Четыре. История дивергента, стр. 41

– Посмотрим, долго ли ты протянешь.

Я безумно хочу его ударить. Или напомнить ему, что последний человек, перешедший из Альтруизма и сидящий сейчас рядом с ним, сумел выбить ему зуб. Никто пока толком не знает, на что способна и эта девушка… Но он прав, особенно если учитывать новые правила фракции – бой до тех пор, пока противник не сможет стоять на ногах, отборы уже после первой недели тренировок… Вряд ли она продержится слишком долго, будучи такой маленькой. Мне подобный расклад не нравится, но это факт.

– Чем занимался в последнее время, Четыре? – вдруг говорит Эрик.

Я чувствую укол страха. Вдруг он догадался, что я шпионю за ним и Максом. Я пожимаю плечами:

– Да так, ничем.

– Макс говорит, что пытается встретиться с тобой, а ты не показываешься, – замечает Эрик. – Он попросил меня, чтобы я выяснил, что с тобой происходит.

Я игнорирую сообщения от Макса легко, словно мусор, летящий ко мне по ветру. Отрицательная реакция на назначение Эрика лидером Лихачества, возможно, не волнует Эрика, но до сих пор беспокоит Макса, который в принципе никогда не любил своего протеже. Он симпатизировал мне, хотя я не понимаю, почему, учитывая, что я держался особняком, когда остальные неофиты сбивались в группы.

– Скажи ему, что я вполне доволен своим местом, – отвечаю я.

– То есть он хочет предложить тебе работу.

Я чую опасность. Слова Эрика сочатся из его рта, как гной из нового прокола.

– Похоже на то.

– Тебе как будто неинтересно.

– Мне уже два года неинтересно.

– Что ж. Тогда давай надеяться, что до него дойдет, – произносит Эрик и ударяет меня по плечу, якобы небрежно, но с такой силой, что чуть не вдавливает меня в стол.

Я сердито смотрю ему вслед – не люблю, когда меня толкают. Особенно всякие тощие эрудиты.

– Вы двое… друзья? – интересуется Трис.

– Мы были в одном классе неофитов. – Я решаю нанести превентивный удар и направить его против Эрика, прежде чем он настроит неофитов против меня. – Он перешел из в Эрудиции, – многозначительно добавляю я.

Кристина вскидывает брови, но Трис не обращает внимания на название фракции, – а ведь каждая клеточка ее тела после жизни в Альтруизме должна быть пропитана подозрением.

– Ты тоже был переходником? – спрашивает она.

– Я думал, нелегко придется только с правдолюбами, которые задают слишком много вопросов, – парирую я. – А теперь еще и Сухари?

Как и с Крис, я веду себя грубо, чтобы, образно говоря, захлопнуть двери прежде, чем они распахнутся настежь. Но рот Трис искривляется как от чего-то кислого, и она произносит:

– Наверное, это потому, что ты такой мягкий. Ну знаешь, как кровать утыканная гвоздями.

Она краснеет, когда я пристально смотрю на нее, но не отводит взгляд. Что-то в ней кажется мне знакомым, хотя я уверен, что запомнил бы, если б хоть на секунду встретил настолько резкую девушку во фракции Альтруизма.

– Слушай, Трис, – отрезаю я. – Будь осторожнее с тем, что говоришь мне и кому-либо еще. Ты теперь в Лихачестве – здесь ценят всякие ненужные вещи и не понимают, что если ты родом из Альтруизма, то постоять за себя – это уже высшая храбрость.

Назвав ее по имени, я понимаю, откуда я ее знаю. Она дочь Эндрю Прайора. Беатрис. Трис.

Хорошо выглядишь, Трис!

Не помню, что именно меня насмешило, но Зик пошутил, и я едва не захлебнулся от хохота и алкоголя. Яма вокруг меня колеблется, как будто я стою на качелях. Я держусь за перила, чтобы не потерять равновесие и осушить бутылку одним глотком.

Нападение на Альтруизм? Что за нападение? Я почти ничего не помню.

В действительности это неправда, но никогда не поздно успокоиться, обманув себя.

Я замечаю светловолосую голову и понимаю, что рядом находится Трис. Теперь на ней нет стольких слоев одежды, а воротник ее рубашки не застегнут на последнюю пуговицу. Я разглядываю ее фигуру.

Хватит, ругается мой внутренний голос, не давая мне развить беспокойную мысль.

– Трис! – Ее имя слетает с моего языка, даже не пытаясь хоть как-то задержаться у меня во рту.

Я подхожу к ней, не обращая внимания на удивленные взгляды Уилла, Эла и Кристины. Это легко – ее глаза кажутся еще ярче и проницательнее, чем раньше.

– Ты изменилась, – говорю я.

Я хочу сказать «старше», но тогда моя фраза будет подразумевать, что раньше она выглядела младше. Может, у нее еще нет всех женских изгибов, но, глядя на ее лицо, никто не примет ее за ребенка. Ни один ребенок не обладает такой яростью, жестокостью, дикостью и свирепостью.

– Ты тоже, – отвечает она. – Что делаешь?

«Пью», – думаю я, что она наверняка и так заметила.

– Флиртую со смертью, – смеюсь я. – Пью рядом с пропастью. Наверное, не лучшая мысль.

– Да уж, – произносит она.

Она не смеется. Выглядит настороженно. Чего она боится? Меня?

– Не знал, что ты сделала татуировку, – бросаю я и смотрю на ее ключицу, где набиты три черных птицы – они нарисованы просто, но кажется, будто они летят по ее коже. – Точно. Вороны.

Мне хочется спросить ее, почему она выбрала для татуировки один из самых сильных своих страхов и почему она хочет навсегда оставить на себе это клеймо вместо того, чтобы забыть о нем. Возможно, она не стыдится своих кошмаров – в отличие от меня.

Я оборачиваюсь к Зику и Шону, которые прильнули к перилам.

– Я бы предложил тебе зависнуть с нами, – вырывается у меня, – но ты не должна видеть меня таким.

– Каким? Пьяным?

– Да. То есть нет, – заявляю я, и внезапно мне становится совсем не смешно. – Настоящим, наверное.

– Я притворюсь, что ничего не видела.

– Очень мило с твоей стороны, – заявляю я и наклоняюсь ближе, гораздо ближе, чем собирался. Я вдыхаю запах ее волос, чувствую холодную, гладкую и нежную кожу на ее щеке. – Ты хорошо выглядишь, Трис, – говорю я, потому что не уверен, что она об этом знает. А она обязательно должна это знать.

Теперь она широко улыбается.

– Будь добр, держись подальше от пропасти, ладно?

– Конечно.

Она продолжает улыбаться. Впервые я задаюсь вопросом, нравлюсь ли я ей. Если она улыбается мне, даже когда я такой… тогда, наверное, ответ – да.

В одном я ни на секунду не сомневаюсь: если с ней я забываю о том, как ужасен мир, то я предпочитаю ее алкоголю.