Шесть тетрадок, стр. 14
— Здесь был в старину колодец. Обычный колодец рядом с домом генерала Иванова. Колодец пересох, его засыпали всяким мусором. Плотность грунта в колодце маленькая, гораздо меньше, чем вокруг него. Когда вы подали в шахту сжатый воздух, он выбил мусор из колодца и пошёл наверх пускать пузыри.
Метростроевцы укрепили колодец бетоном, сказали историку спасибо и стали работать дальше.
— Наука! — сказал дядя Коля и поднял вверх палец.
Археологи работали рядом. Найдут старую железку и обметают бережно кисточкой. Раньше они казались дяде Коле чудаками. Надо метро строить, а они ерундой занимаются. Теперь он присматривался к ним.
Копает дядя Коля лопатой яму, на что-то натолкнулась лопата, звякнула. Что это? Поднял железный обломок. Топор не топор, но на топор похож.
Инженер подошёл и сказал:
— Зови, Николай Трифонович, историка. Вон они, у Кутафьей башни на раскопках.
Старый историк взял в руки железо, повертел, поглядел и ликующим голосом сказал:
— Топор! Топор, дорогие мои! Начало семнадцатого столетия! — Он быстро-быстро пошёл к своим и на ходу кричал: — Топор! Спасибо! Спасибо! Топор!
Он прижимал к себе ржавый, наполовину рассыпавшийся топор, как любимого ребёнка.
Николай Трифонович сказал:
— Каждый свою работу высоко любит. Ладно, ребята, копаем дальше.
Учёный размахивал руками, твердил:
— Топор! Семнадцатый век! Массивной формы! С остатками деревянного топорища!
Серёга позвал:
— Папаша! Чего они в своём семнадцатом веке этим топором — дрова кололи? Или на войну, может, с ним ходили?
— И то, и другое! — как-то весело ответил историк. — И то, и другое! Большого выбора тогда не было, мой милый!
Не зря они с самого начала заключили договор — Метрострой и Академия истории материальной культуры. Метростроевцы строят метро, а учёные по всей трассе ведут археологические раскопки.
Мишка об этом рассказывал так:
— Они сговорились: «Чур, вы нам помогаете, а мы — вам». И помогают. Начальник шахты Бобров пришёл к историкам и спрашивает: «Почему в шахте вода?» Тогда историки взяли план старой Москвы. Что было на этом месте раньше? Ах, старинный ров. Стало всё понятно, ров специально заполняли водой, чтобы враги не прошли. А теперь там после каждого дождя вода скапливается.
— Подумаешь, — дёргает плечом Пучков.
— Миша! Домой! — зовёт бабушка.
— Расскажи ещё, — просит Таня.
И Мишка рассказывает.
Я помню, как мы слушали его. Высовывались в форточки мамы, звали нас ужинать. А мы отвечали:
— Иду! Сейчас!
И не могли уйти.
Тот вечер, тёплый и долгий, я и сейчас помню во всех подробностях. Рядом со мной стоит Таня, от неё почему-то пахнет цветами. Мишка рассказывает, я не отрываясь смотрю на него и всё-таки вижу узенькое лицо Леденчика, толстого Бориса с чужого двора. И Пучкова — локти отведены немного назад, если что не по нём, возьмёт и стукнет.
Прошёл мимо управдом Федяев. Строго взглянул на нас и сказал:
— Никаких футболов во дворе! Категорически!
Мы ничего не ответили. Какой футбол! Мы слушали Мишку.
Всё, что он рассказывал, словно стоит у меня перед глазами.
«Четвертная змея большая»
Приехал на раскопки высокий лохматый журналист Мельниченко, а с ним Мишка, в берете с буквой «М».
— Газету интересуют раскопки, — сказал Мельниченко историку в чёрной шапочке.
Они сидели рядом на широкой трубе: историк — посредине, а Мельниченко и Мишка — по бокам. Хорошо, что он взял с собой тетрадь в чёрной клеёнчатой обложке. Столько всего рассказал историк — ни за что не запомнить.
Мельниченко положил на колено блокнот и записывал быстро. И Мишка записывал тоже.
Каждая археологическая находка рассказывает целую историю.
В тридцатой шахте проходчикам попался подвесной крюк — раз, фунтовая гиря — два, трёхзубый багор — три. Что это значит? Историк объяснил.
Оказывается, на этом месте триста лет назад была мясная лавка. На крюк подвешивали тушу, багром доставали мясо с полок.
Рядом с башней Кутафьей отыскались железные подковы, копьё. Может быть, здесь были бои?
— Может быть, там шли бои, — рассказывает Мишка во дворе.
Пучков слушает его с кривой улыбкой, но не уходит. Потом говорит:
— Подумаешь, железо. Если б золотой клад нашли. А то железо.
— Ничего не понимаешь! — отвечает Мишка. — Знаешь, что историк сказал? Самые редкие находки как раз железные.
И все спрашивают:
— Почему?
Мишка объясняет:
— Двести лет назад в Москве было очень много кузнецов. Ремесленники, работающие с металлом, составляли пятую часть всех ремесленников Москвы. Медники, котельники, гвоздочники, бронники. Много кузнецов, — значит, много металлических предметов хранится в земле? Верно? Нет, не верно. Делали-то их много, а сохранилось совсем мало. Глиняное или стеклянное изделие может пролежать в земле и триста лет, и четыреста. А железо ржавеет, распадается. Поэтому железные предметы особенно дороги археологам.
Весь долгий вечер Мишка рассказывал нам истории, которые услышал от историка. Мне с того вечера ещё много лет казалось, что историки — это те, кто рассказывает всякие увлекательные истории.
У Китайгородской стены дяди Колин отбойный молоток отвалил вместе с породой чугунный шар. Археолог показал шар Мельниченко и Мишке и сказал:
— Пушечное ядро.
— Можно подержать? — спросил Мишка.
— Возьми, — разрешил историк.
Ядро тяжёлое, холодное, неровное. Если подольше подержать в ладонях, нагревается. А положил его на землю — сразу опять холодное.
— Не позже тысяча шестьсот десятого года сделано это ядро, — говорит старый историк.
«Откуда вы знаете?» — хочется спросить Мишке.
— Как устанавливается эта дата? — спрашивает Мельниченко.
Так, конечно, вежливее.
— Очень простой вопрос, — отвечает учёный. — После этого года Китай-город не осаждали враги. А ядра остались здесь после боёв, это нестреляные ядра. Подземная камера под башней называлась «слух». В ней спрятали ядра и замуровали камеру, чтобы сохранить тайну. В древней летописи написано: «А в слухе том закладено ядрами и поверх ядер землёю засыпано, осмотреть его нельзя». Этот летописец не мог, конечно, знать, что через триста лет в Москве будут строить метро, раскопают тайник и осмотрят его.
В нашем дворе темнеет, небо становится чернильным, над воротами загорается жёлтый фонарь. Моя мама открывает окно и опять зовёт меня.
— Сейчас, — кричу я, — ещё пять минут!
Мы все стоим вокруг Мишки.
«Всё-таки Мишка очень умный, — думаю я, — даже умнее Леденчика, хотя Леденчик умеет сочинять стихи».
— А этими ядрами из чего стреляли? — деловито спрашивает Борис с чужого двора. — Из винтовки, что ли?
— Сказал — из винтовки! Пятьсот лет назад разве были винтовки? — смеётся Леденчик. — Винтовки!
Борис обижается:
— А ты будто знаешь? Смеёшься, а не знаешь. Ну, скажи, скажи.
Леденчик молчит. Потом говорит:
— А зачем мне говорить? Мишка, рассказывай, чего ты не рассказываешь?
— Я рассказываю. Ядрами стреляли из пушек. Знаете, где был пушечный двор? Сказать? Там, где остановка автобуса около Большого театра, на том самом месте. А было это пятьсот лет назад. Там делали пушки и ещё эти, как их… Сейчас скажу.
Мишка раскрывает тетрадь, подходит поближе к воротам, где висит фонарь.
— Вот написано. Пушки и ружья, которые назывались «пищали».
— Ха, пищали, — фыркает Сашка Пучков. — Чего это они пищат?
— Перестань, — строго говорит Пучкову Таня, и он перестаёт.
— Пищали не пищали, — объясняет спокойно Мишка. — Они стреляли, пищали и пушки носили имена, как корабли: «Острая», «Соловей», «Четвертная змея большая», «Верховая обезьяна».
В этих названиях было что-то мужественное, таинственное, немного сказочное и грозное. «Четвертная змея большая».
Мишка спрятал тетрадь за пазуху и сказал:
— Ядра были сначала каменные, потом железные. А уж потом стали делать ядра из чугуна.