Тайна Кутузовского проспекта, стр. 18
— Варенку хочу…
Ответа ждать не стал: незачем. Фирма веников не вяжет: люди получают большие деньги, но лишь по конечному результату…
4
Капитан Строилов, возглавивший группу по расследованию обстоятельств убийства Ястреба Михаила Рувимовича и Груздевой Людмилы Васильевны, был высок ростом, по-донкихотовски тощ (хотя, подумал Костенко, мы знаем рыцаря печального образа по фильму, где его сыграл Черкасов, может, в мировом кино есть другие идальго, отличные от нашего, однако теперь иного не примем, привычен), в подчеркнуто элегантном переливно-черном костюме с двумя шлицами (в таких выступают декламаторы во время скучно-официальных кремлевских концертов) и прямо-таки распахнуто-доброжелателен.
— Как я рад, что вы откликнулись на мой к вам призыв, Владислав Романович! — Он стремительно поднялся из-за стола и выбросил длинную руку навстречу Костенко.
(«Он был, как выпад на рапире, гонясь за высказанным вслед» — Костенко сразу же вспомнил пастернаковские строки о Ленине и услыхал в себе последние, провидческие слова этой поэмы, написанной в середине двадцатых: «Предвестьем льгот приходит гений и гнетом мстит за свой уход…»)
— Здравствуйте, — ответил Костенко, пожимая ледяную, очень сухую, казавшуюся поэтому старческой, ладонь Строилова.
— Меня зовут Андрей Владимирович, — представился капитан. — Устраивайтесь, пожалуйста… Садитесь за мой стол, вам, асу, положено сидеть на председательском месте… А я примощусь на подоконнике. Рассказывают, что в молодые годы вы сидели на подоконнике или уголке стола — обязательно с линейкой в руке, правда?
— Правда.
— Можно поинтересоваться — почему?
— Черт его знает… Линейка — метроном, отсчет внутреннего темпоритма… Ногами можно поболтать… Потом, знаете ли, в мои годы сад «Эрмитаж» часто посещали хорошенькие девушки… А я по природе наблюдатель, доставляет радость любоваться прекрасным… По какому поводу искали, Андрей Владимирович? — Костенко устроился на подоконнике и сразу же полез за сигаретами.
— Во-первых, хотел познакомиться с вами. Наслышан, как и все, но ведь работать с вами никогда не приходилось… Во-вторых, хотел посоветоваться о деле… В-третьих, мне сказали, что вы как-то увязываете гибель Зои Алексеевны Федоровой с убийствами Ястреба и Груздевой. Это правда?
— Допустим… Но вы ж в расследовании дела Федоровой участия не принимали…
— Я Зою Алексеевну хорошо знал, Владислав Романович…
— Да? Но если вы ее хорошо знали, то ваша фамилия наверняка была б в ее телефонной книжке…
— Моя фамилия была в ее телефонной книжке, — так же невозмутимо, со странно-доброжелательной улыбкой ответил Строилов. — Более того, я сам вписал в нее свой домашний и служебный номера.
— Это когда было? — Костенко раздавил в маленькой пепельнице окурок и сразу же закурил новую сигарету. — В каком году?
— В том самом, — лицо Строилова резко изменилось, постарело в мгновение. — Они тогда у моего отца собирались, отмечали годовщину Лидии Андреевны Руслановой, все владимирские узники съехались, кто еще был жив…
— Погодите-ка, — лоб Костенко свело рублеными морщинами, — вы хотите сказать, что именно ее записная книжка — надо понимать последняя — была похищена преступником?
— Почему «преступником», а не «преступниками»?
— Вопрос правомочен… С вашим батюшкой об этой трагедии говорили?
— Конечно… Он считает убийство Зои Алексеевны политическим преступлением.
— Мотивы?
— Мотивов нет… Интуиция…
— В каком году вашего отца забрали?
— По «русскому делу»… В сорок восьмом… Следом за Вознесенским и Кузнецовым… Он в Ленинграде работал, по строительной части… И очень дружил с Лидией Андреевной Руслановой и ее покойным мужем…
— По Особому Совещанию шел?
— Конечно… Старик — кремневый, его на процесс просто так не выведешь…
— Герой гражданской войны Иван Никитович Смирнов, член Реввоенсовета Троцкого, тоже был не робкого десятка, однако ж — уговорили, вышел…
— Отец знал об этом… Поэтому предпочел бы смерть ужасу постановочного процесса.
— Вам тогда сколько было?
— Три месяца… Кстати, отец убитого Ястреба с моим стариком по одному делу шел, — Ястреба расстреляли, моему вломили двадцать пять с поражением в правах: «попытка создания Российской республики с выходом из СССР»… Так что искал я вас столь настырно оттого, что ко всему этому клубку, — Строилов кивнул на тома старого дела Федоровой и папочки с материалами по Ястребу и Людке, — у меня интерес не столько служебный, сколько гражданский.
Верю ли я ему, подумал Костенко, мы отучились верить людям; змейски просчитываем свои мысли и поступки почище шахматных гроссмейстеров — на много ходов вперед…
— Отчего вы меня унизили внештатным консультантом, капитан?
— Я не могу зачислить вас в опергруппу, Владислав Романович… Закон есть закон… Поэтому пробить статус внештатного консультанта тоже было не просто, но, к счастью, прошло, да и взрыва зависти не будет…
— Зависть всегда будет… Если что и неистребимо, так это зависть, особенно в нас.
— Гены бесправного рабства? В этом народ неповинен, его поставили в условия жути — вот и результат.
Костенко достал еще одну сигарету, но удержался, закуривать, не стал, в маленькой комнатке и так было синё от табачного дыма, а Строилов постоянно покашливает, может, с легкими нелады, эка какой пергаментный, хоть и не стар…
— Матушка жива, капитан?
— Умерла.
— Воспитывались у родных?
— В детдоме…
— Слушайте, может, пойдем кофейку попьем? А то задохнетесь в вашей конуре…
— Жду звонка, Владислав Романович. Чекисты обещали подослать материалы…
— Вы о книжке Виктории Федоровой, дочери Зои Алексеевны, знаете что-нибудь?
— Нет.
— Рассказать?
— Конечно.
— Книжка называется «Дочь адмирала»… Виктория пишет о трагедии матери и о том, как Зоя Алексеевна смогла найти в Штатах ее отца… Через американцев… Виктория написала о том, кто и как пытал ее мать, о Руслановой, кстати, написала, когда они вместе сидели в одной камере владимирского политизолятора… О том, как именно Зоя Алексеевна организовала… Как бы это помягче выразиться… Побег, что ли… Да, видимо, так… Легальный побег своей дочери… Впрочем, «легальность» и «побег» понятия взаимоисключающие… Словом, после опубликования этой книги за океаном Зоя Федорова стала отказницей, хотя, как говорится, мать за дочь не отвечает, как и сын за отца… Такую формулировочку помните?
— Не то чтобы помню… Знаю.
Костенко кивнул на папки дела Федоровой:
— Познакомились как следует?
— С этими документами не знакомиться надо, Владислав Романович… Их следует в компьютер запускать — если бы они у нас были — для тщательного анализа… Я не очень-то понимаю, отчего в выдвинутых версиях на первое место сразу же вывели убийство с целью грабежа? И почему вероятие убийства с политическими целями было на самом последнем месте?
— Вы раньше в МУРе не работали?
— Нет.
— Какая у вас тема диссертации?
Строилов улыбнулся:
— У вас хорошие источники информации.
— Плохих не держим.
— Тема у меня выстраданная, Владислав Романович… «К вопросу об истории подготовки процессов тридцать восьмого года: анализ процессуальных нарушений действовавшего законодательства».
— Голову не свернут?
Строилов ответил вопросом на вопрос:
— Полагаете, возможна реставрация?
— Аппарат-то ведь по-прежнему всемогущ…
— У меня пистолет есть… Коли реставрация — застрелюсь, позора не переживу, это равнозначно разгрому поколения, публичная казнь идеи, вселенская компрометация нации, от такого страна не оправится…
Медленно закурив, Костенко, не отрывая глаз от лица Строилова, сказал:
— Я готов более подробно рассказать о книге Виктории Федоровой… Мне кое-что перевели… Есть зацепки…
— Серьезные?
— Как размышление для поиска — да… Конкретных — нет… И еще… Что вам известно о том процессе, который Зоя Алексеевна была намерена возбудить в Штатах против адмирала Тэйта?