Пробуждение, стр. 18

- Наверное, мне, - ответила девушка краснея, - так как они мне и все остальное оставили.

- Тебе? Я и не предполагал, что ты такая богатая хозяйка, что даже могла бы мне продать молотилку.

- Мне теперь пора домой. Дядя еще болен. Он послал меня взглянуть на поля, но я его не хочу долго оставлять одного.

- Пойдем вместе. Завтра же посмотрю вашу молотилку, может быть, и сговоримся.

- Знаешь, Степан, это хорошо, - засмеялась она весело. - Мне деньги не нужны, так как одежды и обуви у меня достаточно; к тому же я получаю за аренду мельницы. Если молотилка тебе понравится, ты можешь выплатить за нее частями, пока что-нибудь не заработаешь.

Во время их разговора девушка показалась Степану такой обаятельной, что сердце его потеплело, словно его коснулись лучи майского солнца. Поблагодарив, он расспросил ее подробнее о самочувствии соседа, а также Сени-ных, и, оживленно беседуя, молодые люди дошли до Миловых. Староста задержал Степана, а Аннушка поспешила домой. В дверях она встретилась с тетушкой Зварой, у которой было очень расстроенное лицо.

- Что с вами, тетя?

- Ах, деточка, наш хозяин мне совсем не нравится. У него такой вид, будто какая-то печаль гложет его сердце. Пойди к нему, ты его лучше всех развеселишь. А я за водой схожу.

Аннушка поставила свой букет в кувшин со свежей водой и вошла в дом. Дверь скрипнула, словно заявляя о ее приходе. Аннушка остановилась на пороге, освещенная яркими солнечными лучами, будто они хотели Матьясу представить ее: "Посмотри на нее, это ваша с Марийкой дочь, твое дитя!" В этот момент волна не изведанной им доселе отцовской любви хлынула в его сердце. Теперь он понял, почему эта сиротка с самого начала стала ему так дорога: "Она моя, моя!" В невыразимой радости умолкли мучительные укоры за неправедную прошлую жизнь. Матьяс выпрямился и протя- нул обе руки к вошедшей. Аннушка поставила кувшин с цветами на сундук возле дверей, и в этот миг ей подумалось: "Он тебя не отошлет; ты навсегда останешься с ним!" И тут же девушка бросилась в его раскрытые объятия. Их слезы смешались, отец осыпал ее ласками и нежными словами.

- Да благословит тебя Бог, дитя моей Марийки, годами оплаканное мое сокровище. Эта благородная душа, твоя приемная мать, вернула тебя мне! Да воздаст ей Иисус Христос за это!

- Дядя Матьяс! - воскликнула девушка, подняв голову и ошеломленно посмотрев в его мокрое от слез лицо. - Что это вы говорите?

- Правду я говорю, дитя мое. Но я не знаю, готова ли ты еще признать меня отцом после моего такого непростительно долгого молчания?

- Неужели, неужели это правда, и вы мой отец?

- Да, - дрогнувшим голосом сказал Матьяс и отпустил ее. - Прочти это письмо, тогда тебе все станет ясно.

Он подал ей письмо ее приемной матери и бросился лицом в подушки. В комнате наступила полная тишина. Лишь по судорожному дыханию Матьяса было заметно, какая буря чувств в нем бушевала. Не успел еще он найти успокоения в молитве, как голова Аннушки оказалась возле его лица на подушке:

- Отец мой, родной мой, любимый!

- Не плачь, доченька моя! Ты признаешь меня? Ты не сердишься на меня?

- Как мне на вас сердиться? Ведь я теперь уже не одна на свете! Моя такая добрая, милая матушка - у Христа, а здесь, на земле, у меня есть отец!

- Да, я твой отец! И я отдал бы жизнь свою за тебя, так ты дорога мне с того момента, как пришла в мой дом. Но можешь ли ты любить меня, недостойного?

- Не говорите, что вы недостойны! Мне больно от этого, потому что я вас так сильно люблю! Забудем все, что позади! Не зря матушка моя вам обещала, что я буду вашим утешением, родное сердце мое! Мне бы так хотелось изменить вашу жизнь к лучшему! Да по может мне Бог! Но что мне сделать, чтобы вы не были больше так печальны? Да и о чем вам печалиться? Матушке на небе хорошо, а нам вдвоем здесь тоже будет чудесно! До сих пор я старалась вам верно служить, но теперь, когда узнала, что вы - мой добрый отец и мне не надо бояться, что вы отошлете меня куда-нибудь, я буду служить вам еще преданнее. Никто вас больше не назовет отшельником, а меня - сиротой. Ах, Иисус Христос так добр!

Бывают и в небольших деревнях события, которые отражаются в сердцах всех. Так случилось и в Зоровце, когда там вдруг стало известно, что Марийка Янковская вовсе не утонула, а умерла у своей приемной матери, оставив дочь, которую Скале приняли как свою и сделали своей наследницей. Так как мать Марийки сердилась на Матьяса, она скрыла от него правду. Но, умирая, она распорядилась, чтобы после ее смерти дочь непременно пошла в Зоровце. Аннушка, мол, сама не знала, что идет к родному отцу, как и он не знал, кого принимает, пока это дело чудесным образом не открылось.

Янковский, дескать, получил документы, которые он понес к пастору и в правление общины, чтобы на их основании записать Аннушку своей дочерью. На другой день Янковский, Аннушка и Мартын Ужеров с Сусанной поехали в Г., где они посетили могилу Марийки, затем все зашли на мельницу Аннушки. Степан тоже с ними поехал и купил молотилку, о которой он так мечтал! Возвратившись из поездки, в дом Матьяса вошла уже Аннушка Янковская. Не с пустыми руками она пришла; следом за ней много всякого добра было привезено. В деревне все полюбили эту милую, приветливую девушку, которая прежде считалась бедной сиротой. Теперь же это была дочь одного из лучших людей села. Правда, надо сказать, что из-за странности отшельника Янковского до сих пор ни один из парней не осмеливался приблизиться к молодой девушке, а теперь тем более. Но каждый посчитал бы за счастье войти в этот дом как ее суженный. Появление Аннушки восстановило не только честь Марийки, но и Янковского. Мать девушки теперь уже не считалась самоубийцей, и отца ее перестали винить в разрушении двух жизней. Наконец-то он перед односельчанами мог ходить с высоко поднятой головой.

Да, и в небольшой деревне порой бывают события, о которых люди долго помнят.

Глава 8

Между тем проходило лето, наступило время уборки урожая. Крестьяне работали не покладая рук, так как им нужны были хлеб и деньги. Вишни и груши радовали обильным урожаем. Крестьяне радовались тому, что фруктов хватит и для себя, и для продажи.

Детишки бегали по улице с черными ртами, измазанными сочными, сладкими ягодами, а гуси радовались свободе, так как их маленькие пастухи, словно белки, сидели на фруктовых деревьях вдоль проселочной дороги и не обращали внимания на своих пернатых подопечных, даже если те забредали на пшеничное поле.

Ужеровы довольны были, что Степан им так хорошо помогал.

Они объединились с Янковским, который принял Егора Сенина, и все вместе споро убирали одно поле за другим. Аннушка и Дора косили и вязали снопы, и на их поле звучали чудесные народные песни, которые Аннушка любила петь, как когда-то ее мать, Марийка, научившая петь и Дору. С песней у них работа лучше спорилась. Когда бабушка Ужерова приносила завтрак или обед, все садились вокруг Янковского. Он вслух молился и после еды и благодарственной песни непременно читал Слово Божье, и обед заканчивался благодарением. Во время полуденного отдыха сельчане размышляли о прочитанном. Неудивительно, что у них работа так и горела в руках, хотя они обходились без крепких напитков. Янковский ради Сенина потребовал от соседей полной трезвости, и они тотчас согласились обходиться без хмельного. Мартын Уже-ров вообще мало пил после возвращения с военной службы. Илья дал Доре слово, что зелье это больше в рот не возьмет, когда увидел, что Сенин сотворил со своей женой. Степан презирал водку, как и местное пиво, так как в Богемии он привык к лучшему. Люди удивлялись тому, что и Сенин работал без "подкрепления".

- Послушайте, - сказал староста Милов, который в обеденный перерыв пришел к ним со своего поля, - если у вас приживется эта мода и вам удастся ввести сухой закон и у соседей, что нам тогда делать с ромом, который пришлось взять для общины?