Запретное (ЛП), стр. 3

— Когда? — неуверенно спрашивает Уилла, рассыпая сахар по выщербленному дубовому столу, который является центральным предметом на нашей грязной кухне. Несмотря на исправленный свод Домашних Правил, которые Мая приклеила на дверцу холодильника, ясно, что Тиффин не притрагивался к переполненным мусорным ведрам, Кит даже не начинал мыть сваленные в раковине тарелки с завтрака, а Уилла снова потеряла свою миниатюрную метлу и только преуспела в том, чтобы добавить крошек к грязному полу.

— Где мама? — спрашиваю я.

— Наряжается.

Я шумно выдыхаю и выхожу из кухни в поисках единственного человека, с которым мне хочется говорить, поднимаюсь по деревянной лестнице, перескакивая через две ступеньки и игнорируя приветствие матери. Но когда я замечаю открытую дверь в ее комнату, то вспоминаю, что у нее какие-то планы на вечер после школы, и моя грудь сжимается. Вместо этого я возвращаюсь к знакомому звуку радио Меджик ФМ, льющемуся из открытой двери ванной комнаты.

Склонившись над раковиной к заплеванному треснувшему зеркалу, моя мать наносит последние штрихи тушью и стряхивает невидимые пылинки со своего облегающего серебристого платья. Воздух пропитан запахами лака для волос и духов. Когда она видит меня в своем отражении позади себя, ее ярко накрашенные губы приподнимаются и складываются в улыбку явной радости.

— Привет, красавчик!

Она выключает радио, поворачивает ко мне лицом и протягивает руку, чтобы поцеловать меня. Не сдвигаясь с места дверного проема, я посылаю ей воздушный поцелуй, между бровей невольно застыл сердитый взгляд.

Она начинает смеяться.

— Посмотри на себя: твоя форма такая же грязная, как у детишек! Тебе нужно подстричься, милый. О, дорогой, что за яростный взгляд?

Я приваливаюсь к дверному проему, волоча по полу пиджак.

— Это уже третий раз за неделю, мам, — устало возражаю я.

— Знаю-знаю, но я никак не могу пропустить это. Дэйви наконец подписал контракт на новый ресторан и хочет встретиться и отпраздновать это событие! — Она открывает рот в возгласе радости, но, когда выражение моего лица не смягчается, стремительно меняет тему: — Как прошел твой день, мое солнышко?

Я выдавливаю кривую улыбку:

— Хорошо, мам. Как обычно.

— Замечательно! — восклицает она, не замечая сарказма в моем голосе. Моя мать отличается лишь в одном — заботиться только о своих делах. — Остался еще один год, даже меньше, и ты будешь свободен от школы и всей этой глупости. — Ее улыбка становится еще шире. — И скоро тебе, наконец, исполнится восемнадцать, и ты станешь настоящим хозяином в доме!

Я прислоняюсь головой к дверному косяку. Хозяин в доме. Она называет меня так с двенадцати лет — с тех пор, как ушел отец.

Повернувшись обратно к зеркалу, она сжимает свою грудь под лифом платья с глубоким вырезом.

— Как я выгляжу? Мне сегодня заплатили, и я решила себя побаловать покупками. — Она бросает в мою сторону озорную улыбку, будто мы были заговорщиками в этой небольшой прихоти. — Посмотри на эти золотистые босоножки? Разве они не прелестны?

Я не в состоянии улыбнуться ей в ответ. Интересно, сколько от ее месячной зарплаты уже потрачено. Шопинг-терапия уже в течение нескольких лет является ее страстью. Мама отчаянно пытается цепляться за свою молодость, время, когда от ее красоты на улице все сворачивали головы, но ее внешность быстро увядает, лицо за годы тяжелой жизни преждевременно постарело.

— Ты хорошо выглядишь, — автоматически отвечаю я.

Ее улыбка слегка ослабевает.

— Лочен, перестань, не будь таким. Сегодня вечером мне нужна твоя помощь. Дэйв везет меня куда-то в действительно особенное место: знаешь то, которое недавно открылось на Стрэттон-Роуд напротив кинотеатра?

— Хорошо-хорошо. Все в порядке, развлекайся.

С большим усилием я убираю с лица хмурый взгляд и недовольство из голоса. В Дэйве особо нет ничего плохого. Из всей длинной череды мужчин, с которыми встречалась моя мать с тех пор, как отец бросил ее ради одной из своих коллег, Дэйв был самым приятным. Младше ее на девять лет, владелец ресторана, где она теперь работает старшей официанткой, он в настоящее время живет отдельно от своей жены. Но, как и каждое мамино увлечение, он, кажется, обладает той же странной властью над ней, как и все мужчины: способность превращать ее в хихикающую, флиртующую, заискивающую девушку, которая отчаянно тратит с трудом заработанные деньги на ненужные подарки для своих “мужчин” и облегающие, откровенные наряды для себя. Сейчас еще только пять часов, а ее лицо уже светится от предвкушения, когда она наряжается для ужина, проведя, без сомнения, последний час в беспокойствах о том, что надеть. Убирая назад свои недавно мелированные и завитые светлые волосы, теперь она экспериментирует с какой-то необычной прической и просит меня застегнуть ожерелье из фальшивых бриллиантов, подарок Дэйва, которые, как она клянется, настоящие. Ее пышная фигура едва помещается в платье, в котором даже ее шестнадцатилетнюю дочь не увидишь, и комментарии вроде “овца, одетая, как ягненок”, регулярно слышимые из соседских палисадников, эхом отзываются у меня в ушах.

Я закрываю за собой дверь в свою спальню и на несколько минут прислоняюсь к ней, наслаждаясь тем, что этот маленький кусочек мира — мой. Эта комната никогда не была спальней, лишь маленьким чуланом с голым окном, но три года назад мне удалось сюда втиснуть раскладушку, когда я понял, что совместное использование двухъярусной кровати со своими братьями и сестрами имеет серьезные недостатки. Это одно из немногих мест, где я могу побыть абсолютно один: ни учеников с понимающими глазами и фальшивыми улыбками; ни учителей, осыпающих вопросами; ни кричащих и толкающих масс людей. И все еще остается немного времени, прежде чем мама уйдет на свидание, и надо будет готовить ужин, когда начнутся споры за едой, домашняя работа и время ложиться спать.

Я бросаю на пол сумку и пиджак, скидываю ботинки и сажусь на кровать, прислонившись спиной к стене и подтянув к себе ноги. В моей обычно опрятной комнате сейчас видны все безумные признаки проспавшего: будильник-часы, брошенный на пол, не заправленная кровать, заваленный вещами стул, разбросанные по полу книги и рассыпанные из пачек на столе бумаги. Потрескавшиеся стены пусты, кроме маленького снимка, где мы стоим всемером: он сделан во время наших последних ежегодных каникул в Блэкпуле за два месяца перед тем, как ушел отец. Уилла, еще совсем маленькая, сидит у мамы на коленях, лицо Тиффина измазано шоколадным мороженым, Кит висит на лавке вверх тормашками, а Мая пытается его усадить на место. Единственно четко видимые лица у меня и отца: мы обхватили друг друга руками за плечи, широко улыбаясь в камеру. Я редко смотрю на эту фотографию, несмотря на то, что не дал маме ее сжечь. Но мне нравится, что она находится рядом: как напоминание о том, что те счастливые времена не были просто плодом моего воображения.

Мая

Ключи снова заедают в замке. Выругавшись, я своим обычным способом пинаю дверь. За то время, пока я с солнечного света раннего вечера вступаю в темный коридор, я успеваю ощутить небольшой беспорядок. Как и предполагалось, гостиная — первый намек: по ковру разбросаны шуршащие пакеты, рюкзаки, школьные учебники и заброшенная домашняя работа. Кит ест Чериос прямо из коробки, пытаясь каждое второе колечко забросить через всю комнату прямо в открытый рот Уиллы.

— Мая, Мая, смотри, что Кит умеет делать! — взволнованно кричит мне Уилла, когда я в дверном проеме сбрасываю пиджак и галстук. — Он может закинуть мне их в рот вон с того места!

Несмотря на беспорядочно разбросанные по ковру хлопья, я не могу сдержать улыбку. Моя сестра — самая чудесная в истории пятилетняя девочка. Ее щечки с ямочками, румяные от напряжения, все еще слегка окружены детской пухлостью, а лицо светится мягкой невинностью. С тех пор, как у нее выпал передний зуб, у нее появилась привычка, когда она улыбается, просовывать кончика языка через щель. Волосы длиной до талии спускаются по спине, прямые и блестящие, как золотой шелк, их цвет соответствовал цвету крошечных гвоздиков в ушах. Из-под густой челки смотрят большие глаза цвета глубокой воды с постоянно испуганным взглядом. Она переодела свою форму на цветастое розовое летнее платье, сейчас ее любимое, и теперь прыгает с ноги на ногу, восхищаясь выходками своего брата-подростка.