Мичман Изи, стр. 83
Они уселись, и он пересказал отцу всё, что услышал от Мести. Дон Рибьера некоторое время молчал, погрузившись в размышления. Наконец сказал:
— Смерть Сильвио — большая удача для нашей семьи, и негр заслуживает награды за свой подвиг. Но что касается монаха, тут дело скверное. Негр случайно может проболтаться либо обнаружат письмо отца Томазо к Джеку. Что тогда будет с нами? На нас набросится вся церковная свора, а мы и так уже достаточно пострадали от них. Лучший выход из положения — это немедленный отъезд с острова не только негра, но и наших молодых друзей. Слух о том, что брат Томазо появился здесь, и их отъезд со своим слугой-негром снимет с них подозрение и собьёт с толку расследование. Они должны немедленно уехать. Идите, дон Филипп, и убедите их в абсолютной необходимости этого шага. Передайте нашему другу Джеку, что я не нарушу своего обещания, и как только он получит согласие на брак от своего отца, я тотчас же выдам за него Агнессу. Пока я пошлю человека в порт узнать, нельзя ли зафрахтовать судно на Мальту.
Джек и Гаскойн полностью признали разумность такого решения и приготовились к отъезду. На самом деле, теперь, когда Джеку стало известно условие его брака с Агнессой — необходимость получения письменного согласия отца, — пребывание в Палермо потеряло для Джека всякую прелесть: все его помыслы были направлены на то, как бы скорее получить от отца письмо с разрешением на брак, а для этого требовалось вернуться на Мальту, откуда в Англию регулярно ходили почтовые пакетботы. На следующий день всё было готово к отплытию, и Джек распрощался с Агнессой и её матерью. Они спустились к берегу в сопровождении дона Рибьеры и дона Филиппа и, пожелав им всего наилучшего, поднялись на борт двухмачтового парусника. Незадолго до захода солнца все колокольни Палермо исчезли из вида.
— О чём ты думаешь, Джек? — спросил Гаскойн, когда прошло полчаса, а наш герой не промолвил ни слова.
— Я думаю, Нед, что нам здорово повезло в том, что мы выпутались из этого дела.
— И я о том же, — ответил Гаскойн, и разговор опять заглох.
— А теперь о чём думаешь, Джек? — опять спросил Гаскойн, сделав длинную паузу.
— Я думаю о том, что у меня есть что порассказать старине губернатору.
— Верно, — ответил Гаскойн, и они снова замолчали.
После долгого перерыва Гаскойн спросил:
— А теперь о чём ты думаешь?
— Я думаю, что мне скоро придётся оставить службу.
— Жалко, что я не могу сделать того же, — сказал Гаскойн со вздохом, и они опять погрузились в задумчивость.
— О чём ты думаешь сейчас, Джек? — спросил Гаскойн снова.
— Об Агнессе, — ответил наш герой.
— Тогда мне лучше уйти. Я позову тебя, когда будет готов завтрак, а сам тем временем пойду и поболтаю с Мести.
ГЛАВА XXXIV,
Джек бросает службу, которая оказалась не его делом, и возвращается домой, чтобы заняться своим делом
На четвёртый день они прибыли на Мальту и, расплатившись с падроне, явились в губернаторский дом. Губернатора они застали на веранде, где он радушно приветствовал их, протянув обе руки.
— Рад видеть вас, мальчики. Ну, Джек, как твоя нога? Не хромаешь? А у тебя, Гаскойн, рука зажила?
— Всё в порядке, сэр, здоровы, как прежде! — ответили они в один голос.
— Значит, вам повезло, и вообще вам везёт больше, чем вы этого заслуживаете после своих диких выходок. Прошу вас, присаживайтесь. Надеюсь, дружище Джек, что у тебя есть какая-нибудь история для меня.
— Да, сэр Томас, причём это будет долгий рассказ.
— Тогда мы лучше отложим его на потом. Сейчас я ожидаю кое-кого по делу. Забирайте ваши вещи и устраивайтесь в своих комнатах. «Аврора» отплыла четыре дня тому назад. Рад за вас — ваше выздоровление просто чудо.
— Воистину чудо, сэр. Весь Палермо только и говорит об этом.
— Можете идти, джентльмены. Увидимся за обедом. Вилсон обрадуется, узнав, что вы опять на ногах, ибо он переживал за вас больше, чем вы этого заслуживаете, смею вас заверить.
— В этом он прав, — заметил Джек Гаскойну, покидая губернаторский дом.
После обеда Джек рассказал губернатору о приключениях Мести. Рассказ был выслушан с большим интересом, но позже, когда они остались в доме одни, губернатор позвал мичманов на веранду и сказал им:
— Ну-ка, ребята, как говорится, я не буду читать вам мораль, но я достаточно пожил на свете, чтобы знать, что сложный перелом ноги не излечивается за две-три недели. Я советую вам рассказать всю правду. Вы обманули капитана Вилсона?
— К нашему стыду, сэр, обманули, — признался Джек.
— Как вам это удалось и зачем?
Джек более подробно рассказал о том, что его заставило пойти на обман, — о своей любви, о препятствиях, ставших на его пути, о желании остаться на берегу и обо всём, что произошло.
— Ну ладно, у тебя есть какие-то смягчающие вину обстоятельства, но врачи не заслуживают никакого прощения. Попробовал бы кто-нибудь из здешних хирургов сыграть такую шутку со мной, он у меня так легко не отделался бы, не будь я губернатором! Однако это дело нешуточное, мистер Изи. Вами допущено серьёзное нарушение дисциплины, и завтра утром мы займёмся этим вопросом.
А на следующее утро сообщили, что в гавань вошёл пакетбот из Англии. После завтрака на берег доставили письма, и губернатор послал за Джеком.
— Мистер Изи, вот вам два письма. К сожалению, на них печати из чёрного сургуча. Надеюсь, в них нет вести о смерти кого-нибудь из ваших родственников.
Джек молча поклонился, взял письма и удалился в свою комнату. Первым он вскрыл письмо от отца.
С большим прискорбием извещаю тебя, что твоя бедная мать умерла, исчахнув в ожидании золотого века. На протяжении двух последних лет она дожидалась его, сидя в углу у камина, и уж не знаю, от разочарования ли или по какой другой причине, но она покинула сей мир, несмотря на все старания доктора Миддлтона спасти её. Невольно приходит на ум пословица о Магомете и горе — не так ли и она, не дождавшись, когда царствие небесное придёт к ней, сама отправилась, как я надеюсь, в царствие небесное. Она была доброй женой, и я всегда позволял ей поступать по-своему. Доктор Миддлтон считает, что причина её смерти ему не ясна, и настаивает на вскрытии, но я философ и не разрешил — ведь бессмысленно искать причину после следствия. Но я сделал то, что она не позволяла мне при жизни: я обрил ей голову и исследовал её череп как френолог, и весьма примечательно, что мои исследования подтвердили истинность высшей науки. Я приведу тебе их результаты: решительность — сильно развита, доброжелательность — выражена слабо, сварливость — чрезмерная, почтительность — не слишком большая, чадолюбие — очень велико, к моему удивлению, поскольку у неё был только один ребёнок, воображение — сильно развито, ведь ты помнишь, дорогой мальчик, у неё голова была вечно забита разными глупостями; другие способности выражены умеренно. Бедняжка, она преставилась, оставив нас оплакивать её, ибо никогда не было лучшей жены и матери. А теперь, мой мальчик, я вынужден просить тебя выйти в отставку и прибыть домой как можно скорее. Я не могу обходиться без тебя, мне нужна твоя помощь в великом предприятии, которое я замыслил. Близится время торжества борьбы за равноправие, униженные и оскорблённые поднимают голову, воспламенённые моими речами, но я стар и немощен. Я желаю передать тебе свою плащаницу, как тот пророк, который когда-то оставил её другому; тогда я, как и он, воспарю к славе.
«Из письма явствует, — подумал Джек, что моя мать умерла, а отец — сошёл с ума».
Некоторое время наш герой пребывал в мрачном настроении, обливался слезами, вспоминая мать, которую если не очень уважал, зато сильно любил, и прошло не менее получаса, прежде чем он вспомнил о другом письме. Это было письмо от доктора Миддлтона: