Февраль (СИ), стр. 37

Мне стало жаль его. Я догадывалась о причинах его невесёлого настроения, и была близка к тому, чтобы начать утешать его прямо там, в столовой. Или, уж по крайней мере бросить пару едких фраз о том, что счастливые женихи не ведут себя так, как он, и не сидят с такими удручёнными лицами! Да ради Габриэллы он мог хотя бы притвориться, что всё хорошо? Или здесь одна я умею притворяться?

– Девять этажей, вы представляете! – Не унималась Соколица, прижав руки к груди. – Это самый большой замок в окрестностях Турина!

По-моему, разговоры о Феврале были куда интереснее. Или я просто придираюсь к ней, из-за моей антипатии? Чёртова ведьма, могла спасти меня от подозрений Витгена, и промолчала!

– Возле парадного входа декоративное озеро с фонтаном! С алебастровыми скульптурами Бартолини [19]! Можете себе представить? Они стоили целое состояние!

Дурацкая болтовня. Пора с этим заканчивать. Вон и Томас с Наной заскучали, им наверняка надоело слушать одну и ту же историю в сотый раз.

– А с заднего двора открывается такой чудесный вид! Целое поле фиалок! Когда они расцветают все разом, это такое незабываемое зрелище! Будто кто-то расстелил на лугу огромный сиреневый покров…

Фальконе сладко зажмурилась, а затем посмотрела на Арсена, который послал ей полный неодобрения взгляд. Да что там между ними происходит, боже ты мой?! Мне уже становится интересно, что означает эта загадочная игра в гляделки!

– Ты, должно быть, выбросила ту фиалку, что я подарил тебе вчера? – Голос Габриеля заставил меня вздрогнуть. Я посмотрела на него, будто застигнутая врасплох за чем-то постыдным, и не нашлась, что ответить. Выбросила?! Вовсе нет! Я поставила её в воду, использовав вместо вазы стакан – один из тех, что стояли рядом с графином на подносе. А надо было выбросить! Глупая, сентиментальная Жозефина!

Не дождавшись ответа, Гранье с грустью покачал головой, и поднялся из-за стола.

– Прошу меня извинить!

И ушёл.

И плевать он хотел на Габриэллу, глядевшую с открытым ртом ему вслед.

Господи, ну зачем он так? Ещё обиженного из себя строит, будто я перед ним в чём-то виновата!

– Иди за ним, – тихо сказала мне Франсуаза. Тихо, но твёрдо.

Никуда я не пойду! Ещё чего не хватало! Только успокоилась, еле-еле успокоилась за целую ночь, и вот, пожалуйста, опять! Нет уж! Пусть уходит, пусть катится ко всем чертям, и не пристаёт ко мне с дурацкими вопросами! Всё кончено! Всё кончилось, не успев начаться, и слава богу, что так! Я была почти счастлива, что не успела влюбиться в него по-настоящему.

– А я терпеть не могу фиалки, – сказал Эрикссон, жаждущий уколоть Фальконе побольнее.

– А я просто обожаю! – Воскликнул Лассард, да с такой пылкостью, что я слегка удивилась.

– В таком случае, я приглашаю вас погостить в моём замке в Турине! – Рассмеялась мадам Соколица, а Лассард весело закивал, будто и впрямь хотел поехать. – Да что уж там, приезжайте все! Огромный каменный исполин в девять этажей, места хватит!

– Сохрани господь, – пробормотал доктор Эрикссон, вроде бы, себе под нос, но его, тем не менее, услышали все. Фальконе не обиделась, и, сверкнув глазами, принялась доказывать нам, как чудесно живётся в туринском предместье.

Я попросила извинения и поднялась из-за стола, за мной последовали Томас и Нана, и русский журналист. Уходя, он опять странно посмотрел на Соколицу, но Фальконе вроде как не заметила его взгляда, или сделала вид, что не заметила.

Оказаться рядом с четой Хэдинов, да ещё и вдали от посторонних глаз, для меня было большой удачей. Об этом я мечтала со вчерашнего вечера, в чём и призналась Томасу, перехватив его у лестницы.

– Я тут вот что подумала, – сказала я, заметив его живейшую заинтересованность, – вчера за разговором упомянули, что Селина возвращалась в отель, когда на неё напал убийца, но отель ведь в другой стороне! Мистер Хэдин, вы лучше других знаете окрестные места, скажите – что там, по ту сторону реки?

Куда, чёрт возьми, она могла так спешить, что позабыла про шляпку и про всё на свете?!

– Посёлок, церковь, сельская ярмарка, – принялся перечислять Томас, озадачившись вместе со мной. – Железнодорожная станция, но до неё довольно долго идти пешком. Дорога… дорога к городу! Сельский люд часто добирается туда на попутках, это экономит время.

– Подожди-подожди, ты кое-что упустил, – голос русского журналиста меня не на шутку встревожил – я видела, что он выходил вместе с нами, но понятия не имела, что он бессовестно слушал всё то, о чём мы говорили. Что им двигало: профессиональное любопытство или нечто другое? – В лесу, по дороге к посёлку, ещё до спуска на проезжую часть, стоит большой двухэтажный дом.

– Ах, да, – спохватился Томас, и порадовал нас своими исключительным знаниями местной истории: – Раньше там жил местный лесничий, старый немец по фамилии Фессельбаум!

Так вот куда так торопилась Селина!

Оставалось выяснить: зачем? Но прежде, раз и навсегда уяснить для себя, чёрт возьми, Фриц он всё-таки или Ганс?

XVIII

– Она была моей родной племянницей, мистер Хэдин, – без малейших колебаний сказал метрдотель, когда Томас спросил его о Селине. – Дочерью моей покойной сестры и единственной моей родной душенькой на всём белом свете!

Не врёт. Я вглядывалась в его лицо (симпатичное, между прочим, лицо, особенно для тех, кто с ума сходит от типично немецких скул и квадратного подбородка!) – вглядывалась, и не находила ни единых признаков фальши. Скорбь его была искренней и неподдельной. Ганс Фессельбаум Селину точно не убивал. Что, наверное, нетрудно проверить – если бы он отлучился со своего места в разгар дня, кто-то, непременно, заметил бы это.

– И жила она вместе с вами, в этом самом доме? – Продолжал Томас.

– Со мной, и с четой Шуц, это кухарка при отеле и лакей в салоне номер один, они снимают у меня половину дома. Для нас с Селиной он был слишком велик, а для меня одного теперь и подавно…

– Вы знаете, зачем она так спешила? – Вступила в беседу я.

– Спешила? – Уцепился за мою фразу Арсен. – С чего вы взяли, что она куда-то спешила?

Да не перебивай ты меня, неугомонный русский! Неужели мама не учила тебя, что невежливо влезать в разговор других людей?!

– Она оставила шляпку в домике у реки, – ответила я, с трудом сдерживая гнев. И, повернувшись к Фессельбауму, пояснила: – Я подарила ей шляпку, собирая её на свидание. Она ни за что не бросила бы её без серьёзной на то причины! Она куда-то торопилась. Видимо, домой, раз шляпка осталась в хижине, а сама Селина очутилась за мостом с другой стороны. Она шла домой. Как вы думаете, зачем?

– Ах, если бы я знал, фрау Лавиолетт! Если бы я только знал!

Ух ты, он помнил мою фамилию! А я, бессовестная, всё никак не могла выучить его простое имя…

– Это могло быть как-то связано с её возлюбленным? – Спросил Томас.

– Я не знаю, не знаю! Полиция уже раз двадцать спросила меня об этом, но Селина никогда со мной не откровенничала о своих кавалерах! Женщинам привычно делиться с женщиной, а не с бывалым мужиком, вроде меня! Ох, моя бедная Селина… – Фессельбаум вздохнул, и, грустно взглянув на меня, сказал: – Выходит, даже вы, мадам Лавиолетт, знали о ней больше, чем я!

– Выходит, – уныло согласилась я, и перевела взгляд на Томаса. Зацепка казалась такой важной, но, как только мы потянули за ниточку, она оборвалась. Прямо в наших руках! Сказать, что я была разочарована по этому поводу – не сказать ничего!

– Хоть что-то она о нём говорила? – Не сдавалась Нана. – Хорошо, она не называла имени, но как-то она описывала его? Брюнет, блондин… – Мадам Хэдин опасливо покосилась на Арсена, но тот и бровью не повёл. – Высокий, низкорослый? Толстый, худой?

– Нет, право слово, ничего такого! Правда, кое-что привлекло моё внимание однажды… вы знаете, моя Селина очень любила петь! И как-то раз, когда она заправляла кровать поутру, у себя наверху, я услышал, как она поёт… глупая какая-то песенка, про то как муза влюбилась в скульптора и утратила своё бессмертие. Это с неделю назад было, гостил у нас как раз тут один скульптор, помогал реставрировать треснувшую статую во дворе. Я подумал, что про него она и пела. Но ведь этот парень недолго здесь жил, да и уехал задолго до того, как мою Селину нашли… у реки…