Поэзия и проза Древнего Востока, стр. 156

Глава 40

И отвечал Господь Иову, и сказал:

«Корящий Крепкого поспорит ли впредь?

Пусть винящий Бога отвечает Ему!»

И отвечал Иов Господу, и сказал:

«Вот, я ничтожен; что отвечу Тебе?

Руку мою кладу на уста мои!

Однажды говорил я – не возражу вновь;

даже и дважды – не буду впредь!»

И отвечал Господь Иову из бури, и сказал:

«Препояшь твои чресла, стань, как муж;

Я буду спрашивать, а ты отвечай!

Желаешь ли ничтожить Мой суд,

Меня обвинить, чтоб оправдать себя?

Подобна ли Божьей твоя длань

и можешь ли громами гласить, как Бог?

Так укрась же величием и славой себя,

в благолепие и блистание облекись,

излей ярость гнева твоего,

воззри на всех гордых и смири их!

Воззри на всех гордых и унизь их

и придави злых к земле,

всех их совокупно зарой во прах

и лица их мраком завесь!

Тогда и Я похвалю тебя,

что твоею десницею ты храним!

Воззри: я Бегемота сотворил, как тебя;

травой он кормится, словно вол.

Какая мощь в чреслах его

и твердость в мышцах его живота!

Как кедр, колеблется его хвост;

сухожилия бедер его сплелись.

Нога его, как медяная труба,

и, как стальная палица, его кость!

Он – начало Божьих путей,

сотворен над братьями своими царить;

ибо горы приносят ему дань

со всеми зверями, что играют в них.

Меж зарослей лотоса он лежит,

в болотах, в укроме тростника;

заросли лотоса покрывают его,

и обступают его ивы ручья.

Вздуется ль поток – не страшно ему,

хотя б пучина хлестала ему в пасть.

Кто его ухватит возле глаз,

подцепит его за нос багром?

Ты можешь Левиафана поймать удой

и прижать леской ему язык?

Проденешь ли тростник ему в нос

и проколешь ли его челюсть шипом?

Станет ли он множить мольбы,

говорить тебе умильные слова?

Заключит ли он с тобой договор,

возьмешь ли его в рабы навек?

Станешь ли, как с пташкой, с ним играть,

свяжешь ли на забаву для девиц?

Будут ли рыбаки вести о нем торг,

между хананеями тушу делить?

Пробьешь ли копьем кожу ему

и голову – рыбацкой острогой?

Подыми-ка на него свою длань

и запомни: ты бьешься в последний раз!

Глава 41

Смотри, надежда тебя предаст:

не падешь ли от одного вида его?

Нет смелого, кто б вызвал его на бой;

кто же предо Мной отважится стать?

Кто предварит Меня и обяжет ко мзде?

Под целым небосклоном все Мое!

Не умолчу о действии мощи его,

о дивной соразмерности членов его.

Кто приоткроет край его одежд,

кто проникнет сквозь двойную его броню?

Врата его пасти – кто их отворит?

Ужас – зубов его круг!

Величавы ряды его щитов,

как печатью, намертво скреплены,

плотно пригнаны один к одному -

и ветру не провеять между них!

Ряд к ряду тесно прижат,

они сцеплены так, что разъять нельзя.

От его чоха блистает свет,

и глаза его, как вежды зари,-

из пасти его рдеет огонь,

искры разлетаются окрест нее!

Из его ноздрей валит пар,

словно из клокочущего котла,-

его дых раздувает жар углей,

пламя пышет из гортани его!

На его вые почила мощь,

и ужас несется впереди него;

крепко сплочена его плоть,

словно литая, не задрожит;

как камень, твердо сердце его,

жестко, как жернов, на котором трут.

Когда встает, дрожат силачи,

от испуга теряют они ум!

Ударишь ли его? Не выдержит меч -

сломится копье, и дрот, и стрела;

железо с соломой равняет он

и с трухлявой древесиной – медь!

Лучник не заставит его бежать,

за мякину он считает камни пращи -

за мякину палица идет у него,

и смешон ему свист копья!

Под брюхом его грани черепиц,

он на ил налегает, как борона;

нудит он пучину клокотать, как котел,

и в кипящее зелье претворяет зыбь,-

за ним светится его след,

словно поседела глубь морей!

Подобного ему нет на земле:

не ведающим страха он сотворен.

На все высокое смотрит он:

всему, что горделиво, он царь!»

Глава 42

И отвечал Иов Господу, и сказал:

«Теперь знаю: Ты можешь все,

и невозможно противиться Тебе!

Кто есть сей, что промысл мрачил

речами, в которых разуменья нет?

Да, Ты явил дивное, непонятное мне,

великое, непостижное для меня.

Внемли же, я буду говорить,

и что буду спрашивать, изъясни!

Только слухом я слышал о Тебе;

ныне же глаза мои видят Тебя,-

сего ради отступаюсь

и раскаиваюсь во прахе и пепле!»

И было после того, как Господь сказал те слова Иову, и молвил Господь Элифазу из Темана:

«Гнев Мой пылает на тебя и на двух друзей твоих; ибо вы не говорили обо Мне так правдиво, как раб Мой Иов!

Потому возьмите семь тельцов и семь овнов, и пойдите к рабу Моему Иову, и принесите за себя жертву всесожжения; и пусть раб мой Иов помолится за вас, ибо только его молитву Я приму, чтобы не отвергнуть Мне вас за то, что вы не говорили обо Мне так правдиво, как раб Мой Иов!»

И пошли Элифаз из Темана, и Билдад из Щуаха, и Цофар из Наамы, и сделали так, как велел им Господь. И принял Господь молитву Иова.

И повернул Господь к возврату путь Иова, когда помолился Иов за друзей своих; и вдвое умножил Господь все, что было у Иова.

Тогда пришли к нему все братья его, и все сестры его, и все прежние близкие его, и ели с ним хлеб в его доме, и жалели его, и утешали его за все то зло, которому дал Господь найти на него; и каждый подарил ему по кесите золота и по золотому кольцу.

Господь же благословил конец Иова больше, чем его начало: и стало у него четырнадцать тысяч овец, и шесть тысяч верблюдов, и тысяча пар волов подъяремных, и тысяча ослиц.

И стало у него семь сыновей и три дочери: и назвал он одну – Горлица, вторую – Корица, а третью – Румяна; и по всей земле нигде нельзя было найти женщин, которые были бы так хороши, как дочери Иова. И дал им отец наследство наряду с братьями их.

После этого Иов жил еще сто сорок лет и видел своих детей и детей своих детей, вплоть до четвертого поколения. И умер Иов в старости, насытясь жизнью [887].

Время возникновения «Книги Иова» может быть определено только гипотетически. Острота чувства и отчетливость мысли, характеризующие этот шедевр древнееврейской литературы, бескомпромиссность, с которой в нем поставлен «проклятый вопрос» о разладе между умственной доктриной и жизненной реальностью, заставляют думать о «послепленной» эпохе, скорее всего о IV в. до н. э. Этим не исключено присутствие в составе книги более раннего материала (может быть, проза в начале и конце) и более поздних вставок (вероятно, речи Элиу, возможно, песнь о мудрости в 28 главе, описания Левиафана и Бегемота в 40 и 41 главах и т. д.).

Имя героя книги засвидетельствовано уже для II тыс. до н. э.; оно жило в народном воображении как имя вошедшего в поговорку праведника сказочной древности. Когда пророк грозит божьей карой, постигающей грешную страну, он может сказать так: «Если бы среди нее были такие три человека, как Ной, Даниил и Иов, то они бы и спасли жизнь свою праведностью своею; ...даже эти три человека не спасли бы ни сынов, ни дочерей, и только сами бы спаслись, а земля стала бы пустыней» («Книга пророка Иезекииля», гл. 14, ст. 14 и 16). Приводимая Иезекиилем присказка о трех великих праведниках соединяет имя «Иов» (Ийов) с именем Ноя (из легенды о потопе) и с именем пророка Даниила (присутствующим уже в угаритском эпосе); это заставляет думать об очень глубоких пластах общесемитских традиций. Итак, время действия – легендарная старина. Место действия несколько загадочно: имя «Уц» фигурирует в библейском родословии потомков Сима, но с чем следует отождествлять землю Уц – с арамейскими областями на севере Заиорданья, или с Хаураном, лежащим южнее и еще восточнее, или с Эдомом, расположенным к югу от Мертвого моря,– до сих пор не ясно. Скажем так: Иов ровно настолько близок по крови и географическому местожительству к иудейско-израильской сфере, чтобы входить (вместе с тремя своими друзьями и с Элиу) в круг почитателей единого бога; и он ровно настолько далек от этой сферы, чтобы являть собою столь нужный для философской притчи тип «человека вообще», пример «открытого» религиозного опыта, образец как бы «естественной» праведности, не прикрепленной к какому-либо моменту истории древнееврейского народа (потому что иначе читательский интерес был бы перенесен с личного на общенародно-политическое). Иов верит в того же бога и постольку стоит перед теми же проблемами, что любой иудей, но все-таки он не иудей, и поэтому его устами можно было спрашивать об этом боге и об этих проблемах свободнее, чем устами иудейского персонажа.