Евпраксия, стр. 58

В исторических хрониках о той зиме сказано, что «Рождество этого года Генрих проводит в Вероне вместе со своим папой Климентом III. Здесь он в сущности был заперт, не имея возможности ни идти в Италию, ни возвратиться в Германию».

Глава двадцатая

ПОБЕГ ИЗ ВЕРОНЫ

Прошло около полутора лет, как Евпраксия была заточена в Веронском замке, что находился неподалёку от Королевского дворца, в котором располагался император. Одна из крепостных стен замка нависала над скалистым берегом реки Эч. Но окружающей местности из окон замка не было видно. И Евпраксия не представляла, где её заточили. А вся прислуга, все стражи, исполняя волю императора, очень мало разговаривали с узницей и на её вопросы о том, где она находится, не отвечали. Лишь молодая баронесса Гретхен из Швабии, приставленная к Евпраксии неизвестно для чего, со временем прониклась к опальной императрице жалостью, разговаривала с ней, когда вблизи не было других обитателей замка.

Жизнь императрицы протекала однообразно и тягостно. По утрам её одевали, выводили на прогулку. В пределах замка она могла ходить, где пожелает, лишь ворота крепости никогда не распахивались перед нею. Евпраксия гуляла в любую погоду до полуденной трапезы. За стол она садилась только лишь с баронессой Гретхен. Казалось, что она приставлена к императрице только затем, чтобы следить за каждым её шагом и движением. Евпраксия как-то спросила её:

   — Гретхен, тебе не надоело быть моим стражем?

Она бегло глянула на государыню, но её голубые глаза ничего не выразили, лицо оставалось непроницаемым. Ответила сухо:

   — Воля императора превыше всего.

За прошедшее время в замке дважды побывал маркграф Деди и один раз граф Паоло Кинелли. Но это было уже давно. С императрицей они не поговорили, но долго расспрашивали баронессу. Евпраксия поняла, что ею интересуются лишь по причине того, что она беременна. И где-то на седьмом месяце беременности её посетил Генрих. Как поняла Евпраксия, он приехал убедиться, что она понесла дитя от него. Этот лживый, изворотливый человек был с нею ласков. Он даже нашёл оправдание тому, что держал её в заточении. Они сидели за небольшим столом в её спальне. Рука Генриха потянулась к ней, и он мягко заговорил:

   — Каюсь от чистого сердца, моя государыня, и признаюсь, что я суеверен и боюсь, что без должного надзора тебя испортят и ты лишишься дитя. А оно ведь паша с тобой кровинка. Не так ли?

Евпраксия не пощадила его самолюбия. Она встала, ушла от стола и вложила в сказанное всю свою боль и ненависть:

   — Как смеешь говорить подобное?! Только зверь, прежде чем растерзать жертву, бывает таким лицемерным.

   — Я говорю, как побуждает сердце. Хотя ты и заслужила жестокое с собою обращение. Ты в сговоре с нечистой силой. Ни одна смертная женщина не смогла бы без её помощи бросить на пол великана Хельмута. А кто помог тебе убить братьев Эрфут? Да разве я сам не стал жертвой твоих нечистых происков. Но всё это я прощаю тебе, моя государыня, ради нашего дитя, если ты подтвердишь, что оно ни от кого другого, а только наше.

   — Ты добиваешься узнать, чьё дитя у меня под сердцем? Но я не скажу того, пока не поймёшь сам, я могу подтвердить сказанное тобою, если ты накажешь виновников моего позора.

   — Да никто тебя не позорил, моя государыня. В наших мессах это божественное начало! И тебе надо было лишь следовать примеру других дам. Они отдаются избранным вольно, потому как знают устав николаитов. Наш орден существует века, и всегда мы жили с жёнами вольно.

   — Всем вам горсть в геенне огненной за свою сатанинскую вольность, — с горечью сказала Евпраксия. Она не могла смотреть на Генриха, взгляд его зелёных глаз обжигал её, рыжая острая борода, словно клинок кинжала, тянулась к её груди. Ей хотелось плакать от жалости к себе, но она гордо вскинула голову и отошла к окну.

Генрих понял, что он не добился того, что хотел знать определённо. Ему оставалось одно: запастись терпением, а после рождения дитя вычислить время его зачатия. А ту единственную ночь, проведённую с Евпраксией, он помнил. Покидая замок, он наказал ещё строже смотреть за императрицей. И это была не блажь, потому как он считал: у него нет законного наследника. Сыновей, предавших его, он в расчёт не брал. С тем император и уехал. Жизнь в замке вновь потекла монотонно для прислуги и печально для пленницы императрицы. Но час её освобождения приближался.

Военные действия, которые вёл Генрих, заставили его забыть о россах, коих по его воле маркграф Деди отправил в Венецию на поиски Евпраксии. В пути они немало победствовали, пришлось и мечи обнажать. Но всё обошлось благополучно и без потерь. Немецкий воин Ганс Люке оказался душевным парнем. Родом он был из Саксонии, где недолюбливали императора. И потому он скоро подружился с россами, которых, он это знал точно, император обманывал. Но до самой Венеции Ганс боялся сказать Тихону, что императрица никуда не уезжала из Вероны и искать её нужно там. И только в Венеции, на площади Дожей, Ганс открыл Тихону правду.

   — Ты меня прости, что раньше утаивал обман. Ваша госпожа в Вероне. И тут вам нечего её искать.

   — Что ты мне голову морочишь? — не поверил Тихон. — Не мог же сам император нас обмануть.

   — Вы его не знаете. Сатир всё может.

Сотский и его воины не один час ломали голову, как им поступить. Они понимали, что ложную дорогу им указали неспроста. И стало понятным нападение на них за Падуей. Потому следовало опасаться новой беды на обратном пути в Верону.

   — Слушай, друг, а ты можешь нам показать в Верону другой путь? — спросил Тихон.

   — Я поведу вас безопасной дорогой. Но она труднее, — ответил Ганс. И, стараясь завоевать доверие, он рассказал Тихону, что в Вероне, кроме императрицы, есть ещё один россиянин. — При ней был телохранитель из ваших, звали его Родионом. Как вы появились, он был взят под стражу. Может быть, он где-то в казематах под дворцом.

   — Ну, Ганс, ты нас порадовал и опечалил. Да я же знаю Родиона, как себя. Его не могли так просто взять под стражу. И нам надо поспешить, дабы спасти княгиню и боярина.

Тихон распорядился купить в Венеции харчей. Вскоре же восемь странников покинули Венецию и теперь уже пешие, глухими дорогами, в обход Падуи, двинулись к Вероне. На горных тропах, перебираясь через реки, горевали, что на пути в Венецию поторопились продать коней. На Ганса ворчали — дескать, мог бы и пораньше открыть правду. Однако в Верону добрались без помех.

В городе в эти дни царили тишина и безлюдие. Всех горожан, которые могли держать в руках оружие, Генрих угнал на войну. Ганс Люке привёл Тихона и его воинов в посад уже поздним вечером и определил их на постой к своему земляку, который служил при дворе Генриха кузнецом.

   — Ты, дядюшка Оттон, пригрей россов. Они близкие нам и работать умеют, — сказал Ганс крепкому, словно кряж, сивобородому кузнецу. И Тихону посоветовал нужное: — Вы тут посидите тихо, на улицах не показывайтесь. Приду и скажу, как жить. — С тем Ганс и покинул подворье Оттона-кузнеца.

Пришёл он через три дня и принёс малоутешительные вести.

   — Сказано мне, что государыня в Вероне, а где упрятана, никто не знает, — делился добытым Ганс вечером с Тихоном, сидя близ горна в кузнице. — А кто и знает, так молчат под страхом смерти.

   — А Родион где? — спросил Тихон.

   — Его всё ещё в каземате держат. — И белобрысый Ганс тяжело вздохнул.

   — А волю добыть ему трудно?

   — Не знаю. Да вы уж потерпите. Сейчас, сказывают, Генрих Рыжебородый побеждает своих врагов. Да прочат ему скорое поражение. Вот тогда уж и выручите Родиона. Там и про государыню узнаете. Ещё мой совет прими те: купите одежду веронцев и речь их учите. Тогда безопаснее вам будет. Но бойтесь императорских вербовщиков: схватят и силой угонят под Мантуа или Минерву штурмовать крепости.

Ганс пробыл на дворе Отгона недолго. Уходя, пообещал вскоре навестить россиян, но больше они его не увидели. Ему суждено было попасть на войну, и под Каноссой при отступлении он сложил голову. Тихон со своими воинами исполнили совет Ганса. Все семеро вскоре стали похожи на веронцев и исправно работали на Оттона и других ремесленников и мастеровых, и никто не выдал их императорским стражам.