Иное решение, стр. 48

Однако он ошибся. Понимание «мужского разговора» у рожденного в глуши Коли и воспитанного на европейских ценностях Юргена было различным. Юрген смекнул, что ухажер его кузины Тиму Неминен сегодня при деньгах, и ему захотелось выпить на дармовщинку, поэтому он предложил продолжить серьезный разговор в ближайшей пивной.

Когда очи сели за столик, Юрген самым строгим тоном спросил Колю о серьезности его намерений в отношении кузины. Коля поспешил заверить, что намерения его предельно серьезные и кристально чистые. Пока официант расставлял на столе кружки и приборы, Юрген в пространных выражениях дал понять, какую роль он играет в судьбе своей кузины, причем с его слов выходило, что не его мать – тетка Анны – пригласила переехать бедную девушку из Норвегии в Стокгольм, и не его отец устраивал ее в хорошую фирму на хорошее место, а он сам, Юрген Великий, лично везде за нее похлопотал.

Коля, которому Анна уже успела поведать историю своего переезда и трудоустройства, пропустил эту хвастливую болтовню мимо ушей, отметив про себя, что Юрген работает клерком в той же «Baltic Transit».

Меж тем, по мере осушения пивных кружек, строгость и твердость Юргена потихоньку смягчались, будто растворяемые ячменным пенным напитком. После второй кружки Юрген, наклонившись к Коле, стал витиевато рассуждать о переменчивой Фортуне, о лошадиных бегах, о том, на каких лошадей следует ставить по субботам, а на каких – по воскресеньям, о преимуществе покера перед бриджем и как лучше всего незаметно передернуть карту, чтобы облапошить доверчивых партнеров. Затем он стал разглагольствовать о прочности и нерушимости семейных уз и родственных связей. После третьей кружки этот тип стал называть Колю зятем – «дорогой мой зять Тиму», – а после четвертой уже без обиняков попросил у будущего родственника взаймы денег, так как сегодня в пух проигрался на ипподроме.

Коля, хмелевший не так стремительно, потихоньку начинал понимать, что перед ним сидит пижон, хвастун, прожигатель жизни, мелкий шулер и неудачливый игрок на тотализаторе. Денег у такого не будет никогда, это Коля знал как коммерсант, потому что деньги в карманах подобных личностей не задерживаются. Однако Юрген работал в интересной фирме, на которую долго и безуспешно хотел проникнуть Коля. Просит этот урод всего-навсего денег, а пользу может принести немалую.

«Будущий зять» любезно ссудил «дорогому шурину» необходимую сумму и, в свою очередь, повел речь о том, что время сейчас тяжелое, для бизнеса совсем неподходящее, что конкуренты преследуют на каждом шагу, что одному управляться и в мастерской, и в порту нелегко, а ведь еще надо успевать проверять счета и вести расчеты с клиентами. Юрген немедленно подхватил кость, брошенную ему Колей, и заявил, что при его-то богатом управленческом опыте он, безусловно, окажет неоценимую помощь своему дорогому зятю и охотно разделит с ним бремя по управлению фирмой и ее капиталами.

Коля, уже опытный капиталист, про себя подумал, что к капиталам-то такого олуха подпускать и на пушечный выстрел не стоит – вмиг разорит, проклятый, – вслух же бурно обрадовался такому повороту событий, будто всю жизнь искал такого ценного компаньона. И тут же, не вставая с места, советский разведчик вывалил развесившему уши Юргену свою проблему.

Да, он, Тиму Неминен, имеет генеральный подряд на ремонт всех судовых радиостанций в порту Стокгольма, однако коварные конкуренты тоже не дремлют и наступают на пятки, уводя порой самых жирных клиентов из-под носа. Вот если бы знать точно, когда какое судно прибудет в порт, вот тогда бы они и утерли нос всем этим выскочкам. Юрген, разгоряченный пивными парами и открывающимися грандиозными перспективами, заверил, что для него это не вопрос и он легко поможет «своему дорогому зятю и компаньону».

И в самом деле, Юрген, подгоняемый жаждой скорой и легкой наживы, через четыре дня ввалился в мастерскую Тиму Неминена с пачкой исписанных листов бумаги. Это были скрупулезно и педантично выверенные списки договоров фрахта всех судов, приписанных к порту Стокгольма. Самый полный реестр! Причем, желая отсечь конкурентов от возможного «браконьерства» в порту, Юрген выписал не только фрахты «Baltic Transit», но и – черт знает как он это достал! – «SST»!

Теперь предприниматель Тиму Неминен мог планировать ремонтные работы в порту не вслепую, а наверняка, действуя на опережение конкурентов, а в распоряжение советской разведки через несколько дней попали бесценные сведения, для добычи которых старший лейтенант Осипов, извините, Саранцев, и был направлен в загранкомандировку.

Задание Головина было выполнено.

Расторопный Юрген незамедлительно получил свой первый гонорар – четыреста крон. Смешные деньги.

XXVIII

Отец оказался почти прав, и его совет едва не пригодился Конраду.

Начиналось все легко и празднично, как во Франции. Русские будто нарочно расположили свои аэродромы близко к границе, чтобы их удобнее было бомбить. «Юнкерсы» в щепки разнесли эти аэродромы, специально поставленные под удар, в первые же часы кампании. И снова господство в воздухе было завоевано легко и прочно. Уцелевшие после бомбежек самолеты русских сбивались «мессершмиттами», «сталинские соколы» горели и утыкались носами в землю. Через восемь дней после начала кампании на Востоке «Рихтгофен» перебазировался на аэродром под Львовом. Местные жители, еще два года назад бывшие гражданами Польши и успевшие за столь короткий срок претерпеть от большевиков, встречали немцев как освободителей, с хлебом-солью на вышитых рушниках. Они активно выдавали евреев и коммунистов, которых едва успевали вешать. Львов украсился виселицами. В начале июля 1941 года Конраду и его товарищам война на Востоке казалась увеселительной прогулкой. Пусть не такой приятной, как во Франции, но все солдаты и офицеры были уверены, что через месяц-другой они пройдутся по покоренной Москве. Самые расторопные добывали карты Украины и намечали деревни для своих будущих поместий.

Под Смоленском русские бросались в бой с особым ожесточением. Их самолеты горели, а летчики гибли десятками, но это не останавливало уцелевших, а, казалось, только прибавляло им сил и решимости. Русские шли на таран и в лобовую атаку, если имелась малейшая возможность это сделать. Пройдя без потерь польскую и французскую кампании, за два месяца сражений под Смоленском эскадрилья «Рихтгофен» потеряла шесть пилотов. У некоторых асов стали заметно сдавать нервы.

Да, у немцев опыта ведения воздушного боя было гораздо больше, чем у русских, и «мессершмитт» многократно превосходил по своим характеристикам русские И-16, И-153 и даже МиГ и ЛаГГ. Конрад сбивал русских так же, как сбивал до этого французов, поляков, испанских республиканцев. Но чем больше он сбивал русских, тем труднее становилось это делать. Уступая немцам в качестве техники и хуже владея ею, они превосходили их боевым духом, своим стремлением умереть, но захватить при этом с собой на тот свет хоть одного врага. Летное же мастерство русских росло день ото дня. Те их пилоты, которых не успевали сбить в первый месяц боев, уверенно становились на крыло и больше не представляли из себя легкую мишень, а, наоборот, сами превращались в искусных и жестоких охотников.

За смоленское сражение фон Гетц был награжден Рыцарским Железным крестом. В октябре ему было присвоено звание оберст-лейтенанта. Повышение в звании, разумеется, обрадовало Конрада, как и всякого военного, но кресту он рад не был. Слишком дорогой ценой он достался. Эти два месяца под Смоленском фон Гетц целыми днями находился в воздухе, совершая по восемь и больше боевых вылетов подряд. Под крыльями своего «мессершмитта» он видел поля сражений, заваленные трупами и разбитой техникой, видел, что натиск на Восток дается ценой большой крови и огромных потерь для обеих сторон. Нет, он не разочаровался в Гитлере и нацистах и по-прежнему считал, что нация находится на единственно верном пути. Но это было начало отрезвления после сладкого хмеля побед в Европе.