ТАСС уполномочен заявить, стр. 40

Глэбб

— Вы один, Эндрю?

Зотов удивленно отступил в прихожую, в темноте лестничной площадки (он снимал квартиру в доме, где рано ложились спать) стояла Пилар. Лицо ее в темном обрамлении волос было тревожным, бледным.

— Входите, Пилар, рад видеть. Как вы меня разыскали?

— Милый, милый Эндрю…

— Что случилось? Вы чем-то встревожены. Заходите же.

— Спасибо. Можно пройти на балкон?

— Куда угодно. Только там еще более душно, чем здесь.

— Эндрю, выслушайте меня. Я пришла сказать вам не про то, что люблю вас и готова быть с вами где угодно: в России ли, если захотите меня взять туда; здесь ли, если решите остаться; в другом ли месте, если надумаете уехать. Погодите, Эндрю, вы обещали меня выслушать. Вы не видели Глэбба два дня, я — тоже. Он не просто торговец, Эндрю, он, мне кажется, связан с СИА…

— С кем?

— СИА. Так мы, испанцы, называем ЦРУ. И не появляется он неспроста, милый Эндрю. У них что-то случилось. Я не знаю, что у них случилось, но Лоренс сказал, что теперь, после того что произошло, они могут подвести нескольких русских, вас — в том числе.

— Что за ерунда, Пилар?! Я ничего понять не могу.

— Нежный мой, седой человек, вы поймете меня. Я бы никогда не посмела прийти к вам с этим, Эндрю, но та женщина, которая не позволяла мне прийти к вам с этим признанием раньше… Словом, Ольги нет более, она умерла…

— Что?!

— Да. Скоропостижно умерла, ее похоронили два дня назад…

Зотов присел на краешек плетеного стула, оперся локтями о решетку балкона, сжал ладонями виски…

— Почему же никто ничего не сообщил? Да послушайте же, это бред, это глупая шутка, этого не может быть, Пилар!

— Тише. Родной мой человек, это правда.

— Какой же код… — Зотов поднялся. — Вы не знаете, какой код в Париж? Говорят, что можно звонить через Париж. Как вы узнали про Ольгу? Что с нею? Автокатастрофа?

— Я не знаю подробностей. Я знаю одно: ее нет больше. Я не знаю парижского кода, если хотите, я закажу разговор через Мадрид. У вас нет чего-нибудь выпить, меня всю трясет…

— Там… В баре. Сейчас.

— Я возьму, не тревожьтесь. Вам со льдом?

— Что? Да, со льдом. Нет, не надо льда, налейте стакан, безо всякого льда.

Пилар принесла на подносе рюмку красного вина себе и большой фужер с виски для Зотова. Она неотрывно смотрела, как он медленно выпил; закурила ему сигарету — пальцы ее были холодны и нежны, она провела ими по лицу Зотова, как слепая, трепетно и осторожно.

— Нежный вы мой, — продолжала она шепотом, — я чувствую над вами горе, тяжесть я чувствую, позвольте мне остаться подле. Я знаю, вам это запрещено, но я буду жить здесь так, что никто не узнает и не увидит меня. Или давайте я увезу вас к себе…

— Что? Погодите, Пилар, я пока ничего не понимаю, милая. Вы убеждены, что в Москву можно позвонить через Мадрид?

Пилар сняла трубку телефона — квартира, которую занимал Зотов, была нашпигована аппаратами, даже в ванной стоял розовый телефон — и набрала код Мадрида.

— Росита, здравствуй, родная. Да, я. Ты можешь помочь мне? Да, очень важно. Это для человека, которого я люблю, я писала тебе, это Зотов. Да. Спасибо. Закажи немедленно Москву, отсюда дозвониться невозможно. Да. Записывай номер. Какой номер, Эндрю?

— Сейчас. Спасибо. А куда же звонить, если ее нет? Мой домашний… Погодите. Я забыл. Но ведь…

— С кем вы хотите говорить?

— С ее отцом…

Пилар продиктовала номер:

— Росита, как только дадут Москву, звони мне по коду, сюда, я сейчас у Эндрю. Восемьсот три пятнадцать сорок восемь. И держи трубку к трубке. Я… Мы ждем, мы очень ждем, Росита. Это так важно для нас…

Через два часа Пилар вышла из квартиры. В машине ее ждал Глэбб. На другой стороне стоял звероподобный «форд», набитый пассажирами в шляпах.

— Ну? — спросил Глэбб. — Как?

— Знаешь, мне жаль его.

— Мне тоже. Тем не менее, ты его уложила?

— Мне его жаль, — повторила Пилар. — Дай мне, пожалуйста, сигарету, мои кончились.

— Жалей «Умного», гвапенья. Он — твой компаньон, как-никак. Мы работаем жестокое дело, и надо уметь контролировать сердце.

— Я не уложила его, Джон. Это было бы противоестественно, поверь, я женщина, я это чувствую лучше. Ты ошибся в расчете.

— Я не ошибаюсь, когда рассчитываю мужчин. Как он отнесся к тому, что может быть скандал?

— Он даже не спросил об этом. Словно и не слышал. Или, может, не понял.

— Хорошо. Как ты думаешь, он придет к тебе завтра?

Пилар покачала головой отрицательно.

— Он не придет, Джон. Он завтра же улетит в Россию.

— Их самолет ушел сегодня, остается пятница.

— Он улетит любым рейсом.

— Им нельзя. Они летают своим рейсом. Он никуда завтра не улетит…

— Едем?

— Погоди. Я устал…

— От чего?

— От ожидания, Пилар. Я очень устал, ожидая тебя, девочка. Я устаю, когда ты работаешь. Это очень трудная работа — ждать…

Через три часа Глэбб получил запись разговора Зотова с Роситой; она соединила его со стариком Винтером; слышимость была отвратительной, но все же Зотов услыхал: «Оленьки больше нет».

Через три часа сорок минут Глэбб приехал в «Хилтон» и поднялся в бар — он знал, что Пол Дик сейчас там, пьет свое пиво и пишет фломастером на салфетках. Глэбб удивился, когда понял, что пишет тот не корреспонденции, а стихи.

— Привет, Пол, пьете в одиночестве и не знаете о скандале в нашей богадельне?

— У нас их слишком много. В какой именно?

— В ведомстве Лоренса.

— Нашего главного шпиона?

— Именно. У него ломанули сейф. Если это сделали чужие — тогда никто ничего об этом не узнает, а если работнули здешние гангстеры — надо ждать требования о выкупе, и бедному Лоренсу придется платить; материалы, видимо, того стоят. Он так хорошо конспирировал, этот Лоренс, что ребята твердо уверовали: он хранит в своем сейфе доллары. Странная, кстати, манера — снимать для такого рода оффиса апартамент в отеле.

— Почему же об этом ничего здесь не слышно?

— Потому что хозяева «Хилтона» умные люди. Разве можно отпугивать клиентуру?

— Какой у него номер?

— Не вздумайте сослаться на меня — шестьсот восьмой.

— Он у себя?

— Откуда я знаю? Если у себя — расскажете мне, как он прореагирует на ваш визит.

Пол Дик странно усмехнулся, сполз со стойки, обернулся к бармену:

— Я надеюсь вернуться. Если этот джентльмен решит выпить — сделайте ему один «хайбл» за мой счет.

Глэбб посмотрел ему вслед задумчиво, с доброй улыбкой и попросил бармена:

— Налейте стакан апельсинового сока за мой счет.

Через три часа пятьдесят две минуты Роберт Лоренс, хмуро оглядев Пола Дика, спросил:

— От кого к вам пришла информация такого рода?

— Я не открываю источников моей информации, мистер Лоренс, я хочу лишь получить ответ — правда ли, что секретные материалы, связанные с государственными интересами нашей страны, ушли на сторону?

— Я не комментирую этот вопрос.

— Позвольте мне сформулировать иначе: правда ли, что группа неизвестных пыталась похитить документы той фирмы, где вы работаете?

— Да, это так.

— Тогда я хотел бы узнать, правда ли, что вы являетесь сотрудником Центрального разведывательного управления?