Русские народные мстители, стр. 3

— Ну вот что, соколики, хватит вам народное добро переводить, оно чай денег стоит! Дай вам волю — вы всю чугунку перекорежите, все паровозы под откос пустите… На чем, охламоны, ездить будете опосля войны?

Подрывники почесали в затылках и признали бабкину правоту.

Хозяин железных дорог

Вскоре проходящая через Лукоморск железная дорога была парализована. Как только Горыныч замечал идущий поезд, он заходил к нему с хвоста на бреющем, пролетал над вагонами и, вцепившись в паровоз, отваливал в сторону. Иногда вслед ему стреляли, но попасть не могли, слишком быстро он, делая вираж, исчезал за верхушками деревьев.

Военные психиатры выслушивали эту неправдоподобную историю от находившихся в вагонах солдат и понимающе кивали головой. Ясное дело — прикидываются сумасшедшими. Кому же охота на восточный фронт?

Но факт оставался фактом, пробка все увеличивалась, а паровозы, которые посылались к простаивающим воинским эшелонам, пропадали по дороге. Генералы на фронте рвали на себе волосы, не получая столь нужной им техники. Тыловым властям пришлось поверить в новое секретное оружие русских и принять меры. Вскоре воздушная разведка обнаружила в партизанской зоне настоящий склад целехоньких паровозов. Обиднее всего было то, что даже отбивать их у партизан не имело смысла: для того, чтобы вывезти паровозы из леса, надо строить железнодорожную ветку, а в условиях шедшей к перелому войны это было невозможно. Ограничились для начала тем, что прицепили к паровозам открытые платформы со счетверенными пулеметами. Горыныч получил в живот изрядную порцию свинца, порядком рассвирепел и применил новую тактику — зашел не с хвоста поезда, а пересекающимся курсом. Он неожиданно и бесшумно вынырнул из-за кромки леса; не успевшие среагировать зенитчики тут же превратились в обугленные головешки под напором огнедышащей струи из средней пасти. А паровоз стал пятидесятым по счету на лесном складе…

Обозленные неудачами немцы пошли на крайнюю меру — сняли с фронта несколько истребителей и организовали непрерывное воздушное патрулирование.

Когда Горыныч, оправившись от ран, снова поднялся в воздух, на него, строча из пушек и пулеметов, спикировал «Мессершмит-109». Горыныч едва успел увернуться и начался неравный воздушный бой. Змей значительно уступал в скорости даже кукурузнику и бил огненной струей только на тридцать метров. Гибель была бы неминуемой, если бы не маневренность. Испуганный Горыныч метался по небу, постоянно меняя курс и скорость. Порой фашистский ас, давая очередь, был уверен, что странному врагу пришел конец, но тот останавливался в воздухе, расставив в стороны как тормоза перепончатые крылья, и трассирующие пули проходили буквально впритирку с его чешуйчатой грудью. Однако, долго так продолжаться не могло; Горыныч во время каждой секундной передышки высматривал, где бы укрыться, но его шесть глаз не могли уловить ничего похожего на укрытие — вокруг были только поля и леса.

Между тем, бой сместился в сторону реки, и вдруг Горыныч мельком заметил вдалеке стройный силуэт железнодорожного моста. Вот оно, спасение! Только бы дотянуть! Горыныч удвоил усилия и, делая немыслимые финты, подобрался к мосту. Пролетая над ним, он на всякий случай сжег будку охраны, чтобы его потом не забросали гранатами. «Мессершмит» понял его намерения и бросился в последнюю атаку, которая решала все…

Истребитель пикировал сверху; от него вниз, к лавирующему зигзагами Горынычу тянулись три непрерывные очереди. Немецкий ас уже не экономил боеприпасы, он хотел попасть наверняка. И в какую-то секунду, уже залетая под мост, Горыныч увидел, что неумолимо сближаясь с его курсом взбивают фонтанчиками зеркальную гладь воды три смертоносные очереди. Свернуть уже нельзя, иначе на полном ходу врежешься в каменные опоры моста. По спине Змея пробежал холодок. Пули шлепают по воде уже в трех метрах… в двух… в одном… Вот будет последний удар!

Но что это? Вместо того, чтобы прошить спину, свинец зацокал по железным фермам моста. Спасен! Горыныч тяжело шлепнулся животом в воду, все еще не веря, что даже не ранен.

«Мессершмит» покружил и улетел, а. Змей еще долго обалдело отсиживался в воде, высунув «наружу одни только головы.

Партизаны довольно быстро сумели избавиться от воздушной блокады. Они разведали, где находится немецкий базовый аэродром, и втолковали это самой умной голове. Ночью Горыныч слетал туда и, спланировав бесшумной тенью, сжег стоящую на земле эскадрилью.

Возмездие придет

Разгром отряда был полным и неожиданным. Партизаны собрались вокруг костра на массовую читку романа „Чапаев“, и как раз в тот момент когда молодой леший дрожащим от волнения голосом читал о спящих часовых, о внезапном нападении белых на штаб, со всех сторон ударили автоматы подкравшихся карателей. Привыкнув к донесениям Иванушки, партизаны, увлеченные чтением последней главы, даже не выставили боевое охранение.

Никто не успел схватиться за оружие, все погибли на месте, только легкораненый Вий был взят в плен. Горыныч, который лежал неподалеку и одной головой слушал славный роман, попытался взлететь, но разрывные пули прострелили ему крыло, и он тяжело рухнул на сосны. Фашисты немедленно бросились туда, но раненый, исцарапанный о сломанные деревья Змей озверел и бил во все стороны огнем. Начался лесной пожар, которого одинаково испугались фашисты и Горыныч. Змей напролом попер через чащу, а за ним метрах в сорока выходил по образовавшейся просеке карательный батальон. Наконец, все оказались в чистом поле, и Змей понял, что попал в плен. Ему никуда не давали двинуться, преграждая путь автоматными очередями. Положение стало безвыходным.

Через две недели истомленный голодом Змей обессилел настолько, что от его огнедышащих голов нельзя было даже прикурить папиросу, и только тогда стоявшая наготове саперная команда смогла его крепко зафиксировать. После этого Горыныча стали кормить и лечить. Увы, сразу стало ясно, что крыло искалечено навсегда, а значит отпадает надежда на возвращение паровозов. Фашисты решили использовать Горыныча в карательных акциях для эффективного сожжения партизанских деревень. Одному из эсэсовцев поручили вербовку.

Краусс подошел к правой голове и начал заранее подготовленную речь на ломанном русском языке. Когда через два часа он закончил, обнаружилось, что все угрозы и посулы пропали даром — это была самая глупая голова. Она ничего не поняла и твердило одно:

— Я как все…

Вторая голова выслушала речь фашиста с вниманием и удовольствием, несмотря на то, что язык оратора к концу второго часа заплетался. У второй головы была шкурная мелкая душонка, которую интересовала только сытная еда, к тому же она всегда норовила заснуть во время политинформации и чтения романа „Чапаев“.

Краусс думал, что уже добился успеха, но когда он нетвердой походкой приблизился к третьей голове и попытался начать речь, она так полыхнула пламенем, что стоявший нагатове солдат едва успел направить в пасть струю из пеногона…

Минутой позже эсэсовец рассматривал в зеркало свои опаленные брови, а наглотавшаяся пены голова заходилась в мучительном кашле. Это была голова настоящего патриота.

Взбешенный фашист велел морить ее голодом, а остальные две кормить до отвала. Только через неделю он вспомнил, что желудок у всех общий. Проклиная себя за тупость, эсэсовец приступил к пыткам. Боль тоже была общей, и после каждого сеанса головы матерно ругали друг друга, отстаивая свои позиции, но к единодушию, без которого Горыныч и шагу ступить не мог, они так и не пришли.

В тот день, когда Краусс получил за проволочки нагоняй с угрозой отправки на восточный фронт, он понял, что надо делать. Бесстрашная голова, в которую глубоко запали герои великого романа, была зверски отрублена, а две оставшихся встали на позорный путь предательства.