Поэзия и проза Древнего Востока, стр. 152

Глава 28

Так! Копи есть для сребра,

и для золота горнило есть,

железо добывают из земли

т плавят из камня медь.

Тьме ставит предел человек»

исследует все концы,

камень мрака и смертную тепь.

Рудокопы, сокрытый люд,

иссекают ямы в безвестных местах,

зыблются вдали от людей.

Порождающая злаки земля

изнутри изрыта огнем:

залежь сапфира в камнях ее,

и песчинки золота в них.

К ним тропу не знает орел,

не видел ее коршуний глаз,

не топтал ее гордый зверь,

и львенок по ней ие ходил.

С гранитом борется человек,

исторгает он корни гор,

прорезает проходы в скале -

все самоцветы открыты оку его;

сдерживает он напор родников

и сокровенное выносит на свет!

Но мудрость – где ее обрести

и где разумения копь?

Человек не знает к ней стезю,

и ее не сыскать в стране живых.

Бездна говорит: «Во мне ее нет!»

И Море говорит: «Не у меня!»

За золото ее не отдают,

не покупают на вес серебра;

не добудет ее Офирский клад,

ни многоценный оникс, ни ляпис-лазурь;

не оплатить ее золотом и стеклом,

не выменять ее на дорогой сосуд;

не идут в счет ни кораллы, ни хрусталь,

и ценней жемчужин мудрости дар;

не оплатит ее Кушитский топаз,

за чистое золото не отвесят ее.

Но мудрость – где ее обрести

и где разумения копь?

Она сокрыта от глаз всего, что живет,

и от птиц небесных утаена.

И Аввадон и смерть говорят:

«Только слухом мы слышали весть о ней!»

Бог – вот кто знает к ней путь,

и Он ведает место ее,

ибо видит Он до концов земли,

и все, что под небом, зримо Ему!

Когда Он ветру давал мощь,

и полагал меру движенью вод,

и для дождя назначал устав

и стезю для громоносных туч,

вот тогда Он узрел, исчислил ее,

испытал ее, и устроил ее,-

и сказал человеку так:

«Вот, бояться Господа – это мудрость,

и удаляться от зла – разум».

Глава 29

И продолжал Иов произносить рассуждение свое, и сказал:

«О, стать бы мне, как в прежние дни,

как в месяцы, когда хранил меня Бог,

возжигал светильник над моей главой,

и в свете Его я шел среди тьмы;

как был я во дни моих ранних лет,

когда Бог миловал мой шатер,

когда еще Крепкий был со мной

и дети мои – вокруг меня;

когда во млеке омывались мои шаги

и скала изливала для меня елей!

Выходил ли я к воротам градским [882],

посреди площади восседал -

юноши прятались, завидев меня,

а старцы, поднявшись, оставались стоять.

Вельможи смолкали передо мной,

прижимали палец к своим губам;

и стихала старейшин речь,

и к гортани прилипали их языки.

Слышало ухо – и завидовало мне,

видело око – и хвалило меня!

Ибо я спасал кричащего бедняка

и сироту, что помощи не найдет;

благословение страдальца было на мне,

и утешалось обо мне сердце вдовы.

Как в ризу, в правду облачался я,

возлагал на себя справедливость, как тюрбан;

я был глазами для того, кто слеп,

и ногами – для бессильного ходить.

Для нищих являл я собой отца,

в дело незнакомца вникал умом,

челюсть беззаконного сокрушал,

исторгал добычу из его зубов!

И думал я: скончаюсь в моем гнезде,

словно птица Феникс, прожив жизнь [883];

корни мои открыты воде,

и роса ночует иа моих ветвях;

не стареет слава моя у меня,

и крепок лук мой в руке моей!

Предо мною стихали, внимали мне,

молча выслушивали мой совет;

после слов моих кончали судить,

и речь моя росилась на них.

Как проливня вод, ожидали меня,

как позднему дождю, открывали рот:

улыбнусь – не смеют верить глазам,

просияю ликом – и они не скорбят!

Я назначал им пути, воссев, как глава,

как царь в кругу дружины своей,

утешая плачущего печаль.

Глава 30

А ныне насмехаются надо мной

те, что летами моложе меня,

чьих отцов я бы не пустил

поселиться с собаками моих стад!

И сила их рук, что она для меня?

В них уже истощилась мощь.

Нуждой и гладом изнурены,

убегают они в пустынную сушь,

в место раззора, в кромешную мглу;

собирают они зелень подле кустов,

и коренья дрока – для них хлеб.

Из среды людей гонят их,

словно вору, кричат им вслед,

велят селиться на срывах долин,

в пропастях земли и в щелях скал.

Между зарослями воют они,

сбиваются в кучу под терновым кустом -

бесчестный и безвестный сброд,

извергаемый вон из земли.

Вот для кого я посмешищем стал

и обращен в срамную песнь!

Они гнушаются меня, обегают меня,

не стыдятся плевать пред лицом моим;

ибо Он разорвал мою тетиву -

и разнуздались они пред лицом моим!

Одесную меня отродья встают,

понуждают шататься ноги мои,

на меня злую осаду ведут;

разрушают предо мною мою стезю,

все делают на гибель мне,

и нет никого, чтобы их сдержать!

Приходят ко мне сквозь широкий пролом,

все руша, кидаются на меня;

ужасы противу меня встают;

словно ветром, развеяно величье мое,

как облако, спасенье мое уплыло.

Из меня вытекает моя душа,

дни унынья обступили меня;

по ночам ноют кости мои,

и грызущие меня не знают сна.

Мощно хватает Он одежду мою,

объемлет меня, как рубаха моя;

с грязью равняет Он меня,

и я становлюсь, как пыль и прах.

Взываю, а Ты не отвечаешь мне;

стою, а Ты не глядишь на меня!

Палачом сделался Ты для меня

и бьешь меня тяжелой рукой;

взвеял, на ветер пустил меня,

в вихре развеяться обрек.

Ведь знаю: к смерти Ты меня низведешь,

в дом, где собирается все, что живет.

Наложит ли на гибнущего руку Он,

не будет ли помилован молящий в беде?

Разве со страдальцем я не скорбел?

Сожалела о бедном моя душа.

Я чаял добра, но пришло зло;

надеялся на свет, и пришла тьма.

Мои недра кипят, покою чужды;

дни унынья нашли на меня.

Не от солнечных лучей я почернел;

восстаю среди люда и подъемлю вой.

Сделался я шакалам брат

и для страусов пустыни друг.

Кожа моя посмуглела на мне,

и от жара обгорела моя кость;

в рыдание обратился струнный звон

и в плачевные вопли – напев флейт.