Дети капитана Гранта (худ. В. Клименко), стр. 28

— Возможно, если он все еще находится в руках индейцев.

— А когда вы о нем слышали в последний раз?

— Уже давно. С тех пор солнце дважды посылало пампе лето.

Радости Гленарвана не было предела. Время, указанное патагонцем, совпадало с датой документа. Оставалось выяснить еще один вопрос у Талькава, и Паганель поспешил сделать это.

— Вы говорите об одном пленнике, — сказал он, — а разве их было не трое?

— Не знаю.

— И вы ничего не знаете о том, что теперь с пленником?

— Ничего.

На этом разговор закончился. Возможно, что трое пленников давно были разлучены друг с другом. Но из слов патагонца, несомненно, явствовало, что среди индейцев шел разговор о каком-то европейце, попавшем к ним в плен. Время, когда это произошло, место, где находился пленник, даже образная фраза патагонца о его отваге — все, несомненно, относилось к капитану Гарри Гранту.

На следующий день, 25 октября, путешественники с новой энергией продолжали путь на восток. Ехали по печальной, однообразной, бесконечной равнине, на местном наречии именуемой «травесиас» 39. Глинистая почва, отданная во власть ветров, представляла гладкую поверхность: ни камня, ни булыжника, лишь порой они попадались на дне какого-нибудь бесплодного, пересохшего оврага или по берегам прудков, вырытых руками индейцев. Изредка встречались низкорослые рощи с темными верхушками, их то там, то сям прорезали белые рожковые деревья, стручки которых сладки, — они освежают и приятны на вкус. Показывались порой рощицы «чанара», дикий терновник и всевозможные виды колючих кустарников, чахлый вид которых говорил уже о бесплодии почвы.

День 26 октября был утомителен. Необходимо было добраться до Рио-Колорадо. Кони, подгоняемые всадниками, неслись с такой быстротой, что отряд в тот же вечер достиг красавицы реки пампы. Индейское название ее Кобу-Лебу означает «великая река». Пересекая на значительном протяжении пампу, она впадает в Атлантический океан. Там, вблизи устья, происходит любопытное явление: количество воды в реке по мере приближения к океану уменьшается, — потому ли, что почва дна реки впитывает в себя влагу, потому ли, что вода испаряется, но причину этого столь редкого явления до сей поры не выяснили.

Добравшись до Рио-Колорадо, Паганель, как географ, прежде всего искупался в ее водах, окрашенных красноватой глиной. Он был удивлен глубиной реки — явление, объяснявшееся таянием снегов под влиянием летнего солнца; больше того, река оказалась столь широкой, что лошади не в состоянии были переплыть ее. К счастью, двигаясь вверх по течению, путешественники обнаружили висячий мост, сделанный индейцами из плетеных гибких ветвей, скрепленных между собой ремнями. Через этот мост маленькому отряду удалось перебраться на левый берег, где он расположился лагерем.

Прежде чем уснуть, Паганель задался целью точно определить местонахождение Рио-Колорадо и самым тщательным образом нанес эту реку на карту — за отсутствием Яру-Дзангбо-Чу, которая вдали от него низвергала свои воды с Тибетских гор.

Следующие два дня, 27 и 28 октября, путешествие прошло благополучно. Все та же природа, все та же бесплодная почва. Никогда еще пейзаж не выглядел более однообразным, никогда окрестность не казалась более унылой. Между тем почва становилась очень влажной. Приходилось перебираться через затопленные водой низины, так называемые «каньадас», и через никогда не пересыхавшие мелкие лагуны — «эстерос», заросшие водяными травами. Вечером лошади остановились на берегу большого озера Лаукем, вода которого содержит очень много минеральных веществ, индейцы зовут его «Горьким озером». В 1862 году оно было свидетелем жестокой расправы аргентинских войск с туземцами.

Здесь путешественники расположились, как обычно, лагерем, и ночь прошла бы спокойно, если бы вокруг не было обезьян-сапажу и диких собак. Эти шумные животные исполняли, видимо в честь европейцев, одну из тех примитивных симфоний, от которой, пожалуй, не отрекся бы какой-нибудь композитор грядущих лет.

Глава семнадцатая. ПАМПЫ

Аргентинские пампы простираются от тридцать четвертого до сорокового градуса южной широты. Слово «пампа» арауканское, оно означает «равнина, поросшая травой», и это название очень подходит к этому краю. Древовидные мимозы западной ее части, роскошные травы восточной придают этой равнине своеобразный характер. Эта растительность уходит глубокими корнями в слой земли, под которым лежит красная или желтая глинисто-песчаная подпочва. Если бы геологи начали изучать эти отложения третичного периода, то обнаружили бы здесь неисчерпаемые богатства. Там гниет бесчисленное множество стародавних скелетов. Индейцы утверждают, что это кости вымершей великой породы броненосцев-тату, и прах этих сгнивших животных скрывает всю первичную историю этих равнин.

Американские пампы — такая же географически обособленная область, как саваны Страны Великих Озер или степи Сибири. Климат пампы, будучи континентальным, отличается более суровой зимой и более знойным летом, чем климат провинции Буэнос-Айрес, ибо, по словам Паганеля, океан зимой постепенно отдает земле то тепло, которое поглощает у нее летом. Этим объясняется то, что на островах держится более ровная температура, чем в глубине материков 40. И вот почему климат западной части пампы не отличается тем однообразием, которое наблюдается на побережье благодаря близости Атлантического океана. В западной части наблюдается резкая смена температур: то суровые холода, то жгучая жара. Осенью, то есть в апреле и мае, нередко идут проливные дожди. Но в описываемое нами время года погода стояла очень сухая и чрезвычайно жаркая.

На рассвете отряд двинулся в путь, предварительно определив направление. Грунт, скрепленный корнями деревьев и кустов, сделался совершенно твердым. Исчез мельчайший песок, из которого образовывались дюны, исчезла пыль, клубившаяся в воздухе.

Лошади шли бодрым шагом среди «паха-брава» — высокой травы, в которой индейцы укрываются во время грозы. Все реже и реже встречались водоемы, где росли ивы и местное растение «gugnerium argenteum», любящее близость пресной воды. Кони, встретив в лощинах воду, спешили воспользоваться этим и пили вволю, словно торопясь запастись влагой на будущее время. Талькав старался ехать впереди, обследуя кусты и распугивая «чолинас» — опаснейших гадюк, от укуса которых менее чем через час погибает даже бык. Проворный конь Талькава перескакивал через густые кусты, помогая хозяину прокладывать путь тем, кто ехал позади.

Итак, путешествие по ровным, прямым равнинам не представляло трудности, и отряд подвигался быстро. Природа окрест была однообразна, ни камня, ни валуна на сто миль вокруг. Беспредельное, нескончаемое однообразие! Не было даже намека на какой-либо пейзаж, или происшествие, или естественную неожиданность! Нужно было быть Паганелем, ученым-энтузиастом, чтобы замечать нечто там, где ничего не было приметного, и любоваться мелочами такой дороги. Что же радовало его здесь? Он сам не мог бы ответить. Может быть, какой-нибудь кустик, порой, быть может, травка. Но даже столь малого было достаточно, чтобы развязать язык словоохотливому географу, и он поучал Роберта, который охотно внимал ему.

Весь день, 29 октября, перед глазами наших всадников простиралась та же нескончаемо-однообразная равнина. Около двух часов пополудни заметили на земле под ногами лошадей много костей каких-то животных. То были истлевшие и побелевшие останки огромного стада быков. Но эти скелеты не были разбросаны в беспорядке, как обычно валяются скелеты обессиленных, павших в пути одно за другим животных. Никто не мог объяснить, почему на таком небольшом пространстве собрано такое множество скелетов. Это было загадкой даже для Паганеля, и он обратился за разъяснениями к Талькаву. Тот не замедлил удовлетворить его любопытство.