Собрание сочинений в девяти томах. Том 9. Клокочущая пустота, стр. 46

Лебре выхватил из кармана склянку с бальзамом и проворно сделал повязку Сирано, которая почти закрыла ему глаза.

Все же он не захотел остаться в доме, когда снаружи доносился шум еще не кончившегося боя.

Он выскочил наружу и вместе с гасконцами стал теснить расстроенные ряды испанцев.

Потеряв командиров, не получая приказов, те все больше терялись, стали отходить и наконец обратились в бегство.

Тем временем и другие французские части пришли на помощь гасконцам, расширяя прорыв.

Французы захватили много пленных, обходясь с ними по-рыцарски, в особенности с поварами, которым отдавали должное за их поварское искусство, оставив их трудиться у захваченных кухонь.

Лебре повел Сирано, держа его за руку, поскольку повязка сползла ему на глаза, в «генеральскую хижину».

– Обед ждет нас, Сави, он может остынуть, – убеждал он. – Ты завоевал его в честном бою и обрел на него неоспоримое право! «Наше право, наша слава!» – пропел он.

И оба приятеля, несмотря на рану Сирано, сели за стол. Голод оказался сильнее боли, а запах пряных блюд действовал, как ныне сказали бы, подобно обезболивающим средствам.

Снаружи доносилась песня гасконцев:

– Шпага, конь, Гасконь, отвага! – крикнул Лебре, поднимая налитый еще генералом Гарсиа бокал доброго испанского вина.

Через разбитое вылетевшей наружу шпагой Лопеса окно было видно, как проезжали маркитантки в повозках с полукруглым верхом из цветных полос, везя во французский лагерь долгожданное продовольствие.

Глава шестая. Шляпа короля

За день до появления Мазарини в Мовьере, едва Жозеф Ноде добрался до дворца кардинала Ришелье и был незамедлительно принят им, между ними произошел многозначительный разговор.

Ришелье выслушал сообщение Ноде о том, как он выполнил поручение господина Ноаля и доставил во Францию синьора Кампанеллу и сопровождающего его тяжело раненного испанской пулей господина Сирано де Бержерака.

Когда же речь зашла о том, что Кампанелла и раненый юноша путь по Папской области до устья Тибра проделали в гробах, крышки с которых сняли лишь в открытом море, кардинал Ришелье нахмурился, встал из-за стола, сбросив привычно примостившегося у него на коленях кота, и стал расхаживать по кабинету так, что полы его пурпурной мантии стали развеваться.

– Весьма скверные новости привезли вы мне из Италии, господин Ноде, – сказал он, выслушав доклад. – В ваших книгах, которые мне привелось читать, все устраивалось много лучше, чем получилось у вас на деле.

– Но, ваше высокопреосвященство, – забормотал смущенный Ноде, – оба беглеца благополучно прибыли во Францию, и синьор Кампанелла привез с собой письмо святейшего папы Урбана VIII, адресованное вам лично, которое обязан вам вручить он сам, как повелел папа.

– Прискорбно, что я не имею на руках этого письма, – опять недовольно заметил Ришелье. – Однако цепь логических построений позволяет мне прочесть его на расстоянии.

– Ваше высокопреосвященство! Такое деяние доступно лишь вашему высокому уму.

– Какой же вы писатель, господин Ноде, если не сможете представить себе, что МОГ написать святейший папа, направляя мне письмо с освобожденным узником после его тридцатилетнего заключения?

– Увы, ваше высокопреосвященство, я должен признаться, что моего воображения недостаточно.

– Здесь требуется отнюдь не воображение, почтенный Ноде. Во всяком случае, я благодарю вас за выполнение поручения нашего посланника в Папской области господина Ноаля, который получит повышение и, – он обернулся к стоявшему за его креслом Мазарини с опущенными вниз глазами, – ПЕРЕВОДИТСЯ ОТНЫНЕ в далекую Россию французским послом при московском царе, притом со всем штатом нашего представительства в Риме. Чтобы ни одного человека из бывших при Ноале там не осталось.

– Слушаю, ваше высокопреосвященство, – поклонился Мазарини.

– А вас, господин Ноде, я тоже хочу наградить направлением в качестве советника к губернатору Новой Франции, где вам, надеюсь, удастся написать книгу по нашему заказу о тамошних краснокожих аборигенах, с кем мы имеем военный союз в борьбе против английских колоний.

Ноде поник головой. Мало того, что ему придется пересечь океан, отправляясь на край света, именуемый Новой Францией, претерпеть в пути все ужасы морской болезни, но, увы, не скоро вернуться к домашнему уюту. Словом, будучи в достаточной мере проницательным, он не без юмора поставил себя рядом с египетским владельцем фелюги, который получил дополнительно 500 пистолей за молчание, а он, Ноде, – горькую милость всесильного кардинала.

И бедный Жозеф Ноде рассыпался в благодарностях за полученное новое поручение, которое проклинал в душе.

Но, отнюдь не лишенный писательского воображения, вопреки замечанию Ришелье, он догадался, что кардинала, видимо, устроило бы не благополучное возвращение во Францию Сирано де Бержерака в сопровождении Кампанеллы, а их гибель в пути…

Но умный Ноде о такой своей проницательности не подал и виду, расплываясь в почтительной улыбке на своем полном и добродушном лице.

Ничего не поделаешь, придется плыть через океан к индейцам и захудалому губернатору колоний.

Ришелье, отпустив незадачливого писателя, призвал Мазарини и срочно направил его в Мовьер для уже известного нам поручения, а сам приказал подать себе карету для поездки в Лувр к королю, чтобы застать его там раньше, чем он отправится на охоту с ловчими птицами.

Король не слишком обрадовался непредвиденному появлению кардинала, он вышел к нему в охотничьем костюме, с недовольной физиономией, вытянув вперед шею.

– Рад вас видеть, кардинал, – сказал он. – Надеюсь, у вас хорошие новости, а не надоевшие мне жалобы на моих мушкетеров, умеющих держать шпаги в руках. Или вы в чем-то сомневаетесь?

– Я никогда не сомневаюсь, имея дело с вами, ваше величество, – низко поклонился Ришелье.

Такие слова и тон кардинала польстили Людовику XIII, но одновременно и насторожили его.

– Так что у вас там приключилось, если нужно задерживать меня перед выездом на охоту, которая развеет мою несносную скуку?

– Ваше величество! Я никогда не решился бы напрасно обеспокоить вас. Тем более когда речь идет о вымирающем искусстве охоты с ловчими птицами.

– Что верно, то верно, Ришелье. Не думаю, что меня в этом деле мог бы заменить кто-нибудь из здравствующих ныне государей.

– Ваше величество! Не только государи, никто на свете из ныне живущих не сравняется в столь славном деле с вашим величеством.

– Ну, кардинал, не иначе как кого-то из ваших гвардейцев проткнули шпагой. Говорите – кого и кто. Прикажу повесить.

– Нет, ваше величество, на этот раз дело идет лишь о пышной церемонии в вашем дворце.

– Это уже интересно. Пышной, говорите? И это может развлечь?

– Несомненно, ваше величество, если вы согласитесь дать большую аудиенцию в присутствии всего двора и всех иностранных послов посланцу самого святейшего папы Урбана VIII.

– Вот как? С чем же папа прислал его к нам?

– Он привез важнейшее письмо. Будучи сам пожизненным узником, еще тридцать лет назад готовившим восстание против испанской короны…

– Опять Испания? Она уже надоела мне. Война с ней ваше дело, кардинал, на то вы и генералиссимус.

– Но речь идет не просто об Испании, ваше величество, а о признании в вашем лице первого из всех католических королей.

– Вот как? Кто нас признал таковым?

– Сам святейший папа Урбан VIII, освободив вдохновителя антииспанского заговора и прислав его со своим личным посланием во Францию.