Девять граммов пластита, стр. 52

– Еще сглазишь насчет чистой… Может, там, кроме твоих поделок, еще десяток «жучков», только более качественных.

– Тогда будем говорить шепотом и неразборчиво. Чтобы они оглохли от злости. Ладно, я пошел резать шедевр!

Лизавета опять склонилась над компьютером. Этот ночной выпуск дался ей большой кровью. Она была спокойнее даже перед самым первым живым эфиром. А тут…

Впрочем, телезрители вряд ли заметили что-либо необычное. Ну, строже обычного. Ну, уголки губ чуть опущены. Оно и понятно: у человека машину грохнули из-за того, что на чиновников наехала. Молодец, хорошо держится.

А Лизавета тряслась и молилась: «Господи, еще один комментарий! Хорошо? Еще один, и все…»

«Уходящий день был наполнен трагическими известиями – убит наш коллега Кирилл Айдаров, занимавшийся делом об отравленном хлебе, по-прежнему в больнице оператор Баранович, он должен был снимать часть репортажа о злоупотреблениях в сфере здравоохранения. Скандал с присвоением святых медицинских денег все еще тянется. Плохой был день, тяжелый. Каким будет день завтрашний? Уменьшится ли количество убийств, исчезнут ли взяточники и грабители, станет ли спокойнее на улицах и можно ли будет не бояться политического терроризма – зависит от нас. От россиян – от президента и учительницы, от чиновника в Смольном, от академика и банкира, от дворника и от нас, журналистов. Палочка Коха, возбудитель туберкулеза, не заглядывает в бумажник, она просто начинает съедать легкие. Преступность не смотрит на лица и не разбирает чинов и званий, значит, пора сказать „нет“. Сто пятьдесят миллионов „нет“ – это сила. Я прощаюсь с вами до послезавтра. Всего доброго».

Лизавета улыбнулась. Пошел рекламный ролик. И параллельно – голос режиссера по громкой связи:

– Однако ты загнула, старуха! Мы тут всей аппаратной рыдаем. А Славик Гайский уже бормочет: «нет». Что делать-то будем?

– Пошел ты к черту! – огрызнулась Лизавета.

Ей и самой казалось, что она переборщила с патетикой. Такие тексты Лизавета называла «сопли и вопли». Сегодня она ими чрезмерно увлеклась. И ее не может извинить даже нервное состояние в связи с гремящими вокруг взрывами, падающими трупами и звонящими телефонами. Профессионал должен оставаться профессионалом при любых обстоятельствах. Но ничего не попишешь. Слово не воробей, особенно когда это слово, пущенное в эфир.

ЖУРНАЛИСТ – ПЕРСОНА ТОНКАЯ

– Эк, завернула, – крякнул Митя Сунков. Он смотрел ночной выпуск «Петербургских новостей», удобно расположившись в просторном, обитом кожзаменителем кресле, стоявшем в вестибюле телестудии. Сунков приехал заранее и успел побазарить с охраной у входа. Ребята оказались из той смены, которая дежурила днем раньше, и они подробно рассказали, что творилось до, во время и после взрыва. Про панику, про то, что Лизавета и два корреспондента появились буквально через минуту после того, как грохнуло. И это фактически все. За улицей они не наблюдали, это не входит в обязанности постовых – их задача проверять пропуска у входящих-выходящих и следить, чтобы не вывезли ценное телевизионное оборудование. Так что беседа понадобилась скорее для налаживания контакта.

Митя выяснил, как разъезжаются по домам поздние телевизионные пташки, и приготовился ждать. Ожидание не было в тягость: тепло, мягко, телевизор урчит. За день он намотал не меньше полусотни километров.

Состояние Женьки, доставленного в милицейский госпиталь на проспекте Культуры, оказалось хуже, чем он предполагал. Кадмиев лежал в реанимации. На высокой, твердой кровати для тяжелых больных. Весь опутан трубками, лицо желто-синее. Пробиться к нему удалось с трудом и только на пять минут. Поэтому разговаривать пришлось в режиме «да-нет».

Версию о том, что за ним следили конкуренты Арциевой, Женька отмел сразу.

– Пустышка это, пекари народ, может быть, и суровый, но цианид – не из их репертуара. Они бы гвоздей насыпали, тараканов или мышек дохлых. Эффективно и эффектно.

– А как вы от Арциевой вышли – «хвоста» не было?

– Точно не было. Я же на пассажирском месте сидел. Да и зачем «хвост»? Я предъявил удостоверение. Там фамилия, должность, звание.

– На следующий день слежки не чувствовал?

Кадмиев мотнул головой.

– Ты твердо уверен, что это не случайное нападение? Может, хулиган или маньяк?

– Не многовато ли маньяков бродит по улицам Петербурга? Один цианид разбрасывает, другой к прохожим с ножиком пристает… Подкарауливает кого на Греческом, кого на Чернышевского.

– Значит, он знал твое расписание, знал, что ты на службе. Час-то был не ранний. Интересно, откуда?

– Вот этого не знаю…

Митя придумывал, что бы еще спросить за отведенные строгими докторами пять минут. Но первым заговорил Кадмиев.

– Меня другое мучает. Арциева, пока мы с ней общались, была чересчур спокойна. Милая хозяюшка, огорченная тем, что пирог подгорел. Только однажды занервничала, причем, без всякой видимой причины. Я прекрасно помню, о чем шла речь. Ничего особенного. Я спросил про персонал, не мог ли кто-то из них это сделать, потом про конкурентов. И тут она дрогнула. Только вот почему…

В палату заглянула строгая докторица:

– Молодые люди, время…

– Ладно, ты давай не кисни, – засобирался Сунков. – Мы тобой гордимся. С серьезным человеком справился!

– Какое там справился, убежал, словно заяц. Вот если б я его задержал…

– Давай выходи, вместе задержим. – Сунков протянул было руку для обычного рукопожатия, но ограничился хлопком по одеялу и повторил: – Давай!

После разговора с раненым Кадмиевым Митя решил пока не заниматься конкурентами. Женька парень дотошный. Если он ничего не нашел, то никто не найдет. Лучше потратить время на журналиста.

В «Интерпосте» его приняли с распростертыми объятиями. И начальник петербургского отделения, и носатенькая крошка-секретарша, и пришедшая случайно нештатная сотрудница отвечали на вопросы с охотой и подробно. Начальник даже намекнул, что тому, кто сможет найти убийцу, назначено солидное вознаграждение. Еще ему рассказали, что Айдаров был способным, исполнительным, перспективным и нескандальным человеком.

– Насчет круга общения трудно, – покашливая, говорил начальник Айдарова, седоватый человек с уникальной фигурой – худощавый и с брюшком. – У журналистов сотни знакомых, даже тысячи. Можем посмотреть его записную книжку.

Он бодро поднялся и пересел за другой стол.

– Тэк-с… – Пальцы начальника быстро забегали по клавиатуре. – Я же говорил, вон сколько фамилий, а пометок Кирилл не делал. Видно, память тренировал. Ну что, распечатать?

Сунков кивнул.

– Займись, Лидочка. – Секретарша тут же занялась принтером, а начальство вернулось в свой закуток. Полноценного отдельного кабинета у главы отделения «Интерпоста» не было.

– Вас вообще кто интересует? Которые по службе или личные друзья и знакомые? – поинтересовалась нештатница.

– Всякие. – Митя ласково смотрел на коротко стриженную и явно разбитную деваху. Ее узкое лицо с губами гузкой можно было бы посчитать красивым, если бы не унылая пустота в глазах.

– В последнее время он отошел от компании. – Девица, убедившись что на нее по-прежнему смотрят, положила ногу на ногу и принялась разглаживать коротенькую юбчонку.

– И куда же он отошел?

– Разное говорят. Пассия у него появилась, вроде как студенточка. Вот Кирилл и переменил образ жизни. А так веселый был, про еду рассказывал замечательно. Правда… слабоват был. – Девица опять поменяла положение ног и томно прищурилась. – Ну, по мужской части…

– С потенцией у него, что ли, были проблемы? – Митя Сунков за годы милицейской работы привык сразу переходить к сути.

– Ну, в общем, да…

– А вы откуда знаете? У вас с ним что-то было?

– Ага, – хихикнула девица. – Ездили в Москву оттянуться. На три дня. Вообще-то можно на «ты». Я – Юля… – Она одарила Митю липким взглядом.

– И когда? – Сунков проигнорировал взгляд.