Пресс-центр, стр. 94

87

26.10.83 (18 часов 33 минуты)

Директор ЦРУ сидел возле телефона, который связывал его с посольством в Гаривасе, остальные перевел на секретаря.

Огромные часы, вмонтированные в стену его кабинета, соответствовавшие часовым поясам Европы, Азии, Африки, были сейчас зашторены; тикали только одни, те, на которых секундная стрелка «лонжина» показывала время в Центральной Америке.

Звонок, которого директор с таким напряжением ждал, прозвучал с опозданием на три минуты.

— Добрый день, Поль, у нас тут чертовски жарко, стоял под душем, — резидент в Гаривасе произнес условную фразу, которая означала, что заключительный этап операции начался, и начался успешно.

(Согласно коррективам, которые директор внес в «Корриду» после самоубийства Вэлша, вся тяжесть заключительной фазы операции переносилась с техники, то есть с устранения Санчеса, это вопрос решенный, на перспективу; от успешного развития этой фазы «варианта» зависело многое, если не все.)

…В кабинете министра энергетики и планирования Энрике Прадо (за десять минут до звонка резидента ЦРУ своему шефу) появился шофер с запиской от жены:

Прадо поднял трубку, набрал номер телефона; дома никто не отвечал; он бросился вниз, крикнув секретарям, что перезвонит позже, сказал шоферу, чтобы тот включил сирену, и только потом зябко спросил, что произошло. Тот ответил, что дома ужас; начал было рассказывать подробности, но руль повело, он затормозил, выскочил из машины, выругался — спустило переднее левое колесо.

Прадо вышел на середину улицы; из-за поворота появился малолитражный автобус; Прадо поднял руку; водитель притормозил.

— У меня дома несчастье, пожалуйста, гражданин, отвезите на улицу Куэнка, — сказал Прадо, ощущая мелкий озноб, который чем дальше, тем сильнее бил его.

— Садись, — буркнул водитель.

Один из пассажиров открыл дверь, Прадо впрыгнул в салон и сразу же ощутил руки людей, которые намертво втиснули его в мягкое, шершавой ткани сиденье.

— Гражданин министр, — сказал тот, что горбился в самом конце салона, — ваша мама здорова, у нас есть пятнадцать минут для беседы, мы не террористы, ваша жизнь вне опасности, пожалуйста, ведите себя разумно, сейчас мы приедем и свяжем вас с семьей…

— Вы гнусные провокаторы, — тихо сказал Прадо, чувствуя, как сердце колотится где-то возле селезенки, словно бы сорвалось вниз. — Вы, видимо, не отдаете себе отчета в том, что меня сразу же начнут искать… И найдут… Пусть вы убьете меня, но и вам не уйти от пули… Санчес поднимет силы безопасности, Лопес бросит «красные береты», вопрос часа или двух, мой шофер видел вашу машину, он скажет…

— Шофера уже везут на север, в сельву, он будет молчать, мы подвигали его к вам семь месяцев, — усмехнулся тот, кто сидел сзади, в огромных темных очках, щуплый, с едва заметным акцентом, видимо, янки, хотя волосы жгуче-черные и усы подстрижены чисто по-испански — кончики опущены вниз, к подбородку. — Что же касается Санчеса, то он будет убит через несколько минут.

— Так что же вы медлите со мной, грязные свиньи?!

— Не надо оскорблять, гражданин Прадо, — говорил лишь этот, с усиками, остальные молчали, упершись дулами пистолетов в спину Прадо, не люди, а манекены. — Не надо. Это все эмоции, а вы логик.

Машина на большой скорости въехала в ворота особняка на окраине; Прадо заметил в зеркальце над головой водителя, как четыре человека сразу же закрыли ворота; они вооружены, в форме «красных беретов», явное дело, камуфляж, да и вообще все похоже на какой-то дурной спектакль или тяжелый сон, когда силишься открыть глаза и не можешь, хочешь закрыть, но нет сил, а потом вскидываешься с кровати и бежишь в ванную — сунешь руки под струю холодной воды и смоешь кошмар. Все уйдет в небытие, только бы проснуться…

Шофер резко притормозил возле длинной стеклянной асиенды; манекены подтолкнули Прадо пистолетами; он вылез; его ввели в просторный холл; возле огромного, во всю стену окна, выходившего на океан, в низком кресле сидел необъятно толстый, громадноростый, потный Джеймс Боу в легком голубом костюме «для тропиков» и грязных, американского образца, сразу отличишь, ботинках. Он тяжело поднялся с кресла, показал на телефон.

— Звоните домой, мистер Прадо.

Прадо набрал номер, по-прежнему не в силах сдержать дрожь в руках; голос жены был, как всегда, мягок и спокоен.

— Ты присылала ко мне Хорхе? — спросил Прадо.

— Нет, родной, я не видела его с тех пор, как ты уехал в министерство, На рынок ездила автобусом. Что-нибудь случилось?

— Как мама?

— Позвать ее? Она в саду…

— Да, позови, пожалуйста…

Боу посмотрел на часы, тяжелый золотой «ролекс», вторая после «Патека Филиппа» фирма по престижности; думай о пустяках, сказал себе Прадо, пусть успокоится сердце и пройдет дрожь в руках, иначе будешь выглядеть трусом в глазах этих бандитов с золотыми часами.

— Я слушаю, Энрике, — услыхал он голос матери, и сразу же тело обмякло, почувствовал, как ему подставили стул, он рухнул на глянцевую кожу зебры.

— Как ты себя чувствуешь, мамочка?

— Прекрасно, милый… У тебя странный голос… Что с тобою?

— Нет, нет, со мною все хорошо.

— Эсперанса готовит на обед худиа 30, твою любимую… И будет кусок хорошего мяса, ты, надеюсь, приедешь вовремя?

— Непременно, — ответил Прадо. — Я обязательно приеду, мамочка, до свиданья, родная…

— Что с тобой, Энрике? У тебя плохой голос…

— Нет, нет, я немного устал, это пройдет, ты же знаешь, у меня так бывает…

Он положил трубку, посмотрел на потного толстяка в мятом костюме и огромных черных ботинках, медленно поднялся.

— Делайте ваше дело, только позвольте мне помолиться перед тем, как все кончится.

— Все только начинается, мистер Прадо, — сказал Джеймс Боу. — Позвольте представиться: я защищаю интересы тех, кто стремится к тому, чтобы Гаривас стал стабильным, динамически развивающимся государством, сориентированным на постоянно дружественные отношения с Соединенными Штатами…

— И поэтому, — Прадо кивнул на усатого, — убивают Санчеса?

— Именно так, — вздохнул Боу. — Но делают это не из жажды крови, а для того лишь, чтобы в кресло премьер-министра сел компетентный человек, технократ, способный жить не лозунгом или отвлеченной идеей, но холодным расчетом, который прежде всего угоден несчастному, полуголодному, неграмотному народу… Таким человеком мы считаем вас, мистер Прадо…

— Что?! Как вы смеете обращаться ко мне с этим предложением?! Кончайте ваше дело! Пусть эти дубины стреляют в меня! Я не боюсь смерти! Я боюсь позора!

— Все боятся позора, мистер Прадо, — по-прежнему спокойно, отдуваясь, без всякого выражения согласился Боу, — особенно испанцы, люди, свихнувшиеся на кодексе чести, истинные кабальеро… У нас остались считанные минуты, мистер Прадо, нужно договориться, потом мы передадим вам текст речи для выступления по телевидению, надо прочитать его несколько раз, чтобы выступать без бумажки…

— Я сказал, — повторил Прадо, — кончайте! Я не боюсь смерти! Я не из породы продажных шлюх!

Он сказал это по-английски; Прадо учился в Далласе, по акценту понял, что толстяк оттуда, южанин; трое вышли; толстяк отошел к окну, взял с подоконника тонкий, тисненой кожи «дипломат», открыл его, достал папочку, начал неторопливо листать бумаги, рассеянно закурил, поманил Прадо, кивнул на толстый, черного дуба подоконник; тот сел, толстяк опустился рядом, ткнул пальцем в страницы.

— Тут материалы, которые мы собирали на вас последние два месяца, мистер Прадо… Вы сказали, что боитесь позора… Я верю. Вас никто не собирается убивать, потому что вы не угрожаете нам, в вас нет честолюбивых амбиций вождя нации, вы действительно технократ, а не идеолог… Если вы откажетесь от нашего предложения, мы позволим вам уехать домой, жена готовит вам худиа, мама, кстати, забыла сказать, что прекрасный суп «касуэла» уже стоит в духовке, вы любите «касуэлу», обычно по субботам вы ходили в кабак «Лос пачолес» в Далласе к Дону Хоакину именно для того, чтобы откушать «касуэлу», до того как… Словом, вы вернетесь домой, у нас есть выбор, мистер Прадо, у нас есть три кандидата на пост премьера, и они дали уже согласие, они ждут в соседней комнате… И если кто-то из них решит по прошествии недель или месяцев привлечь вас к суду, это их дело, мы не станем мешать…