Испытание Раисы (СИ), стр. 18
Фаддей покачал головой с видом знающего человека.
— Я знаю, что говорю! — сказал он тоном пророка. — Я вам говорю, что молодой барин наказан за грехи, но десница Господня поддерживает его, а то он еще больше упал бы! И меня никто не разуверит в этом!
Фаддей и перед своей новой госпожой предстал с видом человека, подчинившегося воле свыше.
— Господь послал вам испытание, ваше сиятельство! — сказал он, низко кланяясь. — Да пошлет Он успокоение душе усопшего вашего батюшки!
— Благодарю вас! — ответила Раиса. — А у вас все в порядке? — добавила она, помолчав.
— Слава Богу, все исправно! Я пришел за приказаниями относительно траура. Быть может, вы пожелаете, чтобы прислуга была одета в траур!
— Нет, — сказала она, — слуги графа не должны носить траура по Порове, армейском фельдшере в отставке… Благодарю вас, что вы об этом подумали!
Уважение Фаддея возросло еще больше к этой молодой женщине, понимавшей свое положение и умевшей так держать себя.
— Я также пришел доложить вашему сиятельству, — сказал он, — что управлявший графа Валериана писал, что высылает деньги за проданную в Комарине рожь!
— Комарино? — переспросила Раиса.
— Да, усадьба графа. Он иногда проводил там лето. Это хорошее имение, с барским каменным домом и рекой.
Фаддей замолчал, ожидая, что скажет Раиса, но видя, что она продолжает молчать, он продолжал:
— Ваше сиятельство, весь запас сена вышел, а также и все дрова, и люди не получали жалования после отъезда барина…
— Хорошо, — проговорила Раиса, — я позабочусь обо всем. Сколько высылает управляющий?
— Двадцать три тысячи серебром, ваше сиятельство!
Раиса невольно задумалась, вспомнив об умершей от горя матери, о своем отце, умершем от нравственной слабости, о своей разбитой жизни и с горечью сказала самой себе:
«Деньги!.. Что они значат в сравнении с тем, чего я лишилась?»
— Есть много вопросов, достойных внимания вашего сиятельства, — продолжал Фаддей, кашлянув в руку. — Лошади ничего не делают, потому что вы не пользуетесь ими! Быть может, возможно их послать в Комарино, где прокорм ничего не стоил бы, между тем, как здесь… Да и люди… Их бы тоже можно послать в деревню, а то в Петербурге они только портятся и даром тратят деньги.
— Я приду завтра к вам, — сказала Раиса, понимая, что новая тяжелая обязанность падает на ее слабые плечи.
— В котором часу графиня прикажет ожидать себя? — почтительно спросил Фаддей.
— В три часа! — ответила она.
— Графиня удостоит обедать у себя? — спросил старый слуга.
— Нет, нет! — прошептала Раиса.
Фаддей откланялся.
— Не прикажете ли прислать карету? — спросил он на пороге. — Лошади болеют без прогулки! Им бы это было полезно!
— Пришлите карету в три часа, — сказала Раиса, краснея.
Странное чувство овладело ее. Все, что относилось к Валериану, ложилось на нее печатью стыда и было для нее недосягаемо. Она невольно краснела перед домом мужа и всем, что ему принадлежало, как перед ним самим, а отчего — и сама не знала.
Когда Фаддей удалился, Раиса вернулась в комнату, где умер ее отец.
— Плохо или хорошо я делаю? — проговорила она, глядя на портреты родителей. — Какой совет дадите вы мне, мои умершие дорогие советчики? Суждено ли мне остаться в неизвестности в этом гордом свете, который меня отталкивает? Должна ли я гордо поднять голову, как невинная, или робко скрыться, как виновная?.. Боже мой! Вы знаете, что я невинна! Зачем же мне бежать от того, что мне послано судьбой?!
25
На следующий день весь квартал был удивлен и жужжал, как потревоженный улей, когда в два с половиной часа собственная карета Раисы, запряженная парой вороных рысаков, остановилась у маленького домика. Молодая женщина села в экипаж и карета быстро умчалась.
Угадывая желание своей госпожи, Фаддей не предупредил прислугу о ее приезде, и только он да швейцар ожидали ее в передней. Швейцар снял с нее ее скромное суконное пальто.
Раиса не останавливалась, как в первое свое посещение, а прямо прошла в кабинет Валериана.
Большой кабинет был оббит темно-зелеными гобеленами, и портьеры такого же цвета на окнах едва пропускали свет.
Фаддей, войдя за нею следом, поспешил подставить ей рабочее кресло и положил на стол маленький ключик.
— В маленьком ящике, ваше сиятельство, вы найдете деньги, присланные сегодня утром на мое имя, как и раньше делал управляющий.
Взгляд слуги старался прочесть на лице Раисы, порицает ли она его поведение… Не заметив ничего, он продолжал:
— Там также уведомление о состоянии имения. Барыня, быть может, пожелает ближе ознакомиться?
Раиса тихонько выдвинула ящик. Пакет с деньгами, присланный утром, лежал перед ее глазами. Невольно она вспомнила про десятирублевую бумажку, ее единственные деньги, отданные накануне кухарке и по всей вероятности уже истраченные.
Какой контраст между ее нищетой и этим богатством!.. Все, что было здесь, по воле государя принадлежало ей! Сколько желаний она могла удовлетворить на эти деньги! Костюмы, драгоценности, удовольствия, не считая роскоши этого большого дома со всей мебелью, серебром, хрусталем и экипажами!..
— Сколько всего должны? — спросила она Фаддея.
Он начал длинные счеты, и молодая женщина, не имея возможности все запомнить, записывала на бумаге.
В течение двух часов они разобрали все упущения, а именно все вопросы о сене, о жаловании, о прокорме, процентах по некоторым займам Валериана…
Билеты были вынуты из ящика и разложены в кучки, и на столе обложены бандеролями, на которых было написано, куда именно назначались деньги.
— Это все? — спросила Раиса, вздохнув не то от усталости, не то от облегчения.
— Все! — ответил слуга, бросая внимательный взгляд на свою добрую госпожу.
Раиса пересчитала оставшиеся деньги: их осталось пятнадцать тысяч рублей.
Фаддей глядел на нее с большим уважением и в то же время с какой-то боязливой горечью. Он думал о своем сосланном молодом барине, которого он в детстве носил на руках, которого охранял, нянчил, распекал, у изголовья которого он проводил столько бессонных ночей, когда тот был болен, и который заставлял его проводить бессонные ночи, пока сам где-нибудь веселился.
Сосланный по всей вероятности уже истратил все, что захватил с собой. Он должен быть там очень несчастен, в хижине, заменяющей ему собственный дом, без книг, собак, лошадей, а может быть, даже без сигар…
Фаддей всей душой был привязан к барину, понимал, как тяжело тому находиться без привычного ему с детства комфорта, но не мог же он сказать об этом Раисе!.. Ведь все теперь принадлежало ей!
Не довольно ли с ее стороны и того, что она оплатила все счета, заплатила все долги и кормила прислугу, в которой не имела ни малейшей надобности?!
Эти бедные люди, дворовые Валериана, не смели ни покинуть ее, ни чего-либо требовать от нее: она могла свободно распоряжаться их жизнью и смертью!..
Она ревностно заботилась обо всем, что касалось Валериана, что еще можно требовать от нее?..
И все же Фаддей, взглянув на образ, висевший в углу, перекрестился и, ободрив себя краткой молитвой, кашлянул, предупреждая о своем желании говорить.
Раиса вышла из своей задумчивости и протянула руку к ящику. Фаддей почувствовал, что момент упущен.
Раиса, вынув банковые билеты, отсчитала двенадцать тысяч и, свернув в маленький пакет, отодвинула его немного дальше, затем пересчитала оставшиеся и вложила в маленький бумажник, найденный в ящике.
— В котором часу закрывается почта? — спросила она.
— В три часа, — ответил Фаддей.
— Сегодня слишком поздно, — заметила Раиса.
Она взяла перо и написала на большом конверте:
«Его сиятельству графу Валериану Грецки».
— Где он находится? — спросила она.
Старик сказал адрес, который она написала твердой рукой.
— Свечку! — проговорила она, не поднимая глаз.