100 великих женщин, стр. 47

В 1829 году из столицы пришла радостная весть: заключённым разрешили снять кандалы. Это была первая ласточка надежды на послабление участи. Однако годы шли, а суровое наказание оставалось в силе. Вначале Мария думала, что государь смилостивится через пять лет, потом она ожидала амнистии спустя десять, слабый лучик оставался и через пятнадцать лет ссылки. Через 25 лет Волконская смирилась. Единственное, о чём она молила Бога — вызволить из Сибири её детей. Однако, когда маленькому Мишеньке исполнилось семь, Николай решил позаботиться о государственных преступниках и предложил по желанию матерей забрать детей на попечение царствующего дома. Волконская наотрез отказалась, решив, что дети во что бы то ни стало должны сохранить свои корни и память о родителях.

При всей силе духа Волконской поражает её стремление остаться женщиной. Порой доходило до парадокса, словно общественный долг велел поступать ей как бесполому существу, а природа расставляла все по своим местам. В Петровском Заводе они добились от начальства разрешения на проживание прямо в камерах мужей. Долго боролись (даже писали письма в столицу) за то, чтобы в стенах, наконец, пробили маленькие окошечки. Мария купила крестьянскую избу для своей девушки и человека, приходила туда привести себя в порядок — причесаться, помыться, одеться. В камере же она сама обтянула стены шёлковой материей, поставила пианино, шкаф с книгами, два дивана. «Словом, — писала она, — было почти что нарядно».

Волконским повезло, они всё-таки дожили до освобождения из ссылки. Из Сибири Мария Николаевна вернулась в 1855 году. Перед смертью она написала знаменитые «Записки», полагая своими читателями детей и внуков. Но молва о существовании воспоминаний распространилась быстро. Первым пожелал ознакомиться с записками Н. Некрасов, задумавший поэму о подвиге русских женщин. Он обратился к сыну Волконской, однако Михаил Сергеевич, не желая предавать огласке воспоминания матери, с трудом согласился прочитать поэту часть текста. Только в 1904 году «Записки» были опубликованы и поразили читателей глубокой порядочностью и скромностью автора.

СЕСТРЫ БРОНТЕ

Надо же такому случиться, что в семье пастора Патрика Бронте родились подряд три дочки, и все три были помечены божественной печатью литературного дара, и все были глубоко несчастны, потому что слишком отличались от окружающих, имели хилое здоровье и не имели детей — случай в истории уникальный. Чего только не понаписали критики и исследователи о сёстрах за сто с лишним лет, какими только способами не разгадывали они этот феномен — и к фрейдизму примеряли, и воспитательные методы в доме пастора детально анализировали, и даже географический фактор английского графства Йоркшир, где жили знаменитые сестры, не обошли вниманием. Но чудо семейства Бронте по-прежнему таит в себе какую-то возвышенную, недоступную и немного жуткую загадку.

Судите сами. Природа, как двуликий Янус, наделила сестёр Бронте щедрым писательским даром, но никому из шестерых детей пастора не дала она возможности иметь наследника. Род Патрика Бронте прекратился вместе с ним, ибо ему единственному дано было пережить всех своих многочисленных домочадцев. Сегодня в старинный дом в Хауорте приходят туристы, чтобы своими глазами осмотреть скромную обитель, в которой практически всю жизнь провели знаменитые сестры. Всё сохранилось, все на своих местах, словно древний, измученный одиночеством хозяин только что отлучился: софа, где умерла Эмили, серо-зелёное платье Шарлотты с узкой талией и широкой юбкой, её неправдоподобно маленькие чёрные туфли, миниатюрные, исписанные бисерным почерком первые самодельные книжки сестёр Бронте. На втором этаже ещё можно разглядеть еле заметные, нацарапанные карандашом по извёстке линии — остатки детских рисунков.

Окно самой тесной комнатушки выходит на кладбище. Угрюмый пейзаж с поросшими мхом надгробьями навевает меланхолическую мысль о бренности земного бытия и суетности всего человеческого.

Скорбный список на каменной плите открывает хозяйка дома Мария Бронте. Старшей дочери было всего лишь семь лет, младшей Энн — несколько месяцев, когда в адских мучениях умерла мать. Чтобы дети не слышали стонов больной, их отправляли гулять под присмотром старшей сестры, а Патрик, стиснув зубы, заглушая крики умирающей жены, с остервенением пилил ножки стульев в своём кабинете. Понятно, что детские впечатления маленьких Бронте слишком далеки были от радужных, к тому же и пастор англиканской церкви, многодетный отец, не отличался добрым нравом. Оставшись с шестью малолетними детьми на руках (пятеро девочек и один мальчик), Патрик возложил заботу о малышах на сестру покойной — равнодушную, спокойную тётушку. Властный, эгоцентричный, превыше всего ценивший собственный покой, Патрик редко снисходил до общения со своими чадами, большую часть времени проводя в гостиной, где в одиночестве обедал или готовился к проповеди. Когда же тоска становилась нестерпимой, Патрик в припадке отчаяния выскакивал во двор и стрелял в воздух.

Детей в семье воспитывали пуритански, не оказывая ни малейших поблажек. Пища была спартанская, одевали их всегда в тёмное — однажды отец сжёг сапожки одной из девочек по причине слишком яркого цвета. Некому было задуматься и об их здоровье. Желая дать дочерям мало-мальское образование, Патрик отправил Марию, Элизабет, Шарлотту и Эмили в 1824 году в частный пансион Коуэн-Бридж. Здесь девочки столкнулись с изощрённой жестокостью и садизмом воспитательниц, прикрываемыми лицемерными заботами о благонравии детей. Голод и холод стали обычными спутниками пансионерок. Однажды больную старшую сестру заставили подняться с постели, когда она с трудом добралась до столовой, её за опоздание лишили завтрака. Вскоре Мария скончалась от скоротечной чахотки, едва дожив до десяти лет. И хотя директор Коуэн-Бридж, мистер Уилсо полагал, что ранняя смерть — самое лучшее, что может выпасть на долю человека (тогда он безгрешным ангелом предстанет перед Создателем), но когда слегла вторая Бронте — Элизабет, он всерьёз озаботился репутацией школы и поспешил отослать «хлипких» сестричек домой. Элизабет, правда, это уже не спасло.

После ужасов частного пансиона жизнь на просторах Хауорта показалась Шарлотте и Эмили раем. По крайней мере, во внутренний их мир никто не вмешивался, не было неусыпного контроля воспитательниц. Ни тётушка, ни отец не посягали ни на эмоциональную сторону детских душ, ни на досуг своих подопечных. Между тем в пуританском, тихом доме Бронте разыгрывались жаркие, невидимые взрослым страсти, которые все стремительнее заполняли страницы первых самодельных блокнотиков детей.

Кто научил их писать, кто надоумил погрузиться в придуманные миры и общаться с вымышленными героями? Известно, что ещё до рождения детей Патрик Бронте издал два тома стихов, которые «предназначались главным образом для низших сословий», однако, обременённый семьёй, после смерти жены, пастор и думать позабыл о прошлых писательских опытах, да и литературные достоинства его поэзии представлялись весьма сомнительными. Скорее всего, дети взялись за перо, чтобы выпустить на волю свою фантазию, которую душили однообразные будни хауортского дома. Оказывается, иногда непредсказуемо благодатные плоды приносит и полное безразличие к своим чадам.

Поначалу сестры увлеклись сочинением пьес, причём первая «Молодые люди» — придумывалась и разыгрывалась во время игр в деревянные солдатики. Детское воображение работало мгновенно, роли и образы были моментально поделены. Шарлотте (теперь, после смерти двух сестёр, она стала старшей) достался самый красивый, самый высокий солдатик, настоящий герой, которому тут же было дано имя герцог Веллингтон. Воин Эмили получил прозвище Серьёза, самой маленькой Энн достался Пажик, а брат Брэнуэлл назвал своего солдатика Буонапарте. Драма «Молодые люди» успешно шла в хауортском доме (правда, без единого зрителя) целый месяц, пока не надоела, причём из нескольких десятков импровизированных вариантов был выбран самый последний и записан, после чего творение благополучно забылось, а вдохновение устремилось к новым художественным горизонтам.