Пресс-центр, стр. 75

Через пять часов после того, как беседу изучили в Лэнгли, в сицилийский филиал ЦРУ была отправлена шифротелеграмма, где содержалось указание срочно подготовить «материалы» о последних переговорах Грацио — Дигона — Труссена в «необходимом для успешного продолжения операции „Коррида“ ключе». Предлагалось также тщательно продумать, каким образом передать эти «материалы» Кровс или Степанову. Срок для выполнения этого задания был до смешного краток — двадцать четыре часа.

Шеф филиала ЦРУ при шестом флоте США ответил в Лэнгли, что не видит возможности выполнить задание руководства в столь сжатые сроки без ущерба для успеха предприятия.

Ответа на его паническую телеграмму не последовало, поскольку Майкл Вэлш поручил провести комбинацию Джону Хофу, как наиболее мобильному офицеру ЦРУ в Западной Европе с весьма сильной агентурой не только в Центральной Европе, но и на Сицилии.

23.10.83 (9 часов 31 минута)

Шор очнулся, будто кто-то зло толкнул его кулаком в плечо; голова кружилась, но мысль была ясной. Он открыл глаза и тут же зажмурился от страха, потому что увидел склоненные над собою лица; глаза людей были насторожены; кожа казалась пергаментной, вся в морщинах, как у вампиров; халаты были до того закрахмаленными, жесткими, что Шору сразу же вспомнился день, когда его, мальчишку еще, везли на каталке по коридору клиники после удаления миндалин. Горло рвало болью, и пятна его крови страшно расползались на таких же крахмальных жестких халатах сестер милосердия. Здесь сейчас были одни мужчины; что им от меня надо, пусть склоняются над своими жертвами в операционной, там нужны крепкие руки, а тут тебя окружают странные тикающие приборы, на которых постоянно подрагивают безжизненные бело-зеленые линии, повторяющие ритм работы твоего сердца и легких, тут должны быть женщины, ведь они сама нежность, ах, отчего я не женился, надо жить реальностью, а не тем, что создало юношеское воображение; счастье обязано быть простым, маленьким, теплым, близким, а ты искал прекрасную даму, как же всех нас обманывает литература! Кому я нужен сейчас здесь, в этой клинике, кому? Этим чертовым врачам я интересен лишь как экспонат, со мною было что-то страшное, я даже боюсь вспоминать, что, но и сейчас ощущаю теплый запах бензина и крик ужаса, когда автомобиль гнался за мною, а я убегал от него, петляя, как заяц, по пустой улице; я помню номер, он врезался в мою память, я все время — и в бреду — помнил его, поэтому меня должны добить, не имеют права оставить теперь в живых, сказал себе Шор, потому что номер — это звено в цепи… Я должен притвориться мертвым… Но нельзя было притвориться мертвым, потому что работают аппараты, на которых бело-зеленые линии, они ведь не позволят соврать, они же не люди…

Он закрыл глаза, затаился, мечтая о том, чтобы врачи поскорее ушли, а потом испугался, что сразу же после того, как за ними мягко закроется дверь, сюда прошмыгнет кто-то безликий, достанет из кармана шприц, воткнет иглу ему в руку и он умрёт, они же обязаны доделать то, что не получилось; нет, я не имею права молчать, подумал Шор, этого ни в коем случае нельзя делать…

— Что со мною было? Я упал затылком? — прошептал он, удивленно вслушиваясь в звук своего осевшего, слабого голоса. — Какой сегодня день?

Один из врачей склонился над ним еще ниже; Шор увидел зубы — прокуренные, очень длинные; глаза были холодные, хотя человек силился изобразить улыбку; она показалась Шору гримасой ненависти.

— Все хорошо, — сказал врач. — Вы победили смерть… Теперь вы вне опасности…

— И смогу ходить?

— Да.

— Я очень боюсь одиночества, — сказал Шор. — Можно сделать так, чтобы здесь поселилась сиделка? Я оплачу… Это за мой счет…

— Рядом с вами постоянно сиделка, — врач снова растянул рот.

Неужели это улыбка, подумал Шор, а может, у него врожденный дефект лица, бывает, что после инфекции, перенесенной в детстве, не срабатывают мускулы, косоротие, так, кажется, называют это специалисты или не специалисты, один черт, у меня голова кружится, как бы снова не провалиться в темноту; ты не имеешь права терять сознание, тогда уж ты наверняка погиб, что делать, а? Боже всемилостивейший, спаси и сохрани, ведь я один, совсем один и никому нельзя верить, кругом враги, я обречен…

Врач обернулся к своим коллегам; он провел рядом с Шором три бессонные ночи, сотворил чудо, глаза его излучали счастье; никакого косоротия не было, лицо исполнено благородства, правда, усталое и отекшее, камни в почках.

— Слава богу, — шепнул врач, — теперь ему нужен покой, поздравляю вас, коллеги, вы сделали невозможное…

Врачи на цыпочках двинулись к выходу. Шор почувствовал удушье, оттого что не знал, как ему поступить. Можно закричать, чтобы сюда немедленно приехал Матэн, пусть, в конце концов, рядом с ним дежурит Папиньон, неужели они не понимают, что ему не позволят жить те, кто гнался за ним на темной улице, как за зайцем, только бы сшибить на всем ходу, раздавить, превратить в теплое месиво… Нет, сказал он себе, надо молчать, пусть они уйдут, я буду ждать, этот косоротый пришлет сестру, они так всегда поступают, ну, вспомни же, сколько раз ты сидел в больничном коридоре, когда тебе надо было допросить человека, и умолял врачей позволить войти в палату к тому, в ком ты был заинтересован, будь то жертва или преступник, Матэн наверняка уже сидит за стеной, и Папиньон рядом с ним, но ведь они уйдут, им скажут, что нужен покой, а у тебя никого нет, кого можно позвать, кто бы приготовил тебе кислый морс и поил из чашки, подложив руку под затылок, расколотый надвое тяжелой постоянной болью, ах, отчего мы начинаем думать об одиночестве, когда остаемся совсем одни, лицом к лицу со смертью?! Если бы я смог найти Эриха, все было бы иначе, нет ничего прекраснее дружбы братьев, особенно когда папа и мама живут поврозь, кто, как не брат, самый близкий тебе человек на земле, кто, как не он, будет сидеть рядышком день и ночь и не сомкнет глаз, и подложит ладонь под затылок, а еще лучше под шею, как хорошо, когда родной человек держит тебя за шею и не дает пролиться каплям на грудь, это так неопрятно, когда еда пачкает белье, хочется сразу принять ванну, а как ты пойдешь туда, если руки и ноги не слушаются тебя, в гипсе, огромны и неподвижны… Ждать… Надо ждать и ни в коем случае не позволить себе уснуть, мне нельзя спать, я должен дождаться Матэна или Папиньона, они сделают все, чтоб спасти меня… Только б этот косоротый доктор не объявил журналистам, что я пришел в себя… Ах, зачем я с ним говорил?! Но ведь я сказал, что упал затылком! Кто этому поверит, настоящая хитрость должна быть бесхитростной, я же слишком трусливо лгал им, это поймет любой, а уж те, кому я мешал, тем более… Надо было молчать, чтобы они решили, будто у меня отшибло память и речь, почему я не подумал об этой, почему?!

23.10.83 (16 часов 50 минут)

Лишь с пятым человеком из «римского списка» Степанов смог поговорить, остальные молчали.

— Ах, да все это ерунда! — ассистент оператора Роберто досадливо поморщился. — Ее просто-напросто убили. Это я говорю вам и не скажу никому другому, понимаете?

— Боитесь мести?

— Что значит месть?! Просто-напросто прирежут! Месть предполагает объявление войны, открытость, перчатку! А наши этого не приемлют, наймут алкоголика или наркомана, деньги в зубы, стилет в руки, и все! Знаете, почему я решился сказать вам то, что знаю?

— Совесть мучает…

— Да будет вам! Сейчас не девятнадцатый век. Просто я воспитывался на «Броненосце Потемкине» и «Радуге», а моего отца расстреляли нацисты в Северной Италии… Вот какая штука, понимаете, — словно бы смутившись, продолжал Роберто. — И еще я очень любил Франческу… Нет, я понимал, что у меня нет шансов, а к Петрарке с его лирикой я отношусь снисходительно, в наш век брачные объявления печатают в газетах, указывают длину ног и объем груди для сведения будущего спутника жизни и отца твоих детей… Я любил Франческу и как гения, и как простую римскую девчонку, она ж из низов, как и я, только я ничего не достиг, зато живу, а она поднялась, и поэтому ее больше нет. Словом, я скажу вам то, что знал, и то, что чувствую поныне… Думаю, самое важное вам бы мог сообщить ее адвокат Марьяни, если только его не перекупили, знаете, как у нас умеют перекупать? О, с потрохами! Вам известно, каким был сценарий того фильма, который крутил Руиджи?