Смеющийся Пеликен, стр. 19

Черный Шаман камлал очень тихо. По бубну постукивал колотушкой, обтянутой кожей серой змеи. Мухоморов принесла ему Каманхват, объелся он ими и теперь совсем обезумел.

То в жука с хвостом превращался, то в краба с крыльями, то в червя мохнатого. Вместо громких криков лишь хрипел.

Помощником был рэккен с лицом острым, как нож, и с собачьими ушами — Кумак, владеющий Железным крючком. Неслышно по шатру метался и все необходимое подавал. С левой стены бубен подал — изломал его Черный Шаман, с правой стены, с задней, с передней — тоже изломал. Последний бубен, увешанный зубами волка-одиночки, взял Черный Шаман.

Долго где-то летал. Когда вернулся, глаза его ледяными стали, вокруг них — иней.

— Подавай, — сказал он.

Кумак в угол кинулся, разные предметы крючком из глубокой ямы выдернул, бросил на середину. Даже руками прикасаться боялся, только человек мог это делать.

Началась работа Черного Шамана.

Из каменного молота, принесенного Ивликелхеном, голову сделал. Туловище — из доски, на которой скребла шкуры маленькая старушка. Руки из деревянных крючков для жира, а ноги из кривых скребков, что дала Каманхват. Вместо ладоней приладил двух живых крабов, принесенных со дна моря огромной Майырахпак. Закончив, стал шептать на ухо человечку что-то злобное, даже пена в углах рта закипела.

— Встань, Камыснап!

Поднялся человечек, такой страшный, что все даже засмеялись от удовольствия, хотя и подальше отодвинулись. Каманхват бросила ему два звериных глаза и голый хвост да ядовитое жало.

— Будешь еще красивее!

Заулыбался Камыснап, когда хвост и глаза себе приладил, уставился на всех немигающим взглядом. Засвистели, защелкали, зашипели на него:

— Мигни! Мигни хоть раз!

Не мигают глаза звериные. Тогда сказал Черный Шаман;

— Вслед за Айваном иди. Когда настигнешь, в тело его войдешь.

Вышел из шатра Камыснап и побрел на кривых ногах не быстро и не медленно, прямо по следу Айваиа. Теперь уж не отстанет, потому что нигде не останавливается, глаза его не мигают, а жало наготове.

Ни в огне Камыснап не горит, ни в воде не тонет…

Черные, рыжие, серые болезни. Аинка не хочет идти замуж. Все бы друг друга слушались!

— Эй, внутри сидящие! — громко окликнул Кыкват.

Вышла седая Лайнэ и радостно заморгала слезящимися глазами. Она сказала, что Татай совсем плохой стал, даже одеться без посторонней помощи не может.

Шаман что-то проворчал, шагнул в шатер и воскликнул:

— Какомэй!

От испуга чуть навзничь не упал. В шатре было полно болезней — бегали, словно песцы, под ногами, спали, свернувшись клубочками, или грызли что-то в углу, как собаки кости. Черные, рыжие, серые… Увидев Кыквата, радостно завизжали и кинулись к нему. Еле успел он выскочить из шатра, входную шкуру за собой опустить.

— Сидите! Сидите внутри и не высовывайтесь! — Дрожащими руками вытащил мешочек с когтем Серого Орла и стал размахивать им, потом опустился на четвереньки и побежал вокруг шатра по-собачьи, рыча и бормоча заклинания.

— Тихо! Сидите тихо, не шевелитесь! Не смотрите по сторонам, не оглядывайтесь! — крикнул он, замкнув первый круг.

Женщины замерли у входа, испуганно глядя в щель. В пологе завозился Татай. Узнав голос шамана, он что-то пробормотал, но Кыкват, пробегая второй круг, крикнул:

— Тихо! Сидите тихо, не разговаривайте! Говорю только я!

Слышно было надсадное пыхтение шамана и невнятные, глухие заклинания. Лайнэ мелко-мелко дрожала. Что же такое страшное увидел шаман, что сразу из шатра выбежал?

— Тихо! Сидите тихо, не думайте ни о чем! Думаю только я!

Аинка тоже задрожала. В щелку было видно, как вокруг шатра бегает на четвереньках кто-то страшный, на медведя похожий. А может, Кыкват уже в медведя превратился?

Забежит сейчас сюда и всех разорвет…

Но Кыкват на этот раз решил ни в кого не превращаться — не любил этого, трудно, потом все тело болит. Думал, что у Татая сидит какая-нибудь маленькая болезнь, лишь увидит его — одного вида испугается, в тундру убежит. А их целый шатер! Может, и его погубить хотят? Вон как все бросились к нему!

По лицу струился пот, застилая глаза, и вдруг он почувствовал, что одна болезнь прыгнула ему на поясницу и острые зубы в спину вонзила.

— Ох! — испугался Кыкват. — Что это такое прыгнуло мне на спину?

На его заполошный крик выскочили из шатра женщины, осторожно сняли со спины шамана полуразвалившуюся нарту, которая раньше стояла прислоненная у передней стенки.

Пробегая мимо, шаман задел ее, и нарта упала.

— Тьфу! Собак нет, а нарту держит, — ругалась Лайнэ на своего старика. — На чем ездить собирается?

Шаман сердито ощупывал поясницу. Он вспомнил, что такая болезнь уже не раз нападала на него самого, по нескольку дней подряд держа его в позорном собачьем состоянии. Вот и сейчас, наверное, пряталась эта болезнь среди других в шатре Татая.

Аинка захихикала, глядя на полусогнутого шамана. Тот еще больше рассердился:

— Зачем болезней столько развели? Вон сколько их, так под ногами и бегают! И как только вы с ними живете?

Лайнэ попятилась и замахала руками:

— Но ведь ни одной не видели мы!

— Ге-ге! — хмыкнул Кыкват. — От ваших глаз сокрытое вижу я. Как песцов в тундре, развелось в вашем шатре болезней. Наверное, чем-нибудь вкусным кормите их?

— Сами полосками шкуру с шатра срезаем и варим, — Аинка обиженно показала кусочек старой моржовой кожи. Кыкват задумчиво помял негнущийся бурый клочок.

— Может быть, эту пищу больше всего любят болезни? Прямо разжирели они! Как теперь выгнать их? Придется вам чем-нибудь другим питаться.

Лайнэ и Аинка только переглянулись.

— Разве в яранге они? — старуха боязливо засунула внутрь голову и радостно воскликнула. — Нет тут никого!

Кыкват тоже осторожно заглянул в щелку. Во мраке множество глаз блестело.

— Так и бегают, перед глазами мелькают. Ы-ыч! — крикнул он. — Не пугаются даже, с любопытством смотрят.

— Что же делать? — запричитала Лайнэ, — Ты ведь камлал, отгонял болезни!

— От входа туда, внутрь! — Кыкват сердился все больше. — Чтобы не побежали дальше по селению, ни на кого не напали. Для того чтобы в тундру их прогнать, гораздо сильнее камлать придется, Если Сверху Сидящего просить буду, своих песцов принесешь, чтобы смилостивился он…

У девушки вдруг вырвалось:

— Почему просто так не может он смилостивиться?

Кыкват сильно засопел. До чего глупы эти молодые, не зря ведь запрещают им разговаривать со старшими, чтобы не морочить умные головы глупыми замечаниями!

— Даже из шатра своего никто просто так не выходит, — обронил он, словно разговаривая сам с собой, но Аинка невольно прикусила язычок — мать сильно дернула ее за рукав, приказывая замолчать. — А кто-то хочет, чтобы Сверху Сидящий просто так над ним смилостивился. Если знает, что Сверху Сидящий просто так все делает, почему сам к нему не обратится, не попросит?

Сухой кулачок матери больно ткнул Аинку в спину, так что она влетела в шатер.

Потирая ушиб, она прильнула к стенке и насторожилась, по привычке мысленно споря с шаманом.

— Гласит пословица: «Если ты женщина — молчи!» — пробормотал он. — Ведь на женском языке все равно ты всегда разговариваешь.

Лайнэ постаралась укротить его гнев:

— Плохая охота нынче была… Давно болеет старик. Съедобные корни едим, ягоды, евражек…

— Хм… — шаман сосредоточенно щупал свою поясницу.

— На мясо и жир хотели обменять мы шкурки, — жалобно продолжала старуха. — Или на какую-нибудь пищу у торговцев. Очень плохо зимой без еды. Холодно в пологе, когда жирники не горят.

Кыкват махнул рукой:

— Какая-нибудь пища торговцев не годится для настоящих людей.

— Что делать, если только какую-нибудь пищу привозят они.

— Когда вылечится Татай, добудет много мяса и жира, — возразил шаман.

— Думаешь, легко добывать? — прошептала девушка за стенкой шатра.