Дети капитана Гранта (худ. В. Клименко), стр. 33

Приблизившись к нанду на необходимое расстояние, Талькав метнул бола могучей рукой так ловко, что он сейчас же обвился вокруг ног страуса, и тот сразу остановился. Еще несколько секунд — и нанду лежал распростертый на земле.

Индеец постарался поймать нанду не из охотничьего тщеславия, а потому, что мясо этого страуса очень вкусно и Талькаву хотелось добыть это яство для общего стола.

Итак, в рамаду принесли связку красных куропаток, страуса Талькава, пекари Гленарвана и броненосца Роберта. Со страуса и пекари тотчас же содрали жесткую кожу и нарезали их мясо тонкими ломтиками. Что же касается броненосца, то это ценное животное носит на себе собственный противень, на котором его можно изжарить, и его положили на раскаленные уголья в его же панцире.

Трое охотников удовольствовались за ужином одними куропатками, более питательную пищу они оставили друзьям. К ужину подали чистую прозрачную воду, показавшуюся всем вкуснее всех портвейнов мира, вкуснее даже, чем «ускебо» 43, столь любимая в Шотландии.

Не забыли и о лошадях. В рамаде нашлось такое огромное количество сена, что его хватило и лошадям и для подстилки.

Когда же приготовления были закончены, Гленарван, Роберт и индеец завернулись в пончо и улеглись на перину, набитую «альфафарой», — обычное ложе охотников в пампе.

Глава девятнадцатая. КРАСНЫЕ ВОЛКИ

Настала ночь, ночь перед новолунием, когда луна невидима для всех обитателей Земли. Лишь звезды озаряли слабым светом равнину. Река Гуамини бесшумно катила свои воды, подобно широкой спокойной масляной струе, скользящей по мрамору. Птицы, четвероногие и пресмыкающиеся отдыхали от дневной усталости. Безмолвие пустыни распростерлось над необъятной пампой.

Гленарван, Роберт и Талькав последовали общему примеру: растянувшись на мягком ложе из люцерны, они спали крепким сном. Обессиленные усталостью лошади улеглись на землю. Лишь Таука, как настоящий чистокровный конь, спала стоя, сохраняя и в спящем состоянии тот же гордый вид, как в бодрствующем, готовая мчаться вперед по первому зову хозяина. В загоне царил глубокий покой. Костер догорал, изредка озаряя последними вспышками безмолвную тьму.

Около десяти часов вечера, проспав очень недолго, индеец проснулся. Он стал зорко вглядываться во что-то и к чему-то прислушиваться. Видимо, Талькав хотел кого-то захватить врасплох. Вскоре обычно невозмутимое лицо его отразило смутную тревогу. Что услышал он? Подкрадывающихся ли к ним бродяг индейцев, или ягуаров, или полосатых тигров, или иных хищных зверей, которых могла привлечь в эти места близость реки? Это предположение показалось ему, очевидно, наиболее вероятным, так как он бросил быстрый взгляд на сваленный в загоне запас топлива, и его беспокойство возросло.

Действительно, весь запас сухой альфафары должен был скоро догореть и не мог надолго держать на расстоянии дерзких хищников.

Но делать было нечего. Талькаву оставалось только ждать событий, и он ждал, облокотившись на руки, вперив взор вдаль, словно человек, которого внезапно разбудила какая-то надвигающаяся опасность.

Так прошел час. Всякий другой на месте Талькава был бы успокоен царившей кругом тишиной и снова бы уснул. Но там, где чужестранец ничего не заметил бы, индеец, в силу присущей ему обостренной чуткости и природного инстинкта, почуял близкую опасность. В то время, как Талькав прислушивался и приглядывался, Таука глухо заржала, повернув голову к входу в рамаду; она потянула ноздрями воздух. Патагонец быстро приподнялся.

— Таука учуяла какого-то врага, — пробормотал он и, выйдя из рамады, стал внимательно осматривать равнину.

Было тихо, но неспокойно. Талькав заметил какие-то тени, бесшумно скользившие среди поросли курра-мамеля. Там и сям сверкали яркие точки, они то исчезали, то вспыхивали вновь, двигались, пересекая друг друга во всех направлениях. Казалось, что это плясали по зеркалу огромной лагуны отблески каких-то сказочных огромных фонарей. Чужестранец, несомненно, принял бы эти летающие искры за светляков, чье мерцание можно увидеть ночью во многих местах пампы, но Талькава это не могло обмануть: патагонец понял, с каким врагом предстояло иметь дело. Зарядив ружье, он встал на страже у входа в загон.

Долго ждать не пришлось. В пампе послышался странный не то лай, не то вой. Ответом на него был выстрел из карабина, а затем последовали неистовые завывания, исходившие, казалось, из сотни глоток.

Гленарван и Роберт, внезапно разбуженные, вскочили.

— Что случилось? — спросил Роберт.

— Уж не индейцы ли? — сказал Гленарван.

— Нет, — ответил Талькав, — агуары.

— Агуары? — вопросительно глядя на Гленарвана, повторил Роберт.

— Да, — ответил Гленарван, — красные волки пампы.

Схватив ружья, Гленарван и юный Роберт присоединились к индейцу. Талькав указал на равнину, откуда доносился оглушительный вой. Роберт инстинктивно сделал шаг назад.

— Ты не боишься волков, мой мальчик? — спросил Гленарван.

— Нет, сэр, — твердо ответил мальчик. — Когда я с вами, то я вообще ничего не боюсь.

— Тем лучше. Эти агуары не очень-то страшные звери, и не будь их такое множество, я вообще не обратил бы на них внимания.

— Пусть много! — отозвался Роберт. — Мы хорошо вооружены, попробуй-ка подойди к нам!

— Мы им покажем!

Говоря так, Гленарван хотел только успокоить мальчика, но в глубине души он не без страха думал об этом ночном нападении бесчисленного множества разъяренных волков. Быть может, их были там целые сотни, и трем человекам, пусть даже и хорошо вооруженным, немыслимо было одолеть такое множество хищников.

Когда патагонец произнес слово «агуар», Гленарван тотчас вспомнил название, данное пампскими индейцами красному волку. Этот хищник известен у натуралистов под именем «canis-Jubatus». Ростом он с крупную собаку, у него лисья морда и красно-бурая шерсть; вдоль всего хребта, по спине, идет черная грива. Зверь этот очень проворен и силен. Он живет обычно в болотистых местах и преследует водящуюся там дичь вплавь. Ночь выгоняет красного волка из его берлоги, в которой он спит днем. Особенно боятся его в эстансиях 44. Голодный агуар нападает даже на крупный скот, производя немалые опустошения. В одиночку красный волк не опасен, но голодная стая их представляет большую опасность, и лучше было бы встретиться с кагуаром или ягуаром, с которыми можно сразиться один на один. По вою, раздававшемуся в пампе, по множеству скачущих по равнине теней Гленарван понял, что на берегах Гуамини собралась огромная стая красных волков. Хищники почуяли верную добычу — лошадиное и человечье мясо, каждый из них жаждал вернуться в логово с частью этой добычи. Положение, таким образом, было угрожающее.

Тем временем кольцо волков постепенно стягивалось. Проснувшиеся лошади дрожали от страха. Лишь Таука нетерпеливо била копытом о землю, порываясь оборвать привязь и умчаться. Хозяин успокаивал ее непрерывным свистом. Гленарван и Роберт стояли у входа в рамаду, готовясь к обороне. Зарядив карабины, они взяли на прицел первый ряд агуаров, как вдруг Талькав молча приподнял вверх дула их ружей.

— Чего хочет Талькав? — спросил Роберт.

— Он запрещает нам стрелять.

— Почему?

— Быть может, он находит, что агуары еще далеко.

Но причина более важная побудила индейца действовать так загадочно. Гленарван понял это, когда Талькав, открыв и перевернув свою пороховницу, показал, что она почти пуста.

— Ну что? — спросил Роберт.

— Придется беречь огнестрельные припасы. Сегодняшняя охота дорого обошлась нам: у нас свинец и порох на исходе. Хватит лишь выстрелов на двадцать.

Мальчик промолчал.

— Ты не боишься, Роберт?

— Нет, сэр.

— Хорошо, мой мальчик.

В эту минуту раздался выстрел: Талькав уложил на месте слишком предприимчивого врага. Волчья стая, надвигавшаяся тесными рядами, отступила и сбилась в кучу шагах в ста от частокола. Тотчас же Гленарван, по знаку индейца, стал на его место, а Талькав, собрав подстилки, сухую траву — словом, все, что могло гореть, завалил этим вход в рамаду и бросил в середину этой кучи пылающий уголь. Вскоре черный фон неба затянула огненная завеса, и между языками пламени проглянула равнина, ярко освещенная колеблющимся заревом. Гленарван понял, против какого полчища хищников им придется обороняться. Вряд ли кому-нибудь приходилось видеть такое огромное скопище, и к тому же таких голодных волков. Огненная завеса, которой Талькав преградил наступление хищников, еще больше разъярила их. Но все же некоторые приблизились к самому костру и обожгли себе лапы. Время от времени приходилось стрелять, чтобы удержать эту завывающую стаю, и через час штук пятнадцать убитых волков валялось на равнине.