Последний бобр, стр. 10

— Хорошо, что не плоскодонка, — засмеялся он, — а то застряли бы надолго.

Все чаще стала попадаться дохлая рыбка, правда, небольшая, с ладонь, но все же рыбка. А вот и щучка сантиметров на двадцать качнулась под веслом кверху пузом. Приглядываемся — беда. Все дно усеяно мертвой рыбой.

— Вот здесь, — неожиданно остановился Николай Петрович, — здесь жили бобры. Сейчас причалим и поищем их норы.

Я знал, что бобры не всегда строят хатки. Если земля мягкая и рыхлая, они копают норки, глубокие и длинные, но так, чтобы выход обязательно уходил под воду.

На крутом берегу земля действительно оказалась пригодной для бобров, но вход в нору мы обнаружили несколько выше воды. Это и понятно: на случай паводка бобры делают запасные.

Просунув руку глубоко во внутрь норы, я вытащил несколько тонких, тщательно обглоданных веток то ли ивы, то ли осины, которые в изобилии росли на берегу Рожайки.

— А вот, гляди! — Николай Петрович торжественно указал на огромное дерево, ствол которого не обхватить одному человеку, но уже совершенно высохшее.

— Да не вверх смотри, а вниз.

Дерево почти вкруговую словно подточено долотом. Видимо, лесным дровосекам не хватило только одной ночи, чтобы повалить эту ветлу диаметром в семьдесят сантиметров. И подумалось сразу, что работал здесь мастер с солидным опытом и стажем. Да и канава, прорытая вдоль реки и заполненная водой, говорила о том, что мы во владениях этого редкого по своим способностям зверька.

— Ну, что? Убедился?

— Убедился, — ответил я. — Но тогда где-то недалеко должен быть ручей, впадающий в реку.

Я знал, что бобры долго выбирают место жительства, но если выбрали, то оно должно соответствовать их строительным замыслам.

— А как же, — обрадовался Николай Петрович, — метрах в ста отсюда есть ручей, впадающий в реку!

Теперь, следуя за своим проводником, я был уверен, что увижу плотину. Так и есть. Небольшая запруда и плотина, но, увы, уже совершенно разрушенная.

— Бобров нет здесь уже с весны, — сказал я.

— А как ты узнал? — спросил Николай Петрович.

— Они ни на день не оставляют разрушенной плотины, и если это жалкие остатки от нее, — я показал на перегородившую ручей осину, облепленную остатками ила, глины и земли, — следовательно, животных давно уже нет. Поехали к рыбаку, пусть расскажет, что же случилось.

РАССКАЗ РЫБАКА

Он прозвал его Стариком, может быть, потому, что этот бобр был крупным, большеголовым, с проседью на висках и широким, плоским, как палаш, хвостом. Он вечно занят делом и только изредка вылезает на берег, чтобы привести в порядок свою шубку.

Старик не суетится, а медленно, с чувством собственного достоинства расчесывает мех на брюхе и по бокам, но глаза зорко глядят вокруг, а ухо чутко прислушивается к посторонним шорохам. И если под ногой рыбака нечаянно треснет сухая ветка — бобра как не бывало. Появляется он через несколько минут, отфыркиваясь и сопя, но это не исключает вечную осторожность.

Стоит почувствовать какой-то посторонний запах, как бобр громко хлопает хвостом и скрывается под водой. Теперь его можно и не дождаться. Старик уходит в нору. Снова появляется только ночью, и тогда работа закипает. То слышится приглушенный скрежет подтачиваемого дерева, то плеск воды у плотины.

В прошлую весну Старик работал по-особому старательно, без перерыва на отдых — он заканчивал строительство плотины в ручье. А бобриха (рыбак почему-то прозвал ее Клавой) появлялась очень редко. Было ясно, что она ждет потомство. Поэтому Старик все время носил в нору груды веток, аккуратно откусанных с двух концов.

В августе рыбак увидел бобрят. Они ползали по берегу, возились с матерью, плавали друг за дружкой, как дети, играющие в паровоз. Им очень хотелось нырять, но то ли вес не позволял, то ли хвосты еще были маленькими и нежными, а с нырянием у них ничего не получалось. Они смешно задирали зад, но уйти в глубину никак не могли.

Клава всегда была рядом. Она издавала тихие ворчливые звуки, о чем-то предупреждая малышей, в общем, вела себя так, как все любящие мамы.

Малышам нравилось вылезать на противоположный от норы берег, пологий, заросший буйной растительностью, и это создавало для Клавы большие трудности. Трава скрывала малышей, и бобрихе приходилось буквально удерживать каждого от побега.

Наконец собрав детей у воды, Клава начинала причесывать их — малышам это нравилось. Но в то же время они пытались прильнуть к соскам, чтобы напиться сладкого молочка, а это уже не нравилось Клаве. Она двумя передними лапами отрывала детенышей от себя и совала им моченную в воде веточку.

Такая возня продолжалась до тех пор, пока бобриха не чувствовала опасности. Тогда она издавала фыркающий звук и кидалась в воду, за ней малыши.

Старик, вечно занятый работой, все же находил время навещать семью, и обязательно с гостинцами — целой грудой нежных и сочных веточек. Выносил их он на протянутых лапках, бросал в круг, и семья принималась за общую трапезу. Именно тогда Николай Петрович в последний раз видел всю бобровую семью.

Но рыбак встречал следы крупного бобра даже зимой. Видимо, Старик по-прежнему вел активный образ жизни, даже в мороз, снабжая семью едой. Единственное, чего никто не мог вспомнить, когда же старый бобр подточил огромную ветлу и что ему помешало повалить ее в реку. Тогда не надо было бы далеко ходить за пропитанием — поваленная ветла своими огромными ветвями дотянулась бы чуть ли не до норы.

Весна пришла с буйным паводком. Лед сошел быстро, а сильные дожди в два дня смыли с полей снег, и необычное тепло окутало землю. Такой жаркой весны давно не было. Ошалело чирикали воробьи, а лесные птахи завели свои ранние песни.

Бобры уже плавали в реке. Старик некоторое время приглядывался к размытой бурным потоком плотине, обходил свою территорию, бобровой струей отмечая границы владения.

Годовалые бобрята всюду следовали за отцом, хорошо ныряли и таскали со дна небольшие камушки, которые складывали на покатом берегу. Но игры их все же продолжались. Опираясь на хвост, передними лапами они обнимали друг друга, пытаясь опрокинуть на спину, и чаще всего одному или другому удавалось это сделать.

Клава же любила одиночество. Взобравшись на какую-нибудь корягу, долго причесывалась, точила друг о дружку свои резцы или ела, изящно обгладывая мокрые веточки.

Беда пришла неожиданно. Поздно вечером Старик, выплывая из норы, сразу почувствовал присутствие постороннего запаха — пахло человеком. Он несколько раз нырял, тревожно хлопая мощным хвостом, предупреждая детей об опасности. Они как будто бы тоже спрятались, но в норе не появлялись. Обеспокоенная Клава поплыла в сторону, где недавно резвились малыши, и вдруг обнаружила их в подводной клетке. Оба бобренка заплыли в выставленную человеком вершу.

Верша была просторная и сделана основательно: плетенная из проволоки, она позволяла войти животному, а выход ощетинился остро отточенными кольями. Бобры долго могут находиться под водой, но запас кислорода у них ограничен. Поэтому через несколько минут малыши стали задыхаться.

Даже Старик в какое-то мгновение растерялся, не зная, как помочь своим детям. Он цеплялся лапами за клетку, пытаясь поднять ее, хотел перегрызть проволоку, хватался за тонкий стальной канат с грузилом, но и тот не брали резцы. Может быть, с отчаяния, видя, как бобрята уже захлебываются, Старик опустился на дно и, роясь в иле, нашел грузило. Поплыл с ним к берегу и с помощью Клавы выволок вершу. Но поздно — бобрята уже не шевелились, захлебнулись.

Почему браконьер не появлялся, рыбак не знает. Он нашел вершу на берегу с уже разложившимися животными. Бобрят закопал, а вершу расколотил дубиной и смял ногами.

Старик и Клава продолжали работать, усердно ремонтируя и наращивая плотину, но пришла вторая беда: какой-то незадачливый шофер вымыл в ручье кузов машины. Что за груз находился в машине, неизвестно. Но шерсть у бобров вдруг пожелтела, а Клава к тому же и ослепла. Резкий сладковатый запах в ручье теперь отпугивал животных. Плотина сдерживала поток ядовитой жидкости, и только в паводки она попадала в реку. Тогда гибла рыба.