Противостояние, стр. 75
РАБОТА-IX (Берлин, ГДР)
Пауль посадил Костенко за большой стол в библиотеке своего института, разложил перед ним папки:
– Смотреть начинайте слева направо, я подобрал все по порядку: от частного к общему, от Кротова к его хозяевам. По-немецки читаете?
– Со словарем, – ответил Костенко, – я же признавался.
Пауль рассмеялся:
– Понятно. Появятся трудности – я к вашим услугам, Владислав.
Ударение на этот раз он поставил русское, на последнем слоге, а Костенко отчего-то сразу же вспомнил учительницу Александру Егоровну из Адлера и то, как она навязчиво повторяла: «Козел», «Козел» – ни разу не произнесла имени своего ученика – «Гоша». А ведь хорошее имя, Гоша, Георгий…
…В первой папке хранилось уголовное дело по обвинению Николая Ивана Кротова, 1923 года рождения, унтер-офицера «русской освободительной армии» в сожительстве с имперской подданной Греттой Пикеданц, урожденной Эленберг, 1907 года рождения.
Это был, однако, лишь первый пункт обвинения; второй и третий показались Костенко куда как более серьезными: «избиение имперской подданной при попытке ограбления ее ювелирного магазина».
Пауль, поняв недоумение Костенко, помог ему:
– При Гитлере все вывезенные с родины славяне, французы, голландцы, поляки, чехи, сербы давали подписку, что не будут сожительствовать с немецкими женщинами: это запрещалось расовыми законами Гитлера – «разжижение арийской крови грязными недочеловеками». Нарушение обязательства каралось заключением в концлагерь… Объяснение Кротова прочитайте особенно внимательно, это любопытный документ.
Костенко еще раз пролистал страницы, нашел объяснение, потом вернулся к самому началу д е л а, впился глазами в лицо Кротова: тот улыбался в камеру; формочка пригнана; волосы на пробор; вот какая мне нужна, по ней можно искать; несмотря на возраст, глаза, брови, нос, лоб – неизменны.
В третий уже раз прочитал собственноручное объяснение Кротова:
«Я, Николай Иванов Кротов, унтер-офицер РОА, награжденный великим фюрером германской нации Адольфом Гитлером „Железным крестом“ за выполнение особых заданий в тылу большевиков, вынужден заявить, что виновным в предъявленном обвинении себя не признаю. Гретта Пикеданц не была со мною в близких отношениях, она лишь сдавала комнату в своем доме. Невозможность наших близких отношений объясняется тем, что я дал подписку о несожительстве с женщиной высшей расы. При этом фрау Пикеданц старше меня на шестнадцать лет и страдает пороком – хрома на левую ногу. И я ее не бил. Я оборонялся от нее, когда она решила, что я спустился в ее ювелирный магазин со второго этажа (где снимал комнату), чтобы ограбить ее, а я на самом деле лишь рассматривал драгоценности, потому что в России никогда не видал ни золота, ни камней».
Костенко несколько раз провел карандашом по размашистым строчкам объяснения, насчитал двенадцать синтаксических и семь орфографических ошибок.
«А ведь аттестат дали мерзавцу, – зло подумал он. – Демократия, чего там. А если бы чудо? Не было б войны? Или остался б в тылу? Вдруг бы у нас выбился? Ужас ведь…»
Далее шел приговор: три года каторжных работ; справка о транспортировке Кротова в концлагерь «Дора»; вербовка его там службой СД зоны; записка о присвоении новому агенту клички «Кротик»; его папка с четырьмя рапортами унтершарфюреру СС Уго Раушке:
№ 1.
«24 ноября.
Вчера провел доверительную, «дружескую» беседу с пленным полковником Сагадеевым и майором Иваньковским на тему «Создание подпольных антифашистских групп». Я изложил план, разработанный вами; Сагадеев отнесся к предложению положительно, но Иваньковский сказал, что об этом рано думать, стал расспрашивать про мою историю. Я объяснил, что после «пыток» в так называемых «застенках гестапо» на Александерплаце отправлен сюда, в так называемый «лагерь смерти», и что если нам не думать о восстании, то так называемые «палачи» всех уничтожат. Иваньковский потребовал, чтобы я назвал имена людей, с которыми сидел в камере, что дает возможность предположить его принадлежность к гепеушникам или же и здесь укрывшиеся от возмездия комиссары велели ему заниматься большевистской контрразведкой и конспирацией.
Кротик».
№ 2.
«12 декабря.
Сегодня я сказал Сагадееву, что больше с Иваньковским отношений не поддерживаю, он трус, тормозит работу. Предложил Сагадееву встречу с «Костей», которого я представил как политрука, вместе с которым я воевал под Киевом, будучи «комсоргом батальона». Сагадеев уговаривал не сердиться на Иваньковского, говорил, что так называемые «гитлеровские провокаторы» плетут «сеть» против патриотов. Просил подождать принимать какие-нибудь решения, сказал: «Ты горячий, погибнешь зазря, а погибать надо во имя дела».
Кротик».
№ 3.
«29 декабря.
Сагадеев передал мне написанную от руки сводку с фронта, велел передать в третий блок некоему «Игорю» (с рассеченным лбом), назвал пароль и отзыв: «Огонька нет?» – «Ты ж знаешь, курить запрещено». Встреча назначена назавтра в 6.30 утра, после лагерной переклички.
Кротик».
№ 4.
«30 января.
Любимый господин Уго Раушке!
После моей работы ликвидированы важные коммунистические преступники, а, несмотря на это, меня не выпускают, как вы то обещали. Смею напомнить, что я очень долго жду.
Хайль Гитлер!
Кротик».
«1 февраля.
Секретно!
СС штурмбаннфюреру Либлиху; отдел «С» концлагеря «Дора».
Возвращаем с транспортом заключенных № 24-а, отправленным из Дахау, агента «Кротик» после успешного завершения операции. Работа по выявлению подполья с присущей агенту тщательностью выполнена.
Хайль Гитлер!»
«1 февраля.
Секретно!
В распоряжение контрразведывательной группы «В» отдела «Армии Востока» направляется агент «Кротик» – как для подготовки к предстоящим заданиям в тылу красных войск, так и для повторной проверки курсантов-неарийцев.
Хайль Гитлер!»
Костенко отвалился на спинку стула, закрыл глаза, сидел так долго, потом взял крайнюю папку с грифом: «Программа обучения в специальной группе „В“ при отделе „Армии Востока“. „Секретно! Секретно!! Секретно!!!“