Испытание Раисы (СИ), стр. 16
Молодая женщина холодно принимала дружеские излияния этой толпы: она знала им цену. А своим возвышением она так мало гордилась, что посетители, удаляясь, были проникнуты полным уважением к ней.
Когда все ушли, Поров и Раиса, переодевшись, вышли. Они отправились на квартиру Валериана Грецки.
Там царило полное смятение…
Полученные от властей приказания нагнали страх на необразованную челядь. Слуги думали, что теперь новая их госпожа имеет право жизни и смерти над ними. Она была как полновластная царица над своими подданными!
Дом был в полном порядке, лошади, заботливо прикрытые попонами, стояли в упряжке, экипажи блестели, как новые.
Раиса с тяжелым сердцем поднялась по лестнице, обитой красным сукном, и вошла в покои своего мужа.
— Как он богат! — сказал Поров.
Раиса, очень довольная тем, что он не сказал: «Как мы богаты!», повернувшись к нему, наградила его взглядом, полным детски-искренней благодарности и признательности.
Громадное богатство Валериана Грецки всюду проявлялось в предметах барской роскоши! Начиная с передней, украшенной дубовой панелью, до будуара, где серебряный умывальник покоился на итальянском мраморе, — все кругом дышало блеском и негой высшей знати.
Тонкий вкус выражался в качестве предметов, а не в количестве их. Все было прекрасно: мягкость материи, удобство мебели, ясность больших зеркал! Все удостоверяло, что хозяин был богат и умел хорошо распорядиться своим богатством.
Старый дворецкий, родившийся в дворце графов Грецки, шагом сопровождал своих новых господ. Он вынянчил Валериана, любил его без памяти и был убит его ссылкой. Он отдал бы остаток своей жизни на то, чтобы сопровождать своего господина, но это было воспрещено.
Подойдя к спальне Валериана, он распахнул настежь двери, как и во всех других комнатах, и стал в стороне.
Поров вошел, но Раиса не решалась: ей казалось неловким войти в комнату мужчины и она покраснела.
— Что же ты? — обратился к ней отец.
Она, стесняясь и стыдясь, вошла.
Роскошная мебель выдавала утонченный вкус. Кровать, узкая и короткая, настоящая лагерная койка с тонким тюфяком была покрыта тонким голландским полотном, и байковое одеяло как бы ожидало возвращения своего хозяина.
— Барин сам убил медведя, — сказал старый дворецкий, указывая на чудесный медвежий мех, служивший ковром перед постелью.
Все молчали…
Ободренный добродушным отношением и величавым достоинством Раисы старик прибавил:
— Вы будете жить здесь, сударыня? Прикажете приготовить обед?
— Нет, нет, — мы не будем жить здесь! Не правда ли, отец?
— Конечно, нет, — ответил и Поров.
Дворецкий удивился.
— Тогда не прикажете ли нанять для вас другое помещение?
— Нет, — ответила Раиса, — не надо: мы будем жить у себя.
Дворецкий еще больше удивился.
— Как прикажете, — сказал он со вздохом. — Барин очень любил эту комнату.
Раиса окинула взглядом предметы, близкие хозяину и любимые им: несколько книг, фамильные портреты, маленькие безделушки украшали туалеты, — все воспоминания о друзьях, а может быть, и о любовницах!
— Чей это портрет? — спросила Раиса, указывая на портрет молодой, чрезвычайно красивой женщины с холодными чертами лица.
— Это сестра графа Валериана, ваша светлость, — ответил старик.
Раиса перевела свои взоры на другой портрет, повешенный над кроватью, в голубой бархатной раме.
— А это? — снова спросила она.
— Ах, Боже мой! — с грустью произнес дворецкий. — Это умершая графиня, ваша свекровь! Граф хотел увезти ее портрет с собой, да, должно быть, позабыл!
— Надо отослать его немедленно! — с живостью сказала Раиса.
— Ах, госпожа, — проворчал старик с укоризной, — мы не имеем права ни до чего дотронуться: это все вам принадлежит!
Раиса глянула на дворецкого и, подумав немного, спросила:
— Где чемоданы графа?
— Какой вам нужен?
— Принесите небольшой чемодан!
Дворецкий исчез.
Поров, сидя на маленьком диване, положа руки на колена с видом усталости, следил за своей дочерью.
Скоро вернулся дворецкий с чемоданом в руках.
— Этот чересчур мал, — заметила Раиса.
Старик вышел и вскоре вернулся с чемоданом средней величины.
Раиса с лихорадочной поспешностью принялась укладывать в него предметы роскоши: канделябры, чернильницу, книги, бювар, — все то, что могло служить памятью Валериану и скрасить его жизнь в далекой глуши. Затем, взяв со стола салфетку, она покрыла все уложенное и завернула в нее миниатюрные портреты. Открыв комод, она вынула дюжину платков, шелковые рубашки и остановилась, увидев, что чемодан полон.
— Граф сильно дорожил портретом матушки, — осмелился заметить старый слуга, считая поступок Раисы за грабеж.
— Тем лучше, — сказала Раиса, обернувшись к нему лицом, покрасневшим от работы. — Вы знаете адрес графа, так что пошлите ему сегодня же этот чемодан!
Пораженное лицо старика много выразило чувств, но больше всего на нем выделялись удивление и радость.
— Сию минуту, сударыня! — сказал он дрожащим от волнения голосом. — Сию минуту! Граф будет очень доволен!
Раиса, запирая чемодан, склонила голову на его крышку и заперев, передала ключи дворецкому.
— Как вас зовут? — спросила она.
— Фаддей, ваше сиятельство!
— Итак, Фаддей, вы мне будете отдавать отчет во всем, что тут будет происходить! Все останется так, как было при графе, чтобы он, возвратясь, нашел все, как было!
— Вы думаете, что он возвратится? — спросил старик новую графиню с глазами полными слез.
— Я надеюсь, — прошептала она как во сне.
Фаддей взглянул на нее. Неизвестно, что он мог прочесть на лице Раисы, но он, приблизясь к ней, взял ее руку и почтительно поцеловал.
Раиса возвратилась к действительности.
— Каждую неделю приходите ко мне с докладом, — сказала она, — я ухожу.
Она взглянула на отца. Тот, сидя на диване, заснул, откинув назад голову. Лицо его было бледно, он казался мертвецом.
— Сударыня, прикажете заложить? — спросил старый слуга.
— Нет, — ответила Раиса, — пошлите за каретой.
Удивленный Фаддей поспешил повиноваться.
Раиса осторожно разбудила отца и свела его с лестницы, обитой красным сукном.
Возвратясь домой, Поров слег в постель. Им овладела спячка, которая не покидала его больше.
23
Все были крайне удивлены, узнав, что ничего не значащая девушка, достигнув такого высокого положения, отказывалась жить в своем роскошном доме и продолжает жить в своем скромном убежище.
— Чему тут удивляться? — сказала Адина, надменно пожимая плечами. — Пиявки живут только в грязи!
Это замечание было высказано чиновнику, заменившему генерала Клина, который часто, глядя на белую, мраморную ручку княгини, грустно размышлял о том, что княгиня для него суждена быть в числе звезд, иначе говоря, недосягаема.
«Но я же из-за нее попал в немилость, — рассуждал генерал Клин, — и в большую немилость, а это стоит хоть маленького участия и симпатии с ее стороны!»
Так говорил он себе не раз, но шансы его оставались теми же. Это доказывает, что генералу не хватало философии или он был лишен прозорливости, если мог ожидать, что Адина вспомнит о друге, попавшем в немилость хотя бы и по ее вине!
Первым делом Адины было — навестить дам, пораженных, как и она, приговором государя.
Визит к Собакиной был недолог: она постаралась поехать к ней так, чтобы не застать ее дома и прокляла тот несчастный случай, что дама эта, несмотря на час своих визитов, оказалась у себя.
Две-три слезы в платок, украшенный кружевом, несколько проклятий Раисе, несколько глубоких критических замечаний, полных снисхождений к приговору, немного слов христианского утешения — и княгиня Адина, поднявшись и быстрым движением маленькой ножки откинув шлейф своего черного платья, раскланялась с Собакиной и поспешила удалиться.