Воспоминания. Том 1, стр. 40

И, делясь со мною своими сокровенными думами и горестными переживаниями, митрополит Питирим старался привлечь меня на свободную вакансию Товарища Обер-Прокурора Св. Синода, надеясь найти в моем лице поддержку и опору для каждого, кто знал об отношениях, связывавшие меня с митрополитом, такое желание казалось вполне естественным; но А.Н. Волжин, плохо разбиравшийся в окружавшей его обстановке и видевший опасность всегда там, где ее не было, объяснял такое желание иначе. Ему казалось, что митрополит Питирим желает добиться его отставки и моего назначения на его место. Здесь источник недоброжелательства А.Н. Волжина как к митрополиту, так и ко мне; обвинения же нас обоих в близости к Распутину были пристегнуты лишь с целью объяснить это недоброжелательство менее прозаическими причинами. Между митрополитом и А.Н. Волжиным шла ожесточенная борьба, и, чем энергичнее Владыка настаивал на моем назначении, тем упорнее А.Н. Волжин тормозил его. Однако победителем в этой 6oрьбе суждено остаться митрополиту Питириму.

Глава XXV. Назначение Н.Ч. Заиончковского

Кончился 1915 год, а Обер-Прокурор все еще не подыскал себе Товарища, вакансия, по-прежнему, оставалась свободной. Моя кандидатура выдвигалась все более упорно, а, в связи с этим, отношения мои с А.Н. Волжиным все более обострялись. Оглядываясь теперь на прошедшее, оцениваемое мною столько же объективно, сколько и беспристрастно, я не могу упрекнуть себя в том, чтобы питал к А.Н. Волжину какое-либо недоброжелательство, хотя для этого и имелись, казалось бы, основания. Лично я был до того далек от мысли о возможности моей кандидатуры на пост Товарища Министра, как по своему возрасту, так и по служебному стажу, что не мог относиться недоброжелательно к тем, кто держался такого же мнения. О том же, что Императрица в письмах Своих к Государю настаивала на моем назначении, мне не было известно, и я был убежден, что моя прошлогодняя аудиенция у Ея Величества, несмотря на слова С.П. Белецкого и непрекращавшиеся поздравления с "высоким назначением", не даст и не может дать никаких практических результатов, тем более, что Государыня не вызвала меня к Себе, и со времени первой аудиенции прошло уже три месяца. Я продолжал свою службу в Государственной Канцелярии и был уверен, что обо мне забыли... Ко мне доходили отголоски недоброжелательства А.Н. Волжина; но я не обращал на них внимания, зная цену осуждениям ближнего... Люди гораздо чаще осуждают другого, чтобы похвалить себя и подчеркнуть свои преимущества, чем с целью нанести обиду, и редко делают различие между "рассуждением" и "осуждением". А.Н. Волжин казался мне только жалким, неспособным обнять ни сущности политического момента, ни той закулисной игры, какая создавала этот момент, ни той работы, какая велась в миллионы рук, чтобы одурачить общественное мнение и ввести его в заранее намеченное русло. У меня рождалось лишь досадное чувство от сознания, что даже министры не разбираются в "общественном" мнении и не только повторяют то, что им это мнение диктует, но и верят ему. И это казалось мне тем более удивительным, что то же общественное мнение особенно не щадило А.Н. Волжина; поэтому он должен был бы знать цену ему. При всем том, мое решение отказаться от сотрудничества с А.Н. Волжиным было непоколебимым.

Вот почему я был безгранично изумлен, когда, случайно встретившись со мною, член Совета Министра Народного Просвещения, Николай Вячеславович Заиончковский, сказал мне:

"Ну, поздравляю Вас Товарищем: дело решенное"...

"Каким Товарищем?" – удивился я.

"Ну, да разве Вы не знаете?! Теперь уже скрывать не нужно", – ответил Н.Ч. Заиончковский, крепко пожимая мне руку. Я не знал, что означает такая мистификация. Я не мог допустить того, чтобы назначение могло состояться помимо меня и, притом, в тот момент, когда отношения, создавшиеся между мною и А.Н. Волжиным, абсолютно этого не допускали... И в моем воображении рисовались уже перспективы безвременного скандала, который сделался бы неизбежным, если бы я подал прошение об отставке в день своего назначения и мотивировал бы свое ходатайство нежеланием служить вместе с А.Н. Волжиным.

Настали моменты мучительных переживаний, ибо я ни откуда не мог узнать правды... Впрочем, такое состояние неизвестности длилось недолго. Несколько дней спустя, С.П. Белецкий сообщил мне, что в заседании Совета министров А.Н. Волжин выставил кандидатуру на пост Товарища Обер-Прокуроpa Св. Синода того самого Н.Ч. Заиончковского, который, за неделю перед тем, поздравлял меня с этим назначением.

"В тоже время, – добавил С.П. Белецкий, – Обер-Прокурор намерен возбудить ходатайство об учреждении должности второго Товарища и на эту последнюю представить Вас".

Назначение Н.Ч. Заиончковского не только не задело меня, а, наоборот, заставило облегченно вздохнуть, в надежде, что исчезнет почва для дальнейших сплетен и газеты оставят меня в покое... Однако мало кто знал о моем решении отказаться от сотрудничества с А.Н. Волжиным, и, на смену прежним приветствиям и поздравлениям, явились выражения недоумения, сожаления и сочувствия со стороны тех, кто считал меня обойденным и обиженным.

Мне придется забежать значительно вперед, чтобы рассказать об обстоятельствах, вызвавших назначение Н.Ч. Заиончковского, о которых я узнал лишь в конце 1916 года, уже в бытность свою Товарищем Обер-Прокурора Св. Синода.

А.Н. Волжин был убежден не только в том, что моя кандидатура была выдумана Распутиным, но и в том, что я лично пользовался Распутиным для достижения своих целей, якобы сводившихся к назначению меня Товарищем Обер-Прокурора с тем, чтобы впоследствии свалить А.Н. Волжина и сесть на его место. При таком убеждении было понятно, какое впечатление производили на А.Н. Волжина слова Государя Императора, напоминавшего ему о моем назначении.

Время шло... Государь Император, занятый на фронте, не мог, конечно, сосредоточивать Своего внимания на этом вопросе... Личные доклады А.Н. Волжина Его Величеству были редки, и он пользовался этим для того, чтобы под всякими предлогами, затягивать вопрос о замещении вакансии, измышляя, в то же время, способы избавиться от нежелательного кандидата. Казалось, чего было проще высказать Государю Императору свои сомнения и подозрения, обосновать их доказательствами, если они были, поискать у себя гражданского мужества для того, чтобы разойтись с Государем в оценке кандидата, а затем, если бы такие попытки не удались и Его Величество продолжал бы настаивать на моей кандидатуре, тогда... выйти в отставку, с сознанием исполненного долга... перед Думой и создавшимся ею общественным мнением. Но А.Н. Волжину хотелось и одобрение Думы заслужить, и портфель свой сохранить: он и придумал тот способ, какой можно было бы назвать даже остроумным, если бы он привел к ожидавшимся результатам.

Убедившись в том, что личные доклады не достигнут цели, ибо Его Величество продолжал настаивать на моем назначении, А.Н. Волжин послал Государю письменный доклад, в котором ссылался на крайнюю запущенность Синодальных дел и личную переобремененность делами и ходатайствовал об учреждении должности второго Товарища Обер-Прокурора с тем, чтобы имеющаяся вакансия была предоставлена тайному советнику Н.Ч. Заиончковскому, а мне, как младшему, имевшему меньший служебный стаж, – вновь создаваемая должность второго Товарища.

Государь Император, конечно, не предполагал интриги и того, что этот доклад являлся лишь тактическим приемом А.Н. Волжина, с целью избавиться от нежелательного ему кандидата; ибо, разумеется, А.Н. Волжин был убежден, что враждебно настроенная к Синоду Государственная Дума никогда не отпустит кредитов на учреждение новой должности второго Товарища и мое назначение, таким образом, никогда не состоится. Однако же, не предполагая интриги, Государь Император не ограничился на этот раз обычным начертанием "Согласен", а написал на докладе А.Н. Волжина: "Согласен, но с тем, чтобы на должность второго товарища Обер-Прокурора Синода был представлен князь Жевахов".