матвей, — сказала учительница, показывая в сторону от дороги. Там, за низким заборчиком из штакетника, стоял мужчина в гимнастерке без пояса и разглядывал «Волгу», прикрыв от солнца глаза ладонью — Он ведь в горах больше…

— Мне тоже нужен Филипенко.

Бородатый парень вышел вслед за Галиной, и снова Мазин прислушался к его голосу. На этот раз он показался ему не только знакомым, но и озабоченным.

Они пошли тропинкой через мокрый луг, где местами были проложены широкие доски. Галина обернулась и помахала рукой.

— Здешняя? — поинтересовался Мазин.