Шесть тетрадок, стр. 6

— Слышу! С той стороны работают в четыре молотка. У них воздух сильный, на четыре молотка хватило.

Тут и все услышали: с большой силой работают проходчики четырнадцатой шахты, весь грунт трясётся над забоем.

И тогда бригадир берёт единственный молоток и начинает пробиваться навстречу. Его молоток трещит, и больше ничего не слышно. А он кричит вниз:

— У них затихло! Слушают, где я работаю!

Все услышали, что он на верхней части забоя, стали рубить тоже вверху, у потолка.

А под козлами все замерли. Волнуются рабочие. Сбойка — это результат. Сбились — значит, верно шли и завершили большой отрезок подземного пути.

Через десять минут проходчики тринадцатой и четырнадцатой увидели друг друга: отвалился последний кусок породы и получилась дыра. Вынырнули из дыры — лица чумазые, смеются. Стали пожимать друг другу руки, радовались и кричали такое замечательное слово — сбойка.

Бригадир четырнадцатой говорит Катаманову:

— Когда мы узнали, что четыре метра остаётся, пригорюнились, думали: «Разве пройти целых четыре метра за одну смену? Нет, не будет сегодня сбойки».

А Серёга стоит рядом с бригадиром и говорит так, как будто уж он-то ни в чём не сомневался:

— Наш дядя Коля до всего додумался! В мягкой породе конурочку сделал. А уж от конурочки он и до твёрдой породы добрался и пробил её. Два дня думал! Сегодня в столовой чуть шляпу в щи не уронил. Качать бригадира!

А где там качать? В шахте теснота. Да ещё киносъёмка со своей аппаратурой приехала снимать исторический момент. И журналист с фотоаппаратом. Щёлкает и говорит напористо:

— Не толкай меня под локоть. Снимок должен сегодня быть в газете. Не толкай, говорю, под локоть. Обрадовались, черти!

— Качать журналиста!

Кто-то постучал в окно

Катя представила себе, как качали журналиста. Взяли за руки, за ноги и стали подбрасывать. Она видела один раз, как качали ударника на первомайской демонстрации. Он взлетал над толпой, из кармана сыпалась мелочь.

— Вот, Катерина, вся история про сбойку, — сказал отец. — Что же тут расскажешь? Поработали и сбились. Дали нашей бригаде премию — кому отрез на костюм, кому часы.

— А тебе, папка?

— И меня не забыли. Предложили путёвку на курорт к Чёрному морю.

— А что же ты не поехал?

— Не поехал, и всё. Было много работы. Ты думаешь, сбойка прошла, и отдыхаем? Нет, милая моя. Сбились, порадовались, покричали — и перешли на другой участок. Надо дальше рубить породу.

— И долго так будет, папка?

Он помолчал, подумал и сказал серьёзно:

— А всегда.

Тихо в квартире. Соседка тётя Ксения включила радио, за стенкой играют марш.

— Спать, Катерина! Завтра рано вставать!

Катюша стелит отцу на высокой кровати с никелированными шарами, а себе на диванчике. Она щёлкнула выключателем и спросила в темноте:

— Папка, а завтра ещё расскажешь про метро?

Отец не отвечает. Он крепко спит.

Катя тоже засыпает. И сквозь сон слышит громкий стук. Трещит отбойный молоток. А может быть, пулемёт. Тревожный стук. Опасный стук.

Громко говорит голос за окном:

— Плывун! Дядя Коля! Скорее!

Катя открывает глаза. В комнате горит свет. Чёрное окно. Отец стоит одетый, срывает с гвоздя брезентовую куртку, суёт ноги в сапоги и вылетает на улицу.

Речка-невидимка

Мишка сидит за столом и читает. Он крепко зажал уши ладонями. Мишка один дома, и никто ему не мешает. Но он привык, когда читает или учит уроки, закрывать уши, чтобы не мешал шум. У них в комнате всегда шумно: папа щёлкает на своих счётах, мама разговаривает с бабушкой. А прикрыл уши — и тихо, ты отгородился от всех и читай себе сколько хочешь.

Мишка читает про старую Москву. Река Неглинка. Она течёт теперь под землёй, люди о ней и не помнят. Вернее, не помнили, пока не стали строить метро. И тогда оказалась Неглинка-невидимка речкой коварной и вредной.

А четыреста лет назад была река как река. Текла от Самотёки через Трубную площадь к Театральной площади, оттуда — через Александровский сад к Москве-реке. Мишке представляются домики на берегу. К самой воде спускаются беседки. Сидит в беседке красавица, вышивает платок. Чем-то эта старинная красавица похожа на Таню Амелькину. Или это Мишке только кажется?

Стояли в старые времена на Неглинке мельницы, читает Мишка. Ещё река наполняла водой ров, который проходил вдоль Кремлёвской стены.

Мишка осторожно переворачивает страницы. Книга старая, Антонина Васильевна дала её вчера Мишке и сказала:

— Только не порви.

Интересно, как попала Неглинка под землю? Мишка читает дальше.

Вокруг реки на большом пространстве не было ни одного дома. Почему? Да потому, что река разливалась во время дождей до самой Петровки.

А там, где теперь Малый театр, был деревянный мост через реку, длинный — в сто тридцать метров. Зачем через узкую реку такой большой мост? Оказывается, он тянулся не только через реку, а над всей Театральной площадью и Охотным рядом. Иначе там было не пройти: кругом лежало тяжёлое, вязкое болото. Вот в чём дело-то. Мишке даже представить себе трудно — там, где ровная и твёрдая площадь, чисто подметённая ветром, где ездят извозчики и автомобили, было болото, росла осока, квакали лягушки.

Мост был проложен над площадью Дзержинского. Недалеко от него, на берегу Неглинки, были деревянные бани.

Наступил восемнадцатый век. Пётр Первый, опасаясь нападения шведского короля на Москву, велел выкопать новый глубокий ров, и реку Неглинку пустили в этот ров. Тогда она была полезной рекой, помогала оборонять Москву.

К концу восемнадцатого века другая судьба у реки. Её к тому времени сильно загрязнили: мусорщики сбрасывали в Неглинку мусор, в неё стекала вода из бань.

И вот в старой книге напечатано: «Высочайше утверждённый план регулирования столичного города Москвы». Мишка рассматривает старинный план. Проведены красные линии — это границы улиц. Будут расширяться улицы и переулки.

По этому плану берега Неглинки облицевали диким камнем, огородили чугунной решёткой. Теперь здесь проходили массовые гулянья. Люди любят гулять у воды. Мишка тоже, когда идёт по мосту через Москву-реку, обязательно постоит, посмотрит, как течёт серая вода, кинет в неё щепку, а щепка закружится, поплывёт, как маленькая лодка.

Во время войны тысяча восемьсот двенадцатого года Москва горела. Когда город стали отстраивать заново, Неглинка мешала. Её перекрыли каменными сводами, на них насыпали землю. Так Неглинка стала подземной рекой.

Площадь выровняли. На том месте, где были земляные укрепления, рвы, каналы, теперь стало сухо и ровно. На улице Неглинной, над невидимой рекой, появились маленькие магазины, в них продавали цветы и саженцы.

Так не стало реки Неглинки.

О ней забыли. Мало ли дел у людей на земле? Некогда им помнить, что где-то под землёй течёт река. Но не такой у Неглинки нрав. Забыть о себе она не позволила.

Когда начали строить метро, вода ринулась в шахту. Сегодня Катя Катаманова рассказывала, как ночью её отец убежал по тревоге. В шахте плывун! Это Неглинка с бешеной силой понесла в тоннель смесь песка, глины, воды — коричневый кисель.

Метростроевцы проклинают коварную реку, ставят кессоны, усмиряют плывуны. А они опять рвутся. Самая страшная помеха в метро — плывун. Это все ребята знают. Вот почему дядя Коля до сих пор не пришёл домой.

Мишка закрывает старую книгу.

Дядя Коля, скорее!

Ночь. Дядя Коля несётся по мелким весенним лужам. Кидается в поздний трамвай. Потом бежит мимо памятника первопечатнику Ивану Поздорову. Как раз здесь, под памятником, течёт она, невидимая, тихая, распроклятая река.

Примчался Николай Трифонович на шахту. Авария. Упало давление в кессоне, на короткое время встал компрессор, перестал подавать сжатый воздух. И сразу рванулся в шахту плывун.