Воспоминания. Том 1, стр. 11
Салон-вагон был засыпан цветами...
Подле чудотворного образа стояли ставники и горели свечи...
По очереди входили в вагон прощаться с иконою...
Вслед за архиепископом Антонием вошел в вагон и губернатор Н.А. Протасов. Опустившись на колени, он долго молился пред святым образом, с умилением приложился к нему и затем простился со мною, трижды облобызавшись со мной...
Мог ли я думать, что это прощание будет последним, и я не увижу более этого замечательного человека...
Вскоре губернатор скончался, и его похороны повторили картину описанного крестного хода... За несколько месяцев своего управления Харьковской гу6ернией, он стяжал себе такую необычайную славу, что его считали святым. "Это были не похороны, а открытие мощей", – говорила мне бывшая на погребении Н.А. Протасова. В 5 часов дня, 3-го октября, поезд медленно отошел из Харькова.
Глава VI. По пути в Ставку. Беседа со священником Александром Яковлевым
Когда поезд тронулся, то, находясь еще под впечатлением Харьковского крестного хода, я сказал о. Александру Яковлеву:
"Как неправы те, кто видит в крестном ходе только церемонию, а высокий религиозный подъем, какой в этих случаях всегда наблюдается, приписывает массовому гипнозу... Природа этого подъема совсем иная...
Здесь не только выражение собирательной воли к добру, но и момент массового пробуждения от греха, когда раскаяние одного заражает другого, когда вдруг вся внутренняя скверна озаряется каким-то небесным светом, и видна даже пылинка греховная, где-то глубоко спрятавшаяся; когда требования совести настолько обостряются, что даже малейший грех тяжелым камнем давит сознание, и является потребность очиститься"...
"Что же удивительного, что так объясняют, – ответил о. Александр, – науке теперь больше стали верить, чем Церкви Божией; а про то забывают, что хотя наука и многое приоткрыла, да не все, а, когда дойдет до своего предела, тогда и Церкви не станет отрицать, а сольется с нею... Загордился человек, верит лишь тому, до чего своим разумом дошел; а разум-то не у всех одинаков, вот потому и веры нет... Да и на что она таким людям, коли они своим разумом живут, да на него полагаются?!"
"Да, да, – ответил я, – удивительно это стремление гордого человека засадить каждую Божественную истину в скорлупу своего разума... Что влезет в эту скорлупу, тому и верят и того не отрицают; а что не влезет, то отвергается... Это называется "научным обоснованием"... Как будто такое обоснование является большим авторитетом, чем слово Божие... Вы знаете, батюшка, до чего теперь додумались в Америке?"
"Любопытно послушать", – ответил о. Александр.
"Заметили там люди, что при общей молитве настроение гораздо более повышенное, чем когда молятся в рознь, и что Господь чаще внимает, когда молятся вместе, и что такие молитвы доходнее к Богу... И вот, стали люди собираться, иной раз уже не в храмах, ибо храмы не вмещали молящихся, а на площадях, или даже за городом, и там возносить свои горячие молитвы к Богу... А в моменты каких-либо бедствий, рассылались даже приказы по всей Америке, чтобы в назначенный час возносились бы повсюду моления к Богу. Особенно подчеркивалось, чтобы эти моления возносились не только в определенный час, в назначенную минуту...
И Господь Милосердный внимал этой массовой молитве... И как же, Вы думаете, американцы объяснили милость Божию и то, что Господь услышал их просьбы и исполнил их?! Объяснили "научно"...
Они создали целую теорию о "молитвенных волнах", о так называемых "флюидах", и даже фотографировали эти "волны", какие отражались на пластинке в виде электрических нитей, исходивших от каждого человека и поднимавшихся к небу, причем эти нити не у всех были одинаковы... У одних они были ярче и длиннее, у других короче и бледнее... На пластинке, точнее – на фотографическом снимке, эти нити выражались в виде белых линий, частью пересекавших одна другую, частью параллельно восходивших к небу... Все это может быть и очень хорошо, но почему же не верить просто, почему эта страсть к "научному обоснованию" явлений духовной природы!
Очень возможно, что такие молитвенные волны действительно существуют и, конечно, несомненно, что "флюиды" молящегося разнятся от "флюидов" человека, сидящего в театре; но зачем же уподобляться Фоме неверному и забывать обращенные к нему слова Спасителя: "Ты поверил, потому что увидел Меня... Блаженны не видевшие и уверовавшие" (Иоан. 20, 29).
"Что же, американцы думают, что открыли что-нибудь новое? – спросил о. Александр, – а не помнят ли они, как Моисей еще заставлял Израильтян молиться вместе с ним, подымая руки к небу... И когда все стояли коленопреклонно, с воздетыми к небу руками, тогда Господь внимал их молитвам; а как опускали руки, Господь отвергал их, и молитва отдельных лиц не доходила к престолу Божию... Да и Церковь наша призывает к общей молитве: на то ведь и храмы Божии установлены"...
"Наука, конечно, великий дар Божий, – сказал я, – и отрицать ее нельзя, и стремиться к ней нужно; но, когда человек пытается залезать туда, куда не следует, когда, с помощью науки, желает изучить природу духовных явлений, постигаемых, к тому же, совершенно другим путем, тогда получается впечатление, что он точно проверяет Господа Бога и не верит Ему на слово. Не знание, ведь, дает веру, а вера – знание"...
"Грехи наши тяжкие, – вздохнул о. Александр, – прогневляет человек Господа; ох, как прогневляет"...
Поезд быстро мчался вперед; маленькие станции мелькали одна за другой, Весть о следовании в Ставку чудотворного и повсеместно чтимого образа Божией Матери быстро разнеслась повсюду... Не только большие, но и малые станции были запружены народом, с зажженными свечами в руках, встречавшим святую икону... Все уже знали, что Царица Небесная спешит на фронт помогать Царю спасать Россию; все желали приложиться к образу и вознести свои молитвы... И было невыразимо больно видеть, когда поезд пролетал мимо малых станций, не останавливаясь на них, как народ медленно расходился по домам, покидая станцию... На больших же станциях, во время остановок, служились беспрерывно молебны, и повторялись те же сцены, что и в Харькове... В полном облачении, с хоругвями и зажженными свечами, встречали местное духовенство и народ святую икону, и поезд задерживался на станциях даже долее положенного времени...
Задумчиво сидели мы в салоне-вагоне и оба молчали... Огромное количество свечей озаряло Пречистый Лик Богоматери... Только теперь я рассмотрел чудотворный образ и заметил, какое множество драгоценностей украшало его, как крупны были те бриллианты, коими был унизан венчик вокруг Пречистой Главы Матери Божией...
А эта икона стояла в сельском храме!..
"Отчего Вы так поздно приехали?" – вдруг неожиданно спросил меня священник Яковлев.
Я встрепенулся и мгновенно вспомнил, что этот же вопрос предложил мне нищий, в лохмотьях, при крестном ходе в Харькове, и что никто не мог объяснить мне его загадочных слов...
"Почему поздно?" – испугался я.
"Мы Вас еще в прошлом году ждали, – начал свой рассказ священник Яковлев, – живет в нашем селе старичок Божий; великий он праведник; мы так и почитаем его за прозорливца... В самом начале войны, значит, примерно в конце августа прошлого года, было ему видение Святителя Иоасафа... Явился к нему Угодничек Божий и крепко выговаривал за грехи людские и сказал, что обижают люди Господа неправедною жизнью и грехами своими, что приближается уже время Суда Божия над людьми, что и война послана в наказание, чтобы одумались и образумились люди и покаялись, и горем, страданиями и слезами очистили свои души... Грозил Святитель, говоря, что отступит Господь от людей и отнимет до времени благодать Свою от России... Но по милосердию Своему, чтобы люди не отчаялись, не попустит Господь погибнуть Земле Русской, но что до тех пор не вернет Своей благодати, пока люди не призовут на помощь Царицу Небесную, ибо теперь только одна Матерь Божия может помочь людям и замолить грехи их у престола Всевышнего и спасти Россию. Сказав это, старичок Божий повелел нам собирать деньги на крестный ход и нести нашу чудотворную Песчанскую икону Матери Божией на фронт, и добавил: "Матери Божией самой угодно пройти по линиям фронта и благословить армии наши". Тут, известное дело, некоторые и усомнились и указывали старичку, что не только на фронт, но даже и в Ставку никого без разрешения не пускают; но старичок пригрозил маловерам и твердо заметил им: