Новые приключения в Стране Литературных Героев, стр. 8
Учитель(с почтительностью). Это все?
Гена. Да! Все! А теперь можете мне хоть единицу с минусом ставить. Мне правда дороже!
Учитель. Что вы? Помилуйте! Зачем же единицу? Напротив! Я с величайшей радостью ставлю вам пять... нет, пять с двумя... нет, с тремя плюсами! Вы это вполне, вполне заслужили!.. Ну-с, господа гимназисты? Слышали? Прошу к завтрашнему всех заучить то, что говорил этот молодой человек. Ибо поэт хотел сказать своим стихотворением «Парус», что всем нам надлежит, подобно упомянутому парусу, который столь бестрепетно ищет бури, никоим образом не уклоняться от опасности, дабы наилучшим образом исполнить свой долг, возложенный на нас обществом и государем императором... Нет, лучше запишите. Ибо это скрижаль! Диктую: «Поэт хо-тел ска-зать своим сти-хо-тво-ре-ни-ем...»
Гимназисты(послушным хором). «Поэт хо-тел сказать своим сти-хо-тво-ре-ни-ем...»
И на этом мы с ними прощаемся.
Профессор(с насмешкой, которую мы с вами, в отличие от Гены, уловили). А ты у нас, Геночка, оказывается настоящий мятежник! Не хуже лермонтовского паруса!
Гена (с напускной скромностью; он так упоен своей победой, что готов быть даже великодушным). Да ладно вам, Архип Архипыч! Но вас-то он как испугался! Даже пятерку с перепугу мне поставил! Только все равно ничегошеньки не понял в том, что я ему объяснял. (Смеется.)
Профессор. Нет, я думаю, дело тут не в испуге. И понял он тебя преотличнейшим образом. Даже за своего сторонника принял.
Гена. Меня? Да вы что? Какой же я ему сторонник, когда я все наоборот говорил?
Профессор. Ты в этом уверен?
Гена. А то нет! Он ведь – слыхали? – что про парус сказал? Что Лермонтов, мол, его осуждает. Как бездельника. А я говорю: ничего подобного, не осуждает, а сочувствует! А если кого и осуждает, то как раз всяких там мещан, которые в сторонке отсиживаться любят. Что ж, по-вашему, это одно и то же?
Профессор. Да нет, кое-какая разница есть. Но, увы, то главное, в чем ты и этот самый Петр Петрович совпали, куда важнее ваших мелких разногласий. Так что твой мятеж провалился.
Гена (недоверчиво). Вы это что, серьезно?
Профессор. Серьезнее не бывает. Понимаешь, вы оба – оба! – смотрите на стихи как на нечто написанное только ради того, чтобы примитивно доказать плоскую пропись. Ту или иную – не так уж важно, какую именно. А настоящая поэзия рождается иначе. И в каждом стихотворении выражается вся душа поэта...
Гена(мстительно, потому что ему очень хочется не сдавать позиций или по крайней мере взять реванш). Так уж прямо и вся?
Профессор(кротко). Не лови меня на слове, Гена!.. Пусть не вся – ибо душа великого поэта неисчерпаема, – но в стихах непременно должно быть что-то очень важное для этой души, что-то очень для нее характерное. Как и в стихотворении «Белеет парус одинокий». Ведь в нем, написанном поэтом, которому тогда еще и восемнадцати не исполнилось, уже проявился его чрезвычайно сложный характер. Сказалась едва ли не главная черта...
Гена. Это в таком-то маленьком стихотворении?
Профессор. Представь себе! И больше того: даже не в стихотворении, а всего в двух словах... Да, не удивляйся. В словах: «как будто»... «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой!»
Гена. Ну, Архип Архипыч, привет вам от Петра Петровича! Это же он на эти два слова как сел, так и слезть не мог. (Очень похоже передразнивая.) «Как будто, как иронически выражается поэт, в бурях есть покой. А поелику всем и каждому ясно, что его там не может быть».
Профессор. Ну и что? Разумеется, Петр Петрович глупость сморозил, но ведь это и в самом деле очень странно звучит. В бурях действительно не может быть покоя, с чего ж тогда Лермонтову вздумалось произнести это «как будто»? Подумай! Зачем говорить то, что и так всем очевидно?
Гена. Ну... Откуда я знаю?
Профессор. Хорошо. Зайдем с другой стороны. Стихотворение под названием «Парус» Лермонтов написал 2 сентября 1832 года. А всего несколькими днями раньше, в августе того же года, сочинил другие стихи. Между прочим, с довольно похожим названием – «Челнок». И в этом стихотворении идет речь о челноке, разбитом той самой бурей, которой... которой... Ну же, Геночка!
Гена(догадавшись наконец). А! Который парус просит?
Профессор. Молодец! Начинаешь понимать, в чем дело... И об этом разбитом суденышке сказано так:
Узнаёшь?
Гена. А что я тут должен узнать?
Профессор (раздосадованно). Экий ты! Опять понятливость утратил! Да ты вслушайся: «Погиб – и дан ему покой!..» Вот же он, этот самый «покой», который всего лишь «как будто» есть в буре! Понимаешь, как звучит рядом с этим строка из «Паруса»: «Как будто в бурях есть покой»? Трагически звучит! Как предостережение о гибели!
Гена (ворчливо). Подумаешь! Мало ли что рядом с чем звучит!
Профессор. Напрасно ворчишь! Во-первых, стихотворение «Челнок» очень близко к «Парусу» и по теме, и по времени, когда они были написаны, а стало быть, и по чувствам, которые обуревали Лермонтова именно в эти считанные дни. Во-вторых, чтобы лучше понять то или иное стихотворение, порою не вредно обратиться за разгадкой к другим стихам того же поэта. А в-третьих... В-третьих, Геночка, потому-то я и вспомнил это соседнее стихотворение, «Челнок», что ты упорно не хочешь как следует прочитать сам по себе лермонтовский «Парус»... Или просто не можешь?
Гена(обидчиво). Издеваетесь, да? По-вашему, я неграмотный?
Профессор. Да что ты? Я вновь серьезен, как никогда. Уметь просто читать, то есть складывать буквы в слова, и уметь читать стихи – это совсем не одно и то же... А впрочем, не только одни стихи. Умение, искусство читать – да, да, не делай таких больших глаз, именно искусство, – оно, ох, какое непростое. Может быть, каждый из нас всю жизнь постигает его. Всю жизнь учится читать... Однако я отвлекся. Надеюсь, ты обратил внимание, что «Челнок», стихотворение с трагическим финалом, написано чуть раньше «Паруса»?
Гена. Ну, обратил. И что?
Профессор. А то, что, значит, Лермонтов уже заранее видит возможный – да и просто неизбежный – конец своего паруса, так отчаянно рванувшегося к опасности. И все-таки избирает – для паруса, а главное, для себя самого – именно такой путь. Представляешь? Человеку всего неполных восемнадцать. Он почти мальчик. Но у него, в отличие от многих других поэтов, нет никаких утешительных иллюзий. Он все видит трезво и горько. Видит, но не сворачивает со своего пути. И готов платить за минуты полной жизни, борьбы и бури даже смертью...
ПОЧЕМУ ВОРОНА КАРКНУЛА?
И снова Гена пришел к Архипу Архиповичу, и опять застал его с головой ушедшим в чтение какой-то книги. Но если в прошлый раз он профессора все-таки понял (тот зачитался журналом с диковинным названием, да еще вышедшим двести лет назад), то теперь очень удивился. Как? Увлечься вот этим? Книгой, озаглавленной, так скучно: «Русская басня XVIII-XIX веков?»
А Архип Архипович, наоборот, удивился Гениному удивлению. Так что тому пришлось в результате объясняться, хотя слова для объяснения было трудновато найти.
Гена. Ну, не знаю... Я сам басни даже наизусть учил, – когда задавали, конечно, – но чтоб их еще и дома, для себя читать... Нет, вы не подумайте, я ничего плохого сказать не хочу! Басни – это тоже... Ну, в общем, стоящая вещь. Крылов, например. Он так писал, что его и учить-то легко. Раз прочтешь – на всю жизнь запомнишь. У кого, конечно, память хорошая. «Ворона каркнула во все воронье горло; сыр выпал – с ним была плутовка такова». Да и вообще Крылов эту историю про ворону и лисицу смешно придумал, правда?