Противостояние, стр. 77

В Москве было одиннадцать уже; вечер выдался спокойный; дежурный по отделу скучал у телефонов, пытаясь читать роман, – хвалили в журналах, купил, сейчас проклинал свою доверчивость.

– Где Тадава? – спросил Костенко, подивившись тому, как хороша слышимость.

– В Смоленске, товарищ полковник.

– Это я знаю! По какому телефону его там можно найти?

– Он остановился в центральной гостинице, номер сороковой, продиктовать?

– Да я ж из Берлина, товарищ дорогой! Срочно найдите Тадаву, – сказал Костенко, – и привезите его в горотдел – к телефону. У меня важные новости, пусть его соединяют с вами, а я буду на этом проводе.

Тадаву, однако, в отеле не нашли.

(А заглянуть в комнату дежурного по угрозыску не догадались – лень-то вперед нас родилась, лень и великое, неторопливое спокойствие, которое Костенко считал проявлением чистой обломовщины. Тадава спал именно там, чтобы быть рядом с бригадой оперативников, державших постоянный контакт со всеми группами: как здесь, в Смоленске, – вокзал, аэродром, квартира Кротовой, Евсеевой, – так в Адлере и Коканде.)

– Передайте Тадаве, – позвонив через час в Москву своему дежурному, сказал взбешенный Костенко, – что я объявляю ему выговор. Сообщите, чтобы он сейчас же, ночью, тщательно проверил маршрут Кротовой – из дома на работу. По каким улицам идет. Или едет. На чем? Какие дома вокруг? Этажность. Чердаки. Какие пути сообщения – автобус, такси, трамвай – вблизи тех мест, которые она проходит или проезжает. Пусть выяснит, носит ли Кротова ключи от ювелирной секции с собою или сдает на хранение? И от того сейфа, где она хранила драгоценности, которые придерживала для плана. Я перезвоню часа через три. Нет, через пять, в восемь по Москве, чтоб у него к этому времени все было проверено и проработано. Ясно?

Московский дежурный снова связался со своим смоленским коллегой и передал ему слово в слово то, что сообщил Костенко.

– А кто говорит? – поинтересовался заместитель дежурного по городу.

– По поручению полковника Костенко говорят.

– Из Москвы, что ль?

– Я-из Москвы, Костенко – из Берлина.

Дежурный усмехнулся, решил, что неизвестный ему московский коллега шутит, ответил:

– Ладно, передам вашему Тадаве.

Московскому дежурному что-то не понравилось в голосе коллеги, но в областное управление перезванивать не стал: вдруг причудилось эдакое смешливое равнодушие в голосе, а на самом деле характер у человека такой – нельзя ж людей зря обижать, Костенко за это по голове не погладит.

…Кротова была убита выстрелом в спину, на улице, в пятидесяти метрах от дверей магазина.

Оперативники, следовавшие за ней на расстоянии тридцати метров, сразу же бросились на звук выстрела.

Тадава, получивший сообщение от группы наблюдения по рации, заторможенно, очень медленно сел в машину, тихо попросил шофера:

– На место происшествия…

Две другие группы поехали на вокзал и автобусную станцию: такси стояли там, г р у п п и р о в а л и пассажиров по-выгоднее, то есть тех, кто дальше ехал и сулил оплатить обратный рейс.

…Никто, однако, из сыщиков не поехал на речной вокзал, а именно оттуда на теплоходе и отплыл Кротов – в легком белом костюме, с этюдником под мышкой, никаких чемоданов; ружье, купленное по охотничьему билету алкаша Прохазова, он бросил на чердаке, откуда стрелял; р а б о т а л в перчатках, следов никаких, а драгоценности, взятые ночью в магазине, – слепки с ключей от сейфа сделал еще тогда, в первый приезд, когда р о д с т в е н н и ц а, утомленная любовью, спала, – лежали в карманах: кто решится обыскивать пожилого, бритоголового, в смешной панаме художника? (Долго наблюдал за студентами Суриковского института, те на практику приезжали в Феодосию; трехнутые, милиция ими не интересуется, только этюдник надо заранее краской измазать, чтоб все тип-топ! Как Луиг и Дорнфельд-Штрикфельд учили в диверсионных группах Власова: «Милая сердцу мелочь решает успех великого дела».)

В морге Тадава сдернул с лица Кротовой простыню, обернулся к Евсеевой, которую привезли сюда же:

– Вы знаете эту женщину?

Та долго молчала, только желваки – мужские, крестьянские – ходили ото рта к ушам, а потом, побледнев внезапно, обвалилась на пол без сознания.

Инфаркта не было – шок; привели в себя быстро. Медленно шевеля побелевшими, растрескавшимися губами, женщина рассказывала:

– Он тогда, в первый приезд, два дня у меня жил, обещал, что с собой увезет, а потом говорит, что, мол, я у змеи – это он так Лену Кротову назвал – портфель забыл с документами, а я-то, дура, глажу его, говорю, завтра кого-нибудь отправим, заберем, а он говорит, да не у нее, не дома, а в ее кабинете, а я ж материальная, у меня ключи от секции, ну и пошли ночью, я при нем все открыла и сигнализацию отключила, позвонила еще от себя, пока он в ее кабинете портфель искал, сказала, что забыла сумку с продуктами, на пульте-то меня как облупленную знают, кто ж мог подумать, кто ж такое представить мог, ну, ладно, змея была Ленка, но ведь человек же она, за что ж он ее, за что?!

Тадава поднялся, посмотрел на женщину и сказал:

– Теперь-то вы понимаете, что натворили, или нет?!