100 великих женщин, стр. 87

Павлову больше не устраивало положение подневольной актрисы, пусть даже примы, в постоянном театре. Она набрала свою труппу, довольно сереньких танцоров, и стала единоличной хозяйкой собственного репертуара, собственной судьбы, собственного театра. Одновременно она купила прекрасный особняк в окрестностях Лондона в Айви-Хауз, где организовала балетную школу. Ещё на несколько сезонов Павлова приезжала гастролёршей в родную «Мариинку», но вскоре и эти редкие выступления на родине прекратились.

Теперь балерина мало заботилась о новациях в балете, она была не слишком разборчива в качестве балетных постановок, её не очень волновало мастерство кордебалета — зритель шёл только «на Павлову». Её завораживающее обаяние было поистине магическим. Ни до неё, да и, наверное, ни после балетный мир не знал такой обнажающей искренности, такого вдохновения, романтического полёта к самым сокровенным тайнам женственности. Даже присутствующие на репетициях Павловой не могли сдержать слёз.

Её нервная подвижность была необыкновенной, она могла моментально преображаться. То, на что обычному танцору требовалось несколько часов, Павлова осваивала за полчаса, уставая, правда, при этом до изнеможения. Рассказывали, как балерина показывала кому-либо придуманную ею комбинацию. Она молниеносно вскакивала со стула, проделывала разные па и падала без сил на своё место. Естественно, никто не мог уловить последовательности движений, но повторить Павлова уже никогда не могла. Новый показ сопровождался новым гениальным вдохновением.

Свою жизнь в Айви-Хауз Павлова организовала с редким для таланта порядком и благоразумием. Она увлекалась цветоводством и со всех концов мира привозила диковинные растения для своего роскошного сада. Любила лебедей и охотно позировала на фотографиях с собственным лебедем Джеком. В доме все соответствовало тонкому вкусу и английскому представлению о комфорте, тем более что особняк прежде принадлежал знаменитому художнику Джону Тернеру. В середине двухэтажного здания находился двухцветный зал со стеклянной крышей, а внизу и наверху находились жилые комнаты. Полуподвальный этаж Павлова отвела под театральную костюмерную. Нотная библиотека также заняла своё место в костюмерной. Все это богатство было расписано в картотеке с указанием места хранения. Театральным реквизитом ведали портниха, прачка, парикмахер и библиотекарь-музыкант. Когда Павловой срочно нужно было получить что-либо из своего богатейшего собрания, вещь ей доставляли в одно мгновение. Так что «научной организацией труда» великая балерина могла бы похвастаться не только перед своими современниками, но и перед потомками.

В частной жизни Павлова была тяжёлым человеком. С Виктором Дандре её связывала многолетняя дружба, но, поженившись, они, по-видимому, скорее стали деловыми партнёрами, чем супругами. Благодаря усилиям Дандре Павлова была избавлена от утомительных обязанностей разрабатывать маршруты гастролей, продумывать хозяйственные мелочи, заботиться о деньгах. В доверительной беседе с одной из своих подруг Павлова однажды сказала:

«Ах, вам меня не понять, не понять! Что такое моя жизнь? Я создана, чтобы любить, и хочу быть любимой. Но я никого не люблю, и меня тоже никто, никто не любит…»

«Вас обожают!»

«Да! Да! Все! Я всех обожаю, и все меня обожают! Но это не любовь! Точнее, не та любовь, о которой я мечтаю…»

Что ж, терзания гениального человека трудно понять простым смертным.

Смена настроений, притом как будто беспричинная, приводила даже близких людей Павловой в недоумение. Порой она казалась простым, милым и добрым человеком, но через миг могла стать вздорной, капризной, жестокой, невыносимой.

Слава Павловой облетела все континенты. Она была, если можно так выразиться, трудоголиком. Что заставляло великую актрису соглашаться на бесконечные турне в ущерб здоровью, безмерно уставать и, недомогая, выходить на сцену? Деньги не имели для неё первостепенного значения, их было слишком много. Скорее всего её гнал неудержимый вихрь собственной гениальности, она словно боялась опоздать, чего-то недоделать, она боялась посмотреть этой бренной жизни в глаза, где балерины стареют. Страшнее самой смерти для Павловой представлялся уход со сцены. С замиранием сердца спросила сорокапятилетняя балерина у постаревшего друга юности Михаила Фокина о своей форме. Он ответил ей, что она поставит рекорд долгожительства в балете. Но он ошибся.

Бесконечные гастроли, переезды, нервная самоотдача подкосили силы Павловой. Она заболела воспалением лёгких и больше не смогла подняться.

Последний раз, приподнявшись на постели, как будто готовясь встать, Анна отчётливо и строго сказала: «Приготовьте мой костюм Лебедя».

ВИРДЖИНИЯ ВУЛФ

(1882—1941)

Английская писательница и литературный критик. Автор романов «Миссис Дэллоуэй» (1925), «К маяку» (1927), «Волны» (1931) и др.

В судьбе и творчестве Вирджинии Вулф словно скрестились два столетия, создав разряд необычной гибельной силы, гибельной для души, несущей противоречия двух противоположных эпох, гибельной для человека, парадоксально вместившего в свой характер викторианские нравы «старой, доброй Англии» и рафинированность пороков декадентства. С недоумением можно читать о перипетиях биографии Вирджинии Вулф — как же не взорвалась эта женщина раньше, как смогла терпеть шесть десятков лет, снедаемая таким острейшим душевным раздвоением. И за что, за какие грехи именно ей выпала сомнительная «честь» селекционирования «особи» XX века.

Леди Вулф, урождённая Стивен, происходила из элитарного, аристократического семейства Великобритании. Её отец — фигура заметная в общественной и литературной жизни Англии: радикал, вольнодумец, атеист, философ, историк, литературовед. Первым браком Лесли Стивен был женат на младшей дочери Теккерея, Харриет Мириэм. Она умерла молодой в 1878 году, и Лесли женится во второй раз — его избранницей стала близкая подруга Харриет, Джулия Дакворт. Вирджиния стала третьим ребёнком Лесли Стивена и Джулии.

Искусство для Вирджинии Стивен было такой же повседневностью, как для какого-нибудь ребёнка — шалости и игры. Она выросла среди постоянных разговоров и споров о литературе, живописи, музыке. В доме её отца получали благословение начинающие писатели, ниспровергались общепризнанные авторитеты. И хотя Вирджиния, согласно незыблемым викторианским принципам отца, получала сугубо домашнее образование, возможности иметь таких учителей, какие наставляли нашу героиню, могут позавидовать и оксфордские студенты. Однако если интеллектуальное воспитание в доме Стивенов стремилось к высшему уровню, то с душевным благополучием дело обстояло весьма тревожно.

В своём самом значительном романе «На маяк» Вирджиния до некоторой степени обнажает обстановку собственного детства — нервный резкий мистер Рэмзи, похожий на Лесли Стивена, несёт в себе постоянное напряжение, поминутно ищет к чему бы придраться, проводит время в учёных разговорах. Этот холодный мир абстракций, логических построений, нетерпимости и самоутверждения, с одной стороны, стимулировал интеллектуальное совершенствование детей в семье, с другой — убивал живую душу, подавлял чувственность. Впечатлительной, талантливой Вирджинии отцовский рационализм стоил такого внутреннего напряжения, что она расплатилась за него душевным здоровьем и постоянными нервными срывами.

За фасадом внешней аристократической благопристойности скрывались, по-видимому, ещё и более сложные проблемы, с которыми столкнулась маленькая Вирджиния. По одной из версий, с шестилетнего возраста она подвергалась сексуальным домогательствам своих взрослых дядюшек. Эти детские впечатления принесли в мир нашей героини болезненный страх к физической любви. Во всяком случае, когда Литтон Стрэчи, один из близких друзей Вирджинии по литературному братству, сделал ей предложение, то она не посмотрела на то, что он слыл отъявленным гомосексуалистом, и согласилась. Правда, на следующий день новоявленный жених с ужасом отказался от свадьбы, но сама возможность вступить в брак с человеком, который нравился ей лишь за остроумие и интеллект, выдавала подлинное отношение Вирджинии к сексу с мужчинами.