Смеющийся Пеликен, стр. 38

— Посмотрите, — сказал Виютку. — Никто из них никогда не прислушивался к чужим бедам и никому не помогал. За это они попали сюда. И теперь тревожатся только о себе.

Юноши пристально вгляделись в холодные бесстрастные лица. Да, эти лица ничего не выражали, но руки… нельзя было без содрогания смотреть, как сжимались и разжимались их чуткие пальцы, до крови впиваясь в ладони, как лишние бессильно падали на колени.

Неподалеку от Эрмена сидела тоненькая смуглянка Иниан, на которую он посматривал с тревогой. В последнее время их все чаще видели вместе, а теперь Иниан почти не отходила от юноши. Даже когда он спал, сидела у изголовья, сторожа его сон. Вспомнив об этом, Айван спросил Яри:

— Почему же во время сна не овладели нами?

— По своей воле должен остаться тот, кто спасет лишних. И если чисты его помыслы, то не превратится он тоже в лишнего, сможет снять с них проклятие Сверху Сидящего.

Илик решительно сорвал шапку:

— Остаюсь! Эй, красавицы!

Тотчас на его голову легли нежные женские пальцы.

Глаза юноши сразу остекленели, он уже ничего не видел и не слышал…

— Илик! Илик! — тормошили его друзья. — Что с тобой происходит?

Костенеющим языком он пробормотал:

— Блаженство… нич-чего… н-не нужно…

Он стал лишним.

— Ну нет! — возразил Виютку, — Я вижу каждую шерстинку на бегущем вдали олене. Я слышу, как растет мох в тундре. Мне хочется иметь детей и разговаривать с ними, видеть их, слышать их лепет. Стать лишним из-за этих?

— Ты говоришь… как лишний! — вдруг выпалил Эрмен и покраснел. Все засмеялись:

— Ведь не говорят они!

Но Эрмен отвернулся и посмотрел на. Иниан, которая вся подалась вперед, словно услыхала его слова.

Юноша медленно снял шапку, и вложил в ее руки. Почувствовав это, девушка вскочила на ноги, крупные слезы покатились по её лицу. Она встала рядом с Эрменом и, с бесконечной нежностью положив пальцы на его закрытые веки, провела руками по вискам и голове.

Затаив дыхание, все смотрели на Эрмена. Лицо его исказила судорога, глаза закатились, губы посинели. Но девушка все гладила его голову, и щеки Эрмена порозовели, лицо успокоилось.

Вдруг улыбнулся он и светло посмотрел на товарищей.

— Ты не ослеп?! — вскрикнули они.

— Н-нет… я вижу… — неуверенно пробормотал он. — И слышу… слышу, как они разговаривают!

— Что? — Яри наклонилась вперед.

— Они говорят… говорят, что не хотят больше быть лишними!

Эрмен быстро коснулся пальцами Иниан, и та ответила ему крепким порывистым пожатием. Лишние повскакали с мест и принялись плясать. По их лицам текли слезы радости.

После короткого отдыха девушки запрягли наевшихся собак п погрузили припасы на нарты. Взяли много припасов — неизвестно, далек ли путь. Благодарные жители на дорогу дали самую лучшую еду.

Никто теперь не задерживал путешественников — все внимание племени было отдано новому вождю — Эрмену. Он распоряжался, и по его малейшему знаку лишние бросались к нему со всех ног. Яри подумала, что им пришлось бы плохо, если бы Эрмен вдруг повелел их не отпускать.

Но Эрмен даже не помышлял о таком — он не отводил глаз от лица смуглянки Иниан, которая за одну ночь словно расцвела и превратилась в невиданную красавицу. Юноши, глядя на нее, тайком вздыхали, и, заметив это, Яри вышла из шатра и крикнула что-то на птичьем языке. Тотчас появился Тэрыкы.

Все время, пока были в земле лишних, он молчал — появлялся неслышно, как тень, и так же исчезал. Где ночевал — неизвестно, наверное, в зеленом снегу. Он относился к лишним настороженно, и те платили ему тем же.

Ехали быстро. Яри все больше проявляла беспокойство, вглядываясь вдаль. Зеленый снег побледнел, стал желтым, потом приобрел розовый оттенок. Вдали поднялось розовое сияние, будто вот-вот взойдет солнце. Непонятный шум нарастал впереди.

На излучине стояли розовые пышные шатры, словно надутые ветром, а воздух стал еще более душным, чем в земле лишних. Но здесь не было тишины! Со стороны селения неслось беспрерывное гудение множества голосов, в них слышалась непонятная угроза.

— О-о! — простонала Яри. — Розовые снега…

— Говори! — потребовал Айван.

— Это земля забытых…

Судьба жестокого сына. Затея братьев. Розовые сестры Атана и Апата

Рассказывают, что некогда один человек совершил нечто ужасное, от чего содрогнулись все люди: забыл родных отца и мать. Состарившись, они умирали в своем шатре, а он жил в довольстве и сытости всего в нескольких шагах и даже не заходил к ним.

Никогда не поделился своей добычей. Ковшика воды не подал, когда они уже не имели сил подняться. Так и умерли, не дождавшись помощи от сына.

Когда предстали они перед Сверху Сидящим, спросил он, какую кару желают они своему жестокому сыну. Предложил бросить его в ледяные просторы, где он бродил бы бесконечно, изнывая от голода, холода, жажды. Или навечно посадить на цепь, поставив в отдалении изысканные яства. Или превратить в старую подстилку, полную блох, на которой спят собаки.

Заплакала мать — родительское сердце жалостливо — и стала просить Сверху Сидящего:

— Не нужно таких страшных кар! Мы жили плохо, а он пусть живет хорошо, не знает никакого горя.

Нахмурился Сверху Сидящий, обернулся к отцу:

— Нужно покарать его. Скажи теперь ты!

Отец сказал:

— Пусть живет лучше всех, но не знает, откуда он, кто его родители, какого он рода. И когда спросят его об этом, ничего не сможет сказать. Не хочу, чтобы в нашем славном роду были такие.

Долго думал Сверху Сидящий. Потом сказал:

— Пусть будет так. Все забудет он, и о нем забудут люди.

И лишился жестокосердый человек памяти. С тех пор живет он в своей земле. Даже обитатели нижнего мира знают о ней, но и они держатся подальше — ни одно живое существо не желает лишиться памяти. И лишние не обменяли бы свою память на все чувства, которых лишены, ибо без памяти нет человека.

Как ни печально и странно, в земле забытых тоже много жителей, потому что есть еще люди, забывающие своих родителей и уходящие навечно в эту землю.

С опаской входили путешественники в селение. Яри предупредила их, что нельзя ввязываться в спор с жителями — разум человека от этого может помутиться. Никто не остановит забытого и не получит у него толкового ответа: будет слушать только его. пустопорожнюю болтовню.

Первый же встреченный житель разразился длинной речью, из которой путешественники ничего не поняли, а в головах у них слегка загудело. Он не говорил, а выкрикивал каждое слово, будто старался запугать слушателей:

— Что? Все хорошо! Вы попали в самое лучшее селение! Здесь живут лучше всех! Разве могут где-нибудь жить лучше?! Да и вообще, разве там живут?! Не знаю и не помню! Раньше тоже хуже жили! Не знаю как, но хуже! Да и зачем знать?! Зачем помнить?! Что такое помнить?! Мы ничего не помним! Прошлое — зачем оно нам?! Мы живем только настоящим и будущим! Настоящее прекрасно, будущее еще прекраснее! Живите с нами!

Когда путешественники попросили накормить их, забытый еще сильнее закричал:

— Еда! У нас самая лучшая еда! Нигде такой не найдете! Идите куда хотите — везде много еды! Сколько угодно! Какой угодно! На разные вкусы! Ешьте сколько хотите!

Но так и не накормил их, ушел, выкрикивая свою бесконечную речь. Тогда они зашли в первый попавшийся шатер… Все вещи здесь были приятного розового цвета, но разбросаны в ужасном беспорядке. На них лежал толстый слой розовой пыли. Под ногами хрустели розовые мусор и объедки. Немытая посуда покрыта розовой грязью. Здесь было много розовой еды.

Яри объяснила, что забытые никого не угощают, ни с кем не целятся — ведь не помнят о таком обычае. Путешественники сами принялись за еду. Она оказалась действительно вкусной и обильной, так и таяла во рту, словно воздушная, но не насыщала. Не успели они отдохнуть после сытного обеда, как снова почувствовали сильный голод и набросились на еду. Но сколько ни ели, чувство сытости не приходило.