Дочь палача и ведьмак, стр. 56

– Болван! Разгуливаю тут, а меня ведь ждут собратья… Мне давно пора в ризницу, подготовиться к литургии. – Он снова попытался улыбнуться. – До тех пор пока я глава этого монастыря, все должно идти своим чередом. Пусть потом не говорят, что я был плохим настоятелем.

– А что же с облатками и дароносицей? – спросила Магдалена. – Если они не отыщутся до праздника…

– Реликвии отыщутся, – перебил ее настоятель. – Если уж не эти, так другие облатки и другая дароносица. Ведь благодаря одной лишь вере все эти вещи становятся святыми, верно? Вера, надежда, любовь – вот те христианские добродетели, которых нам всем следует держаться.

– Хотите сказать, праздник состоится послезавтра, что бы ни случилось?

Брат Маурус взглянул на нее с удивлением.

– Разумеется. Он каждый год проходит, и мы не можем разочаровать всех этих верующих. – Он вздохнул. – Хотя в этот раз службу вести буду, наверное, не я. Судья Вайльхайма ясно дал понять, что будет желательно, если впредь некоторые из обязанностей по монастырю перейдут к брату Иеремии. – Настоятель пожал плечами и развернулся. – Хотя это для меня же лучше. До тех пор пока не прояснится судьба моего брата, я все равно немного не при делах.

Он потянул другой скрытый рычаг в стене, и фигуры со скрипом остановились. Музыка тоже резко смолкла.

– Боюсь, вам придется выйти со мной. – Брат Маурус зашагал к выходу и поманил за собой Магдалену с детьми. – Лучше не отставайте; сад хоть и маленький, но запутанный, как лабиринт.

Они двинулись мимо заросших перегородок и залитых солнцем стен, пока не вышли наконец к калитке.

– Рад был познакомиться с вами, Магдалена, – проговорил настоятель, при этом в мыслях витал уже где-то далеко отсюда. – Быть может, в следующий раз нам удастся побеседовать подольше. И не об этих скверных событиях, а только о травах и лекарствах.

Магдалена сдержанно поклонилась.

– Как знать, может, и брат ваш будет уже с нами?

Настоятель улыбнулся, но взгляд его оставался пустым.

– Как знать? Буду молиться об этом.

Он вынул увесистый ключ и запер калитку, затем молча развернулся и зашагал через цветущую лужайку к монастырю.

Магдалена долго смотрела ему вслед, пока сгорбленная его фигура не скрылась в тени колокольни.

12

Пятница 18 июня 1666 года от Рождества Христова, полдень, в Андексе

Ряса ужасно кололась, в ней чесалось все тело, и она провоняла по?том по меньшей мере десятка жирных монахов. И все-таки, приближаясь к монастырю, палач надвинул капюшон на лицо. Он переоделся в доме у живодера и сразу же отправился обратно к Святой горе. Многочисленные паломники, населявшие теперь Эрлинг и окрестности, охотно его пропускали, и лишь некоторые из них задавались вопросом, почему этот странный францисканец бранится так не по-христиански.

Куизль не знал пока, откуда ему начать поиски. Но время поджимало. В Вайльхайме, наверное, уже сегодня начнут допрос. А раз так, то и до костра недолго. Если в ближайшее время не отыскать каких-нибудь следов, которые привели бы к настоящему колдуну, безвинный Непомук умрет страшной, крайне болезненной смертью.

В монастыре готовились к очередной мессе: теперь, за пару дней до праздника, службы проводили по шесть раз за день. К обставленному подмостками порталу церкви уже стекались первые богомольцы.

Куизль с сомнением взглянул на недоделанную крышу и новые стропила колокольни. Если судить по нынешнему, то к празднику с ремонтом явно не успевали. Тем более что строителей одного за другим скашивала эта загадочная лихорадка. Куизль слышал, что рабочих то и дело переправляли со стройки в лазарет.

В церковь вошла группа бенедиктинцев. Палач хотел уже последовать за ними, но понял вдруг, что у него появилась неплохая возможность осмотреть кельи монахов. Быть может, в спальных комнатах или других помещениях монастыря найдется что-нибудь занимательное.

Куизль молитвенно опустил голову и шагнул во двор монастыря, а оттуда – прямиком в восточное крыло трехэтажного строения. Он понятия не имел, где находились монашеские кельи, но, к счастью, почти все внутренние помещения во время мессы пустовали. Лишь престарелый монах подметал, сгорбившись, трапезную, где братья трижды в день принимали пищу. Старик не заметил палача, и тот двинулся дальше по коридорам, монотонно бормоча латинские молитвы.

– Dominus pascit me nihil mihi deerit, in pascius herbarum adclinavit me…

В открытую дверь доносились звуки органа и пение верующих, но по мере того как палач отдалялся от церкви, звуки становились заметно тише.

Монастырь представлял собой массивный прямо-угольник с внутренним двором, Куизль видел его размытые очертания сквозь высокие окна. Палач решил сначала осмотреть первый этаж и потом постепенно подниматься выше – до тех пор, пока что-нибудь не найдет или его самого не поймают. Несмотря на одеяние и молитвы, Куизль не строил иллюзий: если монахи застанут его в одной из келий, потребуются очень убедительные отговорки, чтобы его отпустили.

Между тем Куизль уже наполовину обошел первый этаж, а комнат, где мог бы разузнать что-нибудь, так и не увидел. Он миновал Museum Fratrum, [15] украшенную лепниной комнату с ангелочками на потолке и мягкими кушетками в нишах, где простые монахи могли помолиться и поразмышлять; затем следовала кухня и небольшая библиотека, содержавшая лишь скудное собрание церковных записей.

Когда Куизль готов уже был сдаться и подняться на второй этаж, впереди вдруг показался следующий коридор с небольшими дверцами через равные промежутки. В отличие от роскоши предыдущих комнат здесь царила непривычная простота.

Куизль толкнул первую из дверей: к счастью, она оказалась незапертой. Беглого взгляда хватило, чтобы понять, что чутье его не обмануло и он действительно попал в монашескую келью.

В сводчатой, скудно обставленной комнатушке не было ничего, кроме кровати, сундука и скамейки под грубо сколоченным столом. На столе рядом с оплавленным свечным огарком лежали несколько пергаментных листов. Куизль склонился над документами: в них значились расходы монастыря и были перечислены цены на деревянные балки, гвозди, черепицу. Упоминалась также и повозка камней.

Палач ухмыльнулся. Речь, скорее всего, шла о счетах со строительной площадки. А денежными делами в монастыре обычно ведал келарь. Вскоре Куизль нашел и его подпись на документах.

Ну, здравствуй, брат Экхарт! Ты же не против, если я тут осмотрюсь немного?

Палач еще раз бегло просмотрел бумаги, но, кроме счетов и отчетов, ничего больше не нашел. Потом он занялся сундуком: крышка, к великой его радости, была не заперта. Правда, содержимое его оказалось малоинтересным: сменная ряса, запачканная Библия и плеть, к металлическим подвескам на шелковых шнурах присохла кровь. Палач с отвращением повертел плетку в руках; в Шонгау он подобным орудием гнал из города всевозможных висельников, повторно пойманных, и представить, что кто-то добровольно подвергал себя этой болезненной процедуре, Куизль мог с трудом. Это какие же фантазии посещали жирного келаря, что приходилось искоренять их поркой? Хотя палач слышал, что некоторым подобные истязания доставляли удовольствие. Правда, у себя в камере пыток он таких пока не встречал.

Куизль разочарованно вернул плеть на место, осторожно затворил сундук, вышел в коридор и шагнул к двери в соседнюю келью.

Она тоже оказалась незапертой. Палач вошел внутрь, прикрыл за собой дверь, чтобы не смущать случайных прохожих, и с любопытством огляделся. Убогая комната оказалась обставлена в точности как предыдущая. Правда, на столе, кроме свечи, пера и чернильницы, ничего не было.

Правда, сундук в этот раз оказался запертым. Куизль с невозмутимым видом полез в карман под вонючей рясой. Он предвидел подобные препятствия и потому выпросил у Михаэля Греца несколько железных прутков.