Даурия, стр. 109

— Что же ты намерен предпринять?

— В одну из ночей, которая будет достаточно темной, думаю послать для захвата штаба отряд из отборных людей. Каждый боец этого небольшого отряда должен не теряться в ночных условиях, отлично владеть гранатой. О том, как лучше осуществить этот план, я уже советовался с Фролом Балябиным и с начальником штаба. Балябин сейчас проводит личную рекогносцировку на правом фланге, откуда лучше всего проникнуть в тыл противника. Предварительно могу сказать, как я намечаю осуществить эту рискованную операцию. Вот погляди, — наклонился Лазо над картой и, водя по ней карандашом, стал с увлечением излагать свой замысел.

— Дерзко задумано, дерзко, — выслушав его, сказал Василий Андреевич, — могу только одобрить и пожелать удачи. Теперь все будет зависеть от командира и бойцов, которые пойдут на это дело. Кто будет командовать отрядом?

— Борис Кларк. Лучшей кандидатуры у меня нет.

— Раз у тебя нет, у меня и подавно…

— Тогда я поехал, Василий Андреевич. Времени в обрез, а сделать надо страшно много. Попрошу тебя вот о чем. Если ночью не будет донесений от Филинова и Вихрова-Петелина, пошли к ним связных и категорически потребуй не зарываться, не самостийничать. Затем поторопи Читу со снарядами. У нас осталось на каждое орудие всего по десять снарядов.

Лазо быстро собрался и на ручной дрезине выехал в расположение передовых частей.

III

Полуночный ветерок шевелил холщовые занавески на окнах вагона. На покрытом серой клеенкой столе в стаканах из-под шрапнели, оплывая, дымно чадили две толстые свечи. Под мутно белеющим потолком бились о раскрытые вентиляторы и сердито гудели мохнатые степные жуки. За окнами плыл слитный шумок тополей, топтался и покашливал часовой. Василий Андреевич сидел и разбирал последние донесения командиров частей. Донесения были написаны на выдранных из бухгалтерских книг листах, на железнодорожных квитанциях и обертках из-под китайского чая, на приходно-расходных ордерах иркутского казначейства и бланках благовещенской конторы акционерного торгового общества «Чурин и сыновья». Одни из них были лаконичны и деловиты, другие пространны и заведомо приукрашены. Десятки колоритнейших фигур и характеров вставали перед Василием Андреевичем из этих написанных вкривь и вкось бумажек. Читая их, он досадовал и восхищался, негодовал или начинал невольно смеяться.

Командир Коп-Зор-Газа Седякин, лихой и редко унывающий казачина, сообщал с Аргуни размашистым писарским почерком: «На нашем участке фронта вполне спокойно. Семеновцы, как удрали за границу, так больше не показываются оттуда. А если и покажутся — не беда: навтыкаем по пятое число. По слухам, китайцы начали было разоружать семеновских вояк, но на них окрысилась японская микада и заставила поджать хвосты. Настроение у бойцов хорошее, но желательно послушать авторитетного товарища насчет международного текущего момента, так как есть еще и несознательные, которые обижаются, что не идем за границу — додавить там атамана и всю его банду. Я, конечно, подобные разговоры пресекаю, но боюсь, что мне дадут по шапке и выберут на мое место такого Тараса Бульбу, который вылупит глаза и попрет аж до самого Порт-Артура».

Василий Андреевич, помня указания Лазо, тут же написал Седякину: «Границу ни в коем случае не переходить. За неподчинение будем судить со всей строгостью революционных законов. Доведите это немедленно до сведения всех бойцов и командиров. Помните, что переход границы неизбежно вызовет выступление против нас регулярной японской армии. А в данных условиях это для нас равносильно самоубийству. В ближайшие два-три дня подберем и командируем к вам еще одну группу партийных товарищей. Ежедневно доносите о положении на участке отряда».

Второе донесение было от какого-то Ивана Анисимовича Махоркина: «С отрядом приискателей Новотроицкой волости в двести двенадцать штыков и семнадцать сабель четвертого числа сего месяца прибыл на фронт. Нахожусь в поселке Соктуй-Милозан. Жду указаний насчет дальнейшего маршрута вверенного мне отряда, а также прошу, по возможности, снабдить меня патронами и хотя бы одним пулеметом. Пулеметчики у нас имеются. К сему Махоркин, Иван Анисимович».

Василий Андреевич попытался представить себе на минуту этого Ивана Анисимовича и решил, что он непременно мужчина в годах, обстоятельный и серьезный: поступки свои обдумывает, слова — взвешивает. Уж если приискатели, народ горластый и придирчивый, выбрали его своим командиром, значит, он заслуживает этого вполне, хотя боевого опыта у него, конечно, нет. «Обязательно надо побывать у него», — сказал себе Василий Андреевич и взялся за новое донесение.

Командир Черемховского социалистического отряда Дудуев, известный на весь фронт сквернослов, которого Лазо в шутку обещал наградить золотым оружием, если он бросит свою дурную привычку, доносил: «Сегодня противник с утра шпарит по нашим позициям из артиллерии. Сидим в своих дырах, как страусы на яйцах. Воды со вчерашнего дня в глаза не видим. Водовоза вместе с верблюдом и бочкой подняло на воздуся шестидюймовым снарядом. Меня самого дважды засыпало землей, отчего я оглох на оба уха. Прошу с наступлением темного времени подкинуть нам грузовик с водой. Без воды нам будет труба. Но можете быть спокойны — умрем, а своих позиций не оставим».

Василий Андреевич знал, что значит в такую жару не выпить за целые сутки ни капли воды. Черемховцам негде укрыться от палящего яростно солнца. Они сидели в мелких окопах, с трудом отрытых на голом каменистом бугре. Вокруг них расстилались пышущие жаром пески да чахлые травы. Ближайший источник с питьевой водой находился от них за десять верст, ближайшее жилье — за тридцать. Достать на месте телегу и новую бочку они не могли при всем своем желании.

Василий Андреевич приказал разбудить Аверьяныча. Зевая и почесываясь, Аверьяныч предстал перед ним.

— Я вас слушаю, товарищ помощник командующего!

— Жаль мне было будить тебя, Аверьяныч, но надо — ничего не поделаешь. У Дудуева люди сутки сидят без воды. У них бочку разбило снарядом. Надо срочно найти бочку, а лучше две и до рассвета доставить им воду на грузовике.

— М-да, мудреная штука, — сказал Аверьяныч. — А у нас, как назло, ни одной порожней бочки. Очень плохо у нас с этой деревянной тарой. Ума не приложу, что можно сделать. Выписал я бочки из Читы, да ведь они еще когда будут…

Василий Андреевич перебил его:

— Я видел у тебя на складе красную рыбу в бочках.

— Да, но что прикажете делать с рыбой? Ее за один день не съешь! Потом, ведь вода в этих бочках так вонять будет и горчить, что ее в рот не возьмешь.

— А выпарить бочки можно?

— Оно, конечно, сделать все можно, да ведь на все время надо…

Василий Андреевич посмотрел на часы.

— Так вот что, через час бочки должны быть выпарены, промыты и поставлены на грузовик. Можешь взять себе в помощники всех, кого пожелаешь.

Аверьяныч пошел выполнять распоряжение. Прищурив вслед ему темные от раздражения глаза и сердито шевеля мохнатыми бровями, Василий Андреевич крикнул своего адъютанта Мишку Лоншакова. Это был курносый и веснушчатый паренек молодцеватого вида, щеголявший в красных суконных галифе и желтых трофейных ботинках с крагами.

— Я что-то не вижу, Михаил, ничего от Вихрова-Петелина.

— А он третий день о себе не доносит, — бойко отрапортовал Мишка, — словно в воду канул. Вчера без вас мы к нему связных послали, но они не вернулись, — прикрыв ладонью рот, он чихнул и добавил: — Все ищут, надо быть. — Он кончил, вытянул руки по швам и заскучал, потому что говорить ему было больше нечего.

— Плохо. Придется, видимо, мне самому отправиться искать его. Позорит нас перед Лазо. Держится как удельный князь. Придется растолковать ему и бойцам, что без дисциплины толку не будет. Как ты думаешь, сумеем ли мы убедить их в этом?

Мишка снова повеселел, зная, что он поедет вместе с Василием Андреевичем. Он не любил сидеть на месте.