Испытание Раисы (СИ), стр. 41
Верстовые столбы следовали один за другим, но казалось, что расстояние не уменьшается…
На остановках друзья сходились и обедали вместе, и благотворное присутствие Раисы сказывалось и здесь… Хотя улыбка исчезла с ее губ с тех пор, как она возвратила мужу кольцо, и она постоянно была серьезна, но ее милая предупредительность, внимательность и грация остались, делая ее незаменимой для всех…
Останавливались только для ночевок, так как почтовые станции того времени были отвратительнее всякого экипажа.
Графу настолько было приятно находиться вдвоем с Раисой, что он стал с нетерпением ждать минуты, когда мог сесть с женой-недругом в карету…
Иногда с приближением ночи Раиса засыпала в углу кареты, более отдаленном от мужа… Тогда он прислушивался к дыханию спящей, чистому и ровному, как у ребенка. Часто вздох вырывался у спящей, а иногда, когда Валериан притворялся спящим, Раиса, убежденная в своем одиночестве, открывала глаза и грустно всматривалась вдаль…
И Валериану так хотелось бы знать, о чем она грустит: о прошлом или о будущем?..
Вскоре у графа начало пробуждаться к жене чувство жалости с примесью нежности…
Она страдала, эта молодая женщина, так честно действовавшая в отношении его! Что заставляло страдать ее?!
Он не мог разрешить этот вопрос, но готов был взять жену за руку и тем выказать свое участие, свою симпатию к ней…
Ненависть его к ней давно исчезла. Он забыл и про свой отказ в церкви после венчания. Он помнил теперь только о бесконечной преданности ему Раисы! Его восхищало мужество, проявленное ею для спасения его сестры! Его умиляло воспоминание об ее неутомимом уходе за ним во время его тяжелой болезни…
Это была признательность, более того — дружба, ведущая к началу… любви!
«Она никогда не простит мне оскорбления в „Красном кабачке“!» — часто думал он.
Желание быть прощенным женой с каждым днем все сильнее покоряло Валериана.
А карета все катилась, верстовые столбы все мелькали… Урал и граница России уже далеко позади… Еще несколько дней, и они будут в Москве.
Графу хотелось въехать в столицу с чистым сердцем и спокойной душой…
Однажды он проснулся с восходом солнца. Раиса еще спала. На щеках ее блестели невысохшие слезы: было видно, что она плакала во сне.
Сердце графа замерло от мучительной жалости. О чем она плакала?..
Он пристально взглянул на нее, поражаясь красоте ее лица, находя его необыкновенно прекрасным. Ни одно женское лицо не казалось ему столь полным одухотворенности и величия души.
Бессознательно, подчиняясь непреодолимому желанию, он взял руку, лежащую на коленях спящей и удержал в своих руках.
Раиса мгновенно проснулась и, выпрямившись, провела рукой по волосам и откинулась в угол кареты.
Несколько минут они просидели молча. Наконец, граф решил заговорить.
— Скоро и конец нашему путешествию, — сказал он.
Раиса повернула к нему спокойное лицо.
— Мы расстанемся так, как вы желали?
Раиса не отвечала, как бы не поняв его вопроса.
— Прежде, чем сказать вам «прости», — продолжил Грецки, — я хотел бы удостовериться, что между нами не остается ни тени гнева.
«Гнева?!.. У нее?!»
Раисе стало так тяжело и больно, что она едва сдерживала рыдания.
— Отвечайте же! — просил Валериан, не слыша его ответа.
— Я не сержусь на вас, — ответила она слабым голосом.
— Тем не менее, я причинил вам большое зло, требующее прощения…
Она печально взглянула на него.
«Зло? Только зло?.. А все другие огорчения?» Но теперь… все равно…
Объяснение оказалось много труднее, чем думал граф, но следовало все же придти к концу.
— Прежде, чем расстаться с вами навсегда, — снова начал он, — я бы хотел быть уверенным, что вы простили мне оскорбление… сделавшее вас моей женой.
— Как вам, так и друзьям вашим я все простила, — произнесла, покраснев, Раиса.
— Но я… виновнее всех, — признался Валериан, более смущенный, чем когда-либо.
— Вы?!.. Так это были вы?! — вскрикнула Раиса.
И Валериан моментально вспомнил о том, как Раиса предложила ему в церкви вопрос, на который он отказался отвечать, желая больнее унизить ее… Вспомнил, как она упрашивала его сказать ей правду!..
Ему тогда трудно было понять эту деликатность нежной женской души, деликатность до глубины пораненного женского сердца!.. Но теперь он ясно понял, как она должна была страдать, находясь с ними в Сибири, в среде этих трех людей!..
Ему стало больно и стыдно за себя, и он виновато взглянул на нее. Но Раиса не смотрела на него. Ее лицо, покрытое яркой краской, отвернулось от него.
Графу все стало ясным: чтобы простить его молчание и его последнюю дерзость, необходимо было, чтобы она любила его!
«А что если она действительно меня любит?»
От этой мысли сердце его наполнилось неизъяснимой нежностью и блаженством…
Все восхищение Раисой, которое он так тщательно скрывал, долг его в отношении жены, обращенный им в неблагодарность, нежность, превращенная им в ненависть, как прилив огненной реки наполнили его сердце до того, что он не мог в волнении произнести ни слова…
Сняв с часовой цепочки возвращенное ему Раисой кольцо, он взял эту скромно отказывающуюся ручку и надел кольцо на осиротевший пальчик.
— Простите, если сможете, мне все оскорбления, — произнес он с глубоким волнением. — Я негодяй, я неблагодарный, Раиса, но я люблю вас, и вы — моя жена!
Вместо ответа Раиса залилась слезами, закрыв лицо руками.
Валериан нежно отвел от ее лица руки, бережно повернул к себе заплаканное личико и, заглядывая в глубину чудных черных очей, прошептал:
— Милая, не плачьте! Ваши слезы рвут мое сердце… Я подлец, но простите меня! У вас нежная, отзывчивая душа, но неужели я вытравил в ней все хорошее, доброе, и мне не на что больше надеяться?!..
Раиса слушала эти слова как музыку… Они падали на ледяную броню, в которую она постаралась запрятать свое сердце… Душа ее оттаяла, с нее спадала притворная холодность, и Раиса подняла наконец свой взор на мужа…
Валериан прочел в ее взоре и прощение, и безграничную любовь, и надежду на огромное счастье…
Он громко вскрикнул от восторга, наполнившего до краев его сердце, и осыпал безумными поцелуями дорогую головку жены, доверчиво прильнувшую к его плечу…
На следующей станции за обедом неугомонный Резов, заметив обручальное кольцо на руке молодой женщины, вполголоса произнес:
— Эге!..
Он ожидал, что сейчас Грецки скажет ему в ответ какую-нибудь колкость, и был поражен, услышав его слова:
— Я глубоко виноват перед графиней, но всей последующей жизнью постараюсь искупить свою вину! И надеюсь, что когда-нибудь графиня простит мне причиненное ей зло…
За эти слова Валериан был вознагражден пожатием руки Собакина, который чуть не вывихнул ему плечо.
47
Приехали в Петербург…
Граф Валериан с женой были тепло встречены старой графиней Грецки.
Она горячо расцеловала племянницу, нашла, что та похудела, но стала еще красивее.
И тут же спросила ее:
— Раиса, а как Валериан ведет себя? Не обижает тебя?
На что Раиса поспешила ответить:
— Что вы, милая тетя!
Тогда графиня поцеловала и племянника, сказав ему со свойственной ей прямотой:
— А ты знаешь, Валериан, я боялась, что ты не сумеешь оценить то сокровище, которое послала тебе милостивая судьба! И тогда я отвернулась бы от тебя!
Граф улыбнулся и расцеловал руки своей тетушки, не мирящейся с людской несправедливостью и обидой невинного, в чем он успел убедиться на собственном примере. Граф был искренне рад, что ему не придется краснеть перед ее правдивым, честным взором…
Через графиню-тетку Раиса снова получила аудиенцию у государя, которому было уже известно, что Раиса буквально вырвала у смерти своего мужа.
Тепло и ласково принял государь Раису, дав полное помилование как ее мужу так и его товарищам: всем троим возвращались их прежние права и имущественное положение.