Февраль (СИ), стр. 81

Подняв глаза, я попыталась, собрав в кулак остатки воли и сознания, попыталась заглянуть в его лицо, попыталась понять… И, собственно, поняла.

Это не было притворством, вовсе нет. Он соблазнил меня вовсе не для того, чтобы красиво убить в конце, поставив тем самым точку в нашей с ним истории.

О, нет. Всё было по-настоящему.

Просто глупую Жозефину угораздило влюбиться в убийцу!

И – о, да! – Габриель Гранье вовсе не был нормальным. Сейчас я это отчётливо это поняла. Эти его плавные движения, эта странная манера при разговоре чуть отклонять голову назад, и этот взгляд его… то, как он посмотрел в мои глаза при первой встрече… По-хорошему, уже по одному этому взгляду следовало бы всё понять. Он ведь и впрямь будто в душу заглядывал, и, кто знает, о чём он думал в тот момент? Представлял меня мёртвой, с фиалкой на груди? Или мыслил как обычный парень, а вовсе никак убийца, и думал, что он бесконечно меня любит?

– Ну и что теперь, Жозефина? – Спросил Габриель, устав от этого молчания и моих пронизывающих взглядов. – Что прикажешь с тобою делать?

Сердце моё, с каждой секундой бьющееся всё медленнее, в тот момент, кажется, и вовсе остановилось. Я смотрела в эти светло-зелёные глаза, глаза убийцы, такие родные, такие загадочные – загадочные ещё больше после того, что я узнала о нём. Смотрела, и понимала, что пропадаю. Неужели он давал мне право выбора? Он… испытывал меня? От этого голова моя закружилась ещё сильнее. То есть, он… не собирается меня убивать?

Вспомнились его ласковые, нежные слова, когда он говорил, что никогда не обидит меня, никогда не посмеет причинить мне вреда… И сердце моё разрывалось на части, обливалось кровью, и категорически отказывалось биться дальше.

Особенно, в тот момент, когда я поняла, что у нас всё ещё есть шанс.

При условии, конечно, что я добровольно соглашусь связать свою жизнь с убийцей и жить в страхе когда-нибудь стать одной его из следующих жертв. Его фиалкой.

Но, в то же время, моя глупая любовь никак не желала умирать. Я смотрела на него, и вспоминала, с каким упоением Габриель рассуждал о живописи, с каким трепетом говорил, что любит меня и готов ради меня отказаться от своей карьеры художника, вспоминала, как он целовал меня этими нежными губами, вспоминала, каким он был страстным…

И понимала, что я не могу без него.

За те короткие дни, что мы были знакомы, между нами успела установиться какая-то особая, невероятная связь. Взять хотя бы эту мою догадку с ландышем для Габриэллы – я ведь не говорила ему ни слова об этом, только подумала. Мы мыслили одинаково! Я была точно такая же, как он.

Вспоминая того же Эдгара По с его фантастическими историями, Жозефина в тот момент оказалась перед выбором – продать свою душу дьяволу, или… или остаться совсем одной на стороне добра, несчастной до конца своей жизни и бесконечно одинокой. И, знаете что? В тот момент тёмная сторона Жозефины ни единой секунды не сражалась со светлой.

Не было ни малейших сомнений. Вообще никаких. Решение пришло само собой, легко и быстро. И сердце моё, кажется, стало биться чуть сильнее, а дыхание нормализовалось на несколько секунд. Их хватило на то, чтобы сказать хрипло:

– Это ничего не изменит между нами, Габриель. Я… я люблю тебя таким, какой ты есть.

Какими глазами он на меня смотрел! Это невозможно передать, невозможно объяснить. В них было всё, начиная с безграничного изумления, заканчивая безграничным, бьющим через край счастьем, вперемешку с облегчением. Он боялся быть непонятым, боялся, что я назову его чудовищем и сбегу, он ни на секунду не допускал мысли, что я смогу понять его! А я, осознав в один момент, что попросту не смогу никуда сбежать, просто стояла напротив, всё ещё опираясь о стол, чтобы не упасть. И чувствовала, как по щекам моим бегут слёзы.

Жозефина плакала. Господи, это становится дурной тенденцией – уже второй раз за прошедшую неделю! Но сейчас она не стеснялась своей слабости, не боялась показать этого – ей было всё равно. Жозефина признала своё поражение. Для Жозефины больше не было пути назад. Жозефина потеряла себя в ту секунду, когда приняла самое жуткое в своей жизни решение.

А Габриель всё так же продолжал смотреть на меня широко раскрытыми глазами, и всё никак не мог поверить в мои слова. Я сказала, что люблю его. Я, наконец-то, произнесла эти заветные слова! Думаю, это удивило не меньше, чем тот факт, что я признала его… хм… недостатки. Но я и на этом не стала останавливаться, не прекратила удивлять его.

– Это я убила Иветту Симонс, – сказала я, уже давно убедив саму себя, что именно так всё и было. Иветта умерла из-за меня, по моей вине, это факт.

– Что…?

– Иветта Симонс, одна из жертв, которую приписали тебе. – Подумав, что на его языке до него дойдёт лучше, я пояснила: – Чертополох.

– Ах, та блондинка? Но… ты?

– Вот именно, блондинка. А полиция даже не обратила внимания на то, что до смерти Иветты Февраль убивал исключительно брюнеток! Цветка на теле оказалось достаточно для меня, чтобы прикрыться твоим именем. Я не хотела забирать у тебя славу. Прости.

– Но… зачем? – С невероятным удивлением спросил меня серийный убийца и психопат. Действительно, зачем, Жозефина, ты убила ни в чём не повинную женщину? Я ответила ему его же словами:

– Она была красивая.

Вот и думай теперь, кто из нас ненормальный! И Габриель, видимо, всерьёз озадачился этим вопросом.

– К тому же, она была любовницей моего мужа, – ответила я, решив не пугать его своим хладнокровием. Хотя, не думаю, чтобы что-то могло напугать такого человека, как он. Просто я не знала, как он отнесётся к этому. Он мог как с восторгом упасть передо мной на колени и начать молиться на мой лик, так и задушить меня в следующую же секунду, сочтя недостойной жизни.

– И ты решила… избавиться от неё, а вину скинуть на меня? Чтобы на тебя не пало подозрение?

– А что, плохой был план? – Я недоверчиво пожала плечами. – Никто так ни о чём и не догадался.

Ну, практически никто. Эрнест догадался, но мы же не будем вспоминать о нём в такой момент?

– Господи, Жозефина…! – Только и сумел произнести Габриель. И, качая головой, продолжил смотреть на меня так же странно. Я понятия не имела, что означал этот его взгляд, я не могла разгадать. Голова у меня кружилась так, что я вообще ничего не соображала.

Рад он этому, или что? Или, быть может, обиделся, что я посмела прикрыться его именем?

А потом он выдохнул томно:

– Моя Жозефина! – И, сорвавшись со своего места, подбежал ко мне, и, прижимая меня к столу, стал целовать мои губы. И ныне у этих поцелуев был вкус безнадёжности. Не было больше никакой нежной любви, она схлынула, оставив после себя всё ту же беспроглядную чёрную тьму. – Я люблю тебя, как же я тебя люблю! Ты… ты необыкновенная! Ты моя муза! Любимая моя, единственная! С первого взгляда я понял, что ты не такая, как все… женщина-загадка… женщина-мечта… Я люблю тебя, моя Жозефина! Я люблю тебя! – Страстно приговаривал он в перерывах между поцелуями.

Я прикрыла глаза, откидывая голову назад, и облокотилась левой рукой о стол, давая ему время насытиться мною. Я всё ждала, когда же его руки сомкнутся на моей шее, или натуго затянут шарф, но этого не произошло. Он целовал меня, целовал, не прекращая. И когда он потянулся к моему шарфу, я замерла в ужасе, превратившись в один большой оголённый нерв. Я трепетала. Я чего угодно ждала от него, но Габриель лишь усмехнулся, и, размотав шарф, отбросил его в сторону, и уже ничто не мешало ему покрывать нежными поцелуями мою шею. И, знаете, что?

В этом чувстве неминуемой опасности, в этом леденящем душу страхе было что-то… что-то, невероятно возбуждающее. Наверное, это крайняя стадия извращения, если я в ту секунду ещё сумела получить удовольствие от его поцелуев, в последний раз.

А потом я взяла в правую руку лежащий на столе револьвер, приставила его к груди Габриеля и хладнокровно спустила курок.

XXIV

Когда я говорила, что не сомневалась ни секунды, между светом и тьмой, я с самого начала выбрала свет. Но никакого света у меня не будет без Габриеля, и я это прекрасно знала.