Шесть тетрадок, стр. 24

Череп на маленькой дверце злобно скалится на Мишку. Он сел, отвернулся и решил дождаться Мельниченко во что бы то ни стало и обо всём его расспросить. Мишка вспомнил сказку «Синяя борода», там тоже была запретная дверь.

Он сидел и смотрел в окно. Струи воды бежали по окну, стекло казалось волнистым.

— Опять дождь, — сказал голос около Мишки.

Он обернулся и увидел странную женщину. К её платью со всех сторон были приколоты листки бумаги. Клочок на воротнике, несколько на рукавах, на груди и даже на плечах.

Женщина прошла мимо Мишки сердитой походкой. Бумажки шелестели, как сухие листья.

Мишка вспомнил. Однажды в школе Сашка Пучков незаметно подкрался к нему и повесил на спину листок из тетрадки. На листке было написано: «Мишка дурак».

Все читали, смеялись, а Мишка не мог понять, в чём дело, над кем смеются. Он вертел головой в разные стороны и сам крутился на одном месте.

Подошла Таня Амелькина, сняла с Мишкиной куртки дурацкое объявление, отдала его Мишке и сказала:

— Эх, Мишка. Растяпа.

Теперь взрослая женщина села за письменный стол и сидит, вся обвешанная бумажками. Никто не обращает на это внимания, как будто так и надо.

Женщина сказала в телефон:

— Не забудьте отретушировать фотографию. Номер? Сейчас скажу.

Она отколола от воротника листочек, развернула и прочла:

— «Двенадцать восемнадцать!»

Потом кинула бумажку на подоконник. Мишка заглянул в листочек. Там было написано: «Отретушировать 1218».

Телефон зазвонил, она сняла трубку:

— Хорошо, передам. Какая академия? Истории материальной культуры. Записала. До свидания.

Она написала новую записочку, взяла из коробки на столе булавку и приколола записку на рукав.

— Что ты на меня так смотришь? — спросила она Мишку. — Смотрит, как будто видит что-то необыкновенное. Я для памяти прикалываю записки. У меня же не сто голов. Запишу и приколю. Сделаю дело — отколю. Очень удобно. Я весь день бегаю, то наверх, то в типографию, то к художнику. Все мои дела при мне. А запомнить нельзя, это только Мельниченко думает, что можно. У меня же одна голова, а не сто.

Она вовсе не была сердитой. Просто у неё одна голова. А не сто. Мишка подумал, что тоже будет привешивать записки, и тогда он не будет ничего забывать. Надо только выпросить у бабушки булавок.

Женщина отцепила от себя ещё одну записку:

— Боже мой! Срочно уменьшить формат снимка на первую полосу! Срочно! А я чуть не забыла.

Она кинула клочок на подоконник. Мишка прочитал: «Уменьшить Дусю Колобкову».

И вдруг он увидел, что эта женщина пошла к той самой маленькой двери и уже взялась за ручку.

— Стойте! — закричал Мишка несвоим голосом. — Нельзя! Опасно для жизни!

Но она уже открывала страшную дверь.

Как заморозили землю

Мельниченко вместе с начальником шахты Бобровым спускаются в забой. Станция Охотный ряд готова, но не решена ещё одна важная проблема: как построить наклонные тоннели для эскалаторов?

— Приглашали иностранных инженеров, — рассказывает начальник шахты. — У них таких грунтов нет, они не знают, как к ним подойти. Понимаешь, Мельниченко, в чём сложность? Тоннель должен быть под определённым углом — тридцать градусов. А грунты плывунные, вся толща насыщена водой. Ни один способ, известный в мировой практике, не годится.

Мельниченко и Бобров шли по ярко освещённому тоннелю. Гладкие бетонные стены, сухо, чисто. Почти готовое метро, только рельсы ещё не проложены.

— Не капает? — Мельниченко показывает длинным пальцем на свод тоннеля.

— Не капает, — смеётся Бобров. — Я этот лозунг днём и ночью помню: «Чтобы не капало». Нет, не капает.

— А с наклонными тоннелями, значит, пока не нашли решения?

Бобров хитровато поглядывает. Всё-то этим журналистам хочется поскорее узнать. Погоди, помучайся немного.

— Не так всё просто, — тянет Бобров. — Однако кое-что ищем, думаем. Не только у вас в редакции умные люди сидят. Придумываем кое-что и мы.

— Эй, эй, со мной в прятки не играй.

Мельниченко надо спешить. Важно сообщить новость в завтрашнем номере «Проходчика». Новость должна быть новой, свежей, иначе газетчик не газетчик.

— Говори, разбойник, вижу тебя насквозь.

— Да не тряси меня. Скажу. Сказал — скажу, значит, скажу.

Мельниченко достаёт растрёпанный блокнот и смотрит на Боброва, не спуская глаз. И начальник шахты начинает говорить серьёзно:

— Пиши. Вчера на коллегии принято решение: заморозить грунты в наклонных тоннелях. Дороговато, но другого выхода нет. Вокруг будущего тоннеля создаётся зона искусственной мерзлоты. Мороз скуёт плывуны — можно вести проходку.

— Открытие? — Глаза у Мельниченко загораются.

— Как тебе сказать? Ещё сто лет назад золотоискатели пользовались лютыми сибирскими холодами, чтобы в заболоченных местах добраться до золота. Дождутся мороза, вынимают лёд, а вода промерзает всё глубже. Снова вынимают лёд и наконец доберутся до дна, до золота. Но там естественный мороз, а у нас искусственный мороз. Мы опустим под землю, трубы, по ним пойдёт холод от специальной холодильной установки. Вокруг трубы грунт промёрзнет, получится прочная ледяная стена.

— Великолепно! — Мельниченко хлопнул себя блокнотом по колену.

— Тогда и начинается проходка, — весело закончил начальник шахты. — Сам понимаешь, придётся проходчикам даже летом надеть тёплую одежду. Внизу будет мороз градусов пятнадцать. Готовим ватные костюмы.

Мельниченко закрыл блокнот, убрал в карман карандаш. Про вечное перо Мишка тогда выдумал. Не было у журналиста вечного пера.

Куда исчезал метростроевец

— Что ты кричишь? — закричала Милочка и перестала печатать.

В комнате стало тихо. Все уставились на Мишку. Тихоталь размотал шарф и положил на место телефонную трубку.

— Она вошла в ту комнату! — объяснял Мишка. — Я сам видел: открыла дверь и вошла.

— Кто? — спросила Милочка. — Кто?

— На которой листочки висят.

— Листочки? — сурово повторила Милочка. — Ты опять?

Мишка чувствовал, что вместо того, чтобы объяснить, он опять всё запутывает.

— Успокойся, будь мужчиной, — сказал Тихоталь.

Блондинка и брюнетка перестали писать, блондинка сказала:

— Нервный мальчик.

— Женщина, на ней бумажки приколоты! — снова сказал Мишка. — На двери написано: «Не входить под страхом смерти!» А она вошла! Я сам видел!

Мишка никогда не слышал, чтобы люди так громко и дружно хохотали. Тихоталь бросил на пол свой лохматый шарф и стал сползать со стула.

— Ох-ох-ох, — смеялся он и показывал пальцем на Мишку. Он хотел что-то сказать, но не мог выговорить ни одного слова.

Блондинка и брюнетка рыдали от смеха.

— Не могу! — кричала брюнетка.

— Умру! — приговаривала блондинка.

А Милочка, строгая и неприступная Милочка-Матрёшка, которая и улыбалась редко, заливисто смеялась, закинув голову и хватала себя за живот.

— Под страхом смерти! — крикнула Милочка. — Спасайте женщину!

И снова они хохотали.

Мишка растерянно переводил глаза с одного на другого. И в это время открылась страшная маленькая дверь, выглянуло озабоченное лицо женщины, два клочка бумаги были пришпилены к её волосам.

— С ума сошли? — спросила она. — У меня от ваших воплей проявитель скисает. Что случилось?

— Вы живая? — обрадованно бросился к ней Мишка.

— Наполовину, — серьёзно ответила она. — Столько дел, просто пережить невозможно. А что?

Она уставила на него свои замороченные глаза.

— Там написано «не входить», — забормотал Мишка. — А вы вошли. И я думал…

— Милый ты мой! — Женщина обняла Мишкину голову. — Беспокоился.

Все перестали смеяться. Тихоталь отдувался:

— Ох, нет сил. Ну, историк. Уморил редакцию. — Он снова закутал голову шарфом и закричал в телефон: — Тринадцатая? Давай отчёт! Собрание! Совещание!