Десять лет спустя, стр. 25

Аликс мерно посапывала во сне; рядом с ней тревожно ворочался Ульянов.

«… 2-5 сентября 1792 года народ стихийно расправился с заключенными в парижские тюрьмы роялистами. Это были дни опасности иностранного вторжения. Предатели, контрреволюционеры, заговорщики изнутри подвергали опасности Революцию, которой и без того угрожали извне.

Париж был совсем не таким, каким мы его знаем. В те дни это был тревожный и униженный город, и ему еще долго предстояло оставаться таким. Станет даже хуже: коалиция внешних врагов еще пополнится Англией, Голландией и Испанией, впереди еще казнь 21 января 1793 года…

В те тревожные ночи на пустынных улицах Парижа можно было видеть одинокого человека в грязных лохмотьях. Был он бородатый и загорелый, со смиренным лицом и продырявленными ладонями. Порой он выглядел растерянным, иногда — смущенным, но пожалуй чаще всего — расстроенным. Ни к кому не обращаясь, он риторически вопрошал:

— А хуй ли толку?»

Ульянов неистовствовал во сне.

«… Черные вороны расселись на вершинах гор в северной части Вест-Честера, словно зловещие часовые расположившейся здесь армии Вашингтона.

Сильные отряды охраняли Гарлемские холмы, пушки стояли вдоль берегов Гудзона, а северные границы острова Манхаттен ощетинились штыками английских часовых.

В те дни в этих краях часто можно было встретить одинокого полубезумного путника — бородатого, загорелого, со смиренным лицом и продырявленными ладонями. Порой его видели неподалеку от нагорья, порой — вблизи реки Гарлем шагающим легкой походкой, обратив лицо к заходящему солнцу. Время от времени, ни к кому не обращаясь, он риторически вопрошал:

— А хуй ли толку?»

Ульянов сел на кровати и потер ладонью затылок.

— Что с тобой? — спросила проснувшаяся Аликс.

— Чертовщина какая-то, — пробормотал наследник престола. — Контрреволюционные сны…