Долгое прощание (сборник), стр. 10
— Я понимаю,— медленно проговорил он.— Но в одном могу вас уверить. Я не имею связи с Леноксом, я даже незнаком с ним. Я юрист, как и все адвокаты. Если бы я знал, где находится Ленокс, то не стал бы этого скрывать от окружного прокурора.
— Я не могу себе представить, чтобы кто-то другой послал вас помочь мне.
— Вы хотите сказать, что я лгу?
Он нагнулся и погасил окурок о нижнюю сторону крышки стола,
— Если мне не изменяет память, вы из Виргинии, мистер Эндикот. Люди из Виргинии издавна пользуются в Америке своеобразной репутацией. Считают, что у них в крови южное рыцарское благородство и честность.
Он улыбнулся.
— Это прекрасно. Остается пожелать, чтобы это было правдой. Но мы теряем время. Если бы у вас было немного разума, то вы должны были сказать полицейским, что уже неделю не видели Ленокса. Это может не соответствовать действительности, но под присягой вы всегда можете сказать правду. Ни один закон не запрещает лгать полиции. Полиция учитывает это. И им гораздо лучше, когда люди лгут, а не отказываются давать показания. Это подрывает их авторитет. Чего вы хотели этим достигнуть? — Я промолчал, мне нечего было ответить. Эндикот встал, убрал сигареты в карман и взял свою И1ляпу.— Но вам захотелось дать большое представление,— продолжал он.— Вы говорили о своих правах, о параграфах. Как можно быть таким наивным, Марлоу? Такой человек, как вы, должен знать последствия. Закон и справедливость совсем не одно и то же. Закон в высшей степени несовершенный механизм. Если нажать на нужные кнопки, то в случае удачи можно добиться справедливости. И закон не может быть ничем, кроме механизма. Мне кажется, у вас нет желания себе помочь. Итак, я пойду. Вы можете вызвать меня, если измените свое решение.
— Я хочу провести здесь еще один или два дня. Если они схватят Терри, то не узнают, как он удрал. Это выяснится только во время судебного процесса. Убийство дочери Харлана Поттера даст по всей стране материал для газетных заголовков. Некоторые люди, заботящиеся о популярности, вроде Спрингера, могут в результате шумного процесса вознестись в министры юстиции, а оттуда в кресло губернатора...
Я замолчал. Эндикот иронически засмеялся.
—- Я полагаю, что вы не очень много знаете о Харлане Поттере.
— А если они не схватят Ленокса, то и не захотят узнавать, как он удрал, мистер Эндикот. Они постараются как можно скорее предать эту историю забвению.
— Вы уже точно рассчитали, как все пойдет дальше, Марлоу?
—: У меня для этого было время. А о Харлане Поттере я знаю только то, что он обременен сотней миллионов и что ему принадлежат девять или десять газет Как обстоит дело с шумихой в прессе?
— С шумихой в прессе? — холодно переспросил он.
— Да. Ни один репортер не брал у меня интервью. Я рассчитывал, что газеты создадут мне рекламу. Большую рекламу для моего дела. «Частный детектив предпочел сесть в тюрьму, но не предать друга».
Адвокат пошел к двери и обернулся, держась за ручку.
— Вы позабавили меня, Марлоу. В некоторых отношениях вы рассуждаете как ребенок. Верно, может случиться, что сотня миллионов купит себе порцию газетной шумихи. Но может случиться и так, что вместо этого будет куплена порция молчания.
Он открыл дверь и вышел. Надзиратель отвел меня назад в камеру № 3 отделения предварительного заключения.
— Ну, вы здесь долго не пробудете, если наняли Эндикота, — весело сказал он, запирая камеру,
Я ответил, что надеюсь на это.
Глава 9
Надзиратель вечерней смены был высокий блондин с широкими плечами и располагающей улыбкой. Он был средних лег и не испытывал ни сочувствия, ни злобы. Он хотел лишь иметь восемь часов спокойного дежурства.
Он отпер дверь моей камеры.
— К вам пришли из окружной прокуратуры.
Мы не спеша пошли к лифту и спустились в регистратуру. Возле стойки стоял толстый мужчина в коричневом костюме. Он курил трубку, ногти у него были грязные, запах от него исходил отвратительный.
— Я Спрэнклин, из окружной прокуратуры,— сказал он грубым тоном.— С вами будет говорить мистер Гренц.
Он достал наручники.
— Попробуем, как они вам подойдут!
Мы прошли через двойную дверь окружной прокуратуры. Телефонный коммутатор не работал — связь была на ночь- выключена. На месте вахтера никто не сидел В некоторых кабинетах горел свет. Спрэнклин открыл дверь маленькой освещенной комнаты, в которой находились письменный стол, шкаф с документами, два или три стула и приземистый мужчина с квадратным подбородком и тупыми глазами на красном лице. При нашем появлении он поспешно убрал что-то в стол.
— Вы могли бы постучать,— зашипел он на Спрэнклина.
— Извините, мистер Гренц,— пробормотал тот.— Я сейчас думал об арестованном.
Он втолкнул меня в кабинет.
— Снять с него наручники, мистер Гренц?
— Не знаю, зачем только вы их надеваете,—ядовито заметил Гренц.
Он смотрел, как парень освобождал мои руки. 1\люч от наручников был у того на громадной связке, и он с трудом нашел его.
— Все в порядке, убирайтесь,— сказал Гренц. — Подождите в коридоре, пока я не позову вас.
— У меня кончилось время службы, мистер Гренц.
— Оно кончится, когда я скажу.
Парень покраснел и протиснул свой толстый зад в дверь. Гренц мрачно посмотрел ему вслед и, когда дверь закрылась, обратил взор на меня. Я подвинул себе стул и сел.
— Я еще не разрешил вам садиться,— прошипел Гренц.
Я вынул из кармана сигарету и сунул в рот.
— И курить я вам не разрешал,— зарычал Гренц.
— В камере мне разрешено курить. Почему здесь нельзя?
— Потому что это мой кабинет. Здесь я распоряжаюсь.
Сильный запах виски потянулся над столом.
— Выпейте еще немного, это успокоит вас, — сказал я.— Мы, так сказать, вам помешали.
Он резко откинулся на спинку кресла. Лицо его стало багровым. Я зажег спичку и закурил.
После длинной паузы Гренц тихо сказал:
— Ну хорошо, вы упрямый парень. Твердый парень, не так ли? Знаете что? Сюда приходят парни любого роста и любого вида. Но отсюда все они выходят одинаковые, а именно — маленькие. И все одинакового вида, а именно — сгорбившиеся.
— О чем вы хотели со мной поговорить, мистер Гренц? И пожалуйста, не стесняйтесь моего присутствия, доставайте свою бутылку, если хотите выпить. Я тоже иногда прикладываюсь, если устаю, или нервничаю, ил много работаю,
— Кажется, тот переплет, в который вы попали, не произвел на вас большого впечатления.
— Я вообще не нахожу, что попал в переплет.
— Это мы увидим. А пока что я хочу получить от вас полные и обстоятельные показания.
Он показал пальцем на магнитофон, стоящий на столике возле письменного стола.
— Сейчас мы запишем на ленту, потом отпечатаем, если ваши показания удовлетворят прокурора, возможно, он освободит вас с обязательством не уезжать из города. Итак, давайте!
Он включил магнитофон. Голос у Гренца был холодный и язвительный до предела Его правая рука все время тянулась к ящику стола. Он был молод, однако на носу у него уже отчетливо виднелась сетка сосудов. Белки глаз тоже имели нехороший вид.
— Мне это уже надоело,— ответил я.
— Что надоело? — проворчал он.
Дикие люди в диком кабинете говорили дикие слова, которые ровным счетом ничего не значили. Я просидел 56 часов в камере предварительного заключения. А почему меня посадили? По подозрению. Вы поздно вечером послали за мной этого запуганного паренька. Неужели вы считаете, что 56 часов одиночества превратили мой мозг в кашу? Неужели воображаете, будто я расплачусь у вас на груди и буду просить вас погладить меня по головке, так как я был так ужасно одинок в громадной тюрьме? Выбросьте это из головы, Гренц! Выпейте и будьте человечным. Я вполне понимаю, что вы просто делаете свое дело. Не приставайте ко мне, это вам ничего не даст.
Он сидел, слушал и смотрел на меня, затем кисло улыбнулся.