Мне жаль тебя, герцог!, стр. 13
После своего разговора с Остерманом и Минихом о том, что они, как немцы, должны поддерживать друг друга, Бирон верил им больше других, так как рассчитывал, что слишком красноречиво им доказал их собственную выгоду в том, чтобы они держались его. Но все-таки Миних чаще других приглашался герцогом к обеду и вечером.
Раз, после одного из таких обедов, Миних вышел из дворца, укутанный в свой суконный военный плащ, и, ежась от волны холода и пронизывающего ветра, вскочил на опущенную гайдуком подножку и сел в карету. Гайдук захлопнул дверцу, быстро поднял подножку, крикнул кучеру: «Пошел!» — и вскочил на запятки. Тут только Миних почувствовал, что он в карете не один и что рядом с ним сидит еще кто-то.
— Кто тут? — быстро спросил он и нагнулся к окну, чтобы опустить стекло и, очевидно, остановить карету.
— Неужели фельдмаршал Миних боится женщины? — прозвучал рядом с ним красивый, звонкий голос.
Миних обернулся. Как раз в этот момент свет, упавший из большого зеркального окна дворца, осветил внутренность кареты, и Миних увидел закутанную в черное домино женскую фигуру с черной маской на лице.
— Я ничего и никого не боюсь! — сказал он. — Но только к чему этот маскарад?
— Под маской удобнее разговаривать, — спокойно ответили ему. — То, что скажешь под маской, никак нельзя сказать просто, а потом, может быть, я вовсе и не красива!
— Вот этого я не думаю! — проговорил Миних, которому голос маски успел уже понравиться, и его воображение, довольно тонкое несмотря на зрелые года, нарисовало ему привлекательный женский облик. — Ты мне вот что скажи, маска, — продолжал он, — ты мне друг или враг?
— Я думаю, Миних привык встречать врагов на поле сражения, а не у себя в карете, да еще в черном домино!
— А как ты решилась одеть это домино? — спросил он. — Ведь теперь по случаю смерти императрицы всякие маскарады запрещены?
— Уж будто всякие?
— Однако, такой указ издан.
— Тогда что же не исполняется этот указ в самом дворце?
— В самом дворце? Но кто же там рядится?
— Рядятся там все, и все носят личину! Герцог Бирон первый!
— Герцог Бирон?
— Конечно! Он носит личину дружбы к тебе, когда на самом деле…
— Молчи, маска! Это — не твоего ума дело!
— Почем же ты знаешь, каков мой ум, если и лица моего не видишь?
— Во всяком случае, если у тебя и есть ум, то он слишком дерзок.
— Для того чтобы говорить правду, нужно быть дерзкой! Вот ты только смел и отважен, но не дерзок, и потому даже самому себе не решаешься сказать правду.
— Постой! Какую правду?
— Да то, что ведь герцог Бирон — только тень твоя; ведь твоими победами воспользовался он, ведь власть, которая в его руках теперь, по праву должна принадлежать тебе! Ты сильнее и честнее всех, а должен кланяться какому-то выходцу из конюшни!
— Погоди, маска! Ты, кажется, хочешь втянуть меня в заговор?
— Разве так поступают заговорщики? Нет, я веду просто с тобой маскарадный разговор, мне захотелось поинтриговать тебя, потому что все, что я о тебе знаю, правится мне! В маскараде я с тобой встретиться не могла, потому что, ты сам сказал, маскарады запрещены, и вот я решилась сесть в твою карету. Впрочем, может быть, меня и на самом деле нет, а это только тебе кажется, что я тут, возле тебя?
— Но ведь я явно слышу твой голос!
— Это, может быть, — голос твоих желаний и стремлений, голос тайника твоей души?
— Ну а что если я, чтобы убедиться, что ты существуешь, отвезу тебя сейчас в кордегардию и велю там снять с тебя маску, чтобы посмотреть, кто ты такая?
— Ты шутишь, конечно? Миних не может так поступить с женщиной, которая доверилась ему.
— Хорошо! — сказал Миних. — Подай мне все-таки свою руку.
Она исполнила его желание. Ручка была маленькая, затянутая в черную перчатку.
— Кто бы ты ни была, — произнес после некоторого молчания Миних, — но ты очень искусна в разговоре!
— К сожалению, только в маскарадном разговоре, а я хотела бы, чтобы ты серьезно подумал о том, что я говорила тебе.
— Если мне отнестись серьезно к тому, что ты мне говорила, то я по закону должен буду сообщить по крайней мере в Тайную канцелярию.
— И, полно! Что я сказала такого особенного? Что ты велик своими победами? Но это всем известно и без меня; ведь у тебя дома на стене висит ковер, на котором сделана надпись: «Тот истинно велик, кто похож на Миниха!»
— Ты бывала у меня в доме?
— Может быть и была!
В это время карета остановилась у ворот миниховского дома.
— Мы, кажется, приехали? — сказал Миних. — Может быть, ты, маска, хочешь войти?
— О нет! Этого я не хочу! — рассмеялась она. — А вот что, вели-ка карете проехать еще хоть на Невскую першпективу до Фонтанной и назад.
— Зачем это?
— Я не успела сказать тебе еще все, что нужно. Да неужели тебе так со мной скучно, что ты не хочешь исполнить мою просьбу?
— Пошел по Невской першпективе до Фонтанной и назад! — приказал Миних в распахнувшуюся дверь гайдуку.
Дверца в тот же миг захлопнулась, гайдук крикнул кучеру, и карета снова покатилась.
20
ВОТ ТАК ДЕЛАЮТСЯ ДЕЛА
— Вот что, фельдмаршал Миних! — сказала Миниху маска, как только карета отъехала от его дома. — Мы сидим теперь в карете, которая обита стеганым штофом, и окна у нее подняты; никто не услышит нас — даже гайдуки, стоящие на запятках, потому, что кроме всего, наши слова заглушаются еще и стуком колес. Донести на тебя я не могу, потому что, во-первых, сама должна бы донести на себя самое; а во-вторых, никто бы мне не поверил, что я очутилась у тебя в карете и каталась с тобой. Поэтому мы можем разговаривать свободно, и ты меня слушай без стеснения. Ты — слишком предприимчивый человек, чтобы оставаться бездеятельным, когда тебя обижают.
— Разве меня обижают? — усмехнулся Миних.
— А разве нет? — воскликнула она. — Разве не обида то, что делают с тобой? Тебе отказали в герцогстве Украинском, тогда как Бирона сделали герцогом Курляндским. Ты по праву желаешь быть главнокомандующим войсками, которые ты водил в бои, а тебе в этом отказывают и отвечают тем, что дают тебе место чуть ли не камеристки принцессы Анны Леопольдовны!
— Ну довольно! Будет об этом! — остановил ее Миних.
— Хорошо! Об этом я не буду говорить, потому что все это ты и без моих слов отлично чувствуешь. Ты только не знаешь, как начать, но действовать ты готов!
— Почему ты это знаешь?
— Потому, что иначе ты не был бы Минихом!
— А кто мне поручится, что ты — не подосланная ко мне шпионка?
— Кем подосланная? Ведь только герцог мог подослать меня; но зачем ему это делать, когда он и без этого знает, что ты — его враг?
— Откуда же он может знать это?
— Он знает это оттого, что вы слишком непохожи друг на друга. Такой человек, как Миних, не может не быть врагом такого человека, как Бирон, и герцог чувствует это. Но я понимаю, что тебе трудно начать, что ты не знаешь, как приступить к этому делу. Ну так начнут другие, помимо тебя, а ты пользуйся обстоятельствами, хотя, конечно, если бы ты захотел, ты бы мог помочь. Ведь вся суть теперь в принцессе Анне Леопольдовне; надо, чтобы она получила смелость и решительность действовать, важен первый толчок.
— Право, когда я тебя слушаю, — перебил ее Миних, — мне кажется, что, не будь у тебя твоей маленькой ручки и звонкого голоса, я подумал бы, что со мной говорит мужчина с хорошими мужскими мозгами.
— Мужчины ты не слушал бы! Так вот, дело в том, чтобы принцесса решилась на первый шаг. Ну хоть переехать на жительство в Зимний дворец и увезти туда сына!
— Кто же ей скажет об этом?
— Принцесса Анна — женщина, и с ней нужно действовать по-женски. Она, наверно, интересуется гадалками, ворожеями.
— Почему ты так думаешь?
— Потому, что она — молоденькая! Потому, что женщина, и потому, что влюблена!
— Ого!
— История с графом Линаром ни для кого не секрет, а влюбленная молодая женщина, в особенности если предмет ее любви в отдалении, не может не интересоваться гадалками. У меня есть хорошенькая француженка гадалка! Надо провести ее к принцессе, а она уж наговорит так, что Анна Леопольдовна получит необходимую ей бодрость.