Орел девятого легиона, стр. 22

– Нет, – ответил Марк, – не уроженец. – И, почувствовав, что был излишне краток, добавил: – Собственно, я покинул родину всего три года назад.

– А зачем тебе вообще понадобилось покидать ее? Долгий путь для тебя, вероятно, был очень тяжел?

В словах его не было ничего особенного, но тон заставил Марка, который и так нервничал из-за Волчка, выставить иголки.

– Я покинул Рим, чтобы присоединиться к моему легиону, – холодно ответил он.

– Вот как! – Плацид был слегка обескуражен. – Значит, это ранение?

– Да.

– Я не уверен, что встречал тебя в нашем клубе трибунов на родине.

– Неудивительно. Я был всего лишь центурионом когорты. – Марк улыбнулся, но за его вежливым тоном проглядывало все презрение профессионального военного к аристократу, который в течение года играет роль военного.

Плацид немного покраснел.

– Право? Никогда бы сам не догадался. – Он не остался в долгу, колкость заключалась во вкрадчивом намеке на то, что Марк выглядел почти цивильным. – Вижу ли я перед собой собрата – члена Победоносного? Или твой знак Козерог или атакующий Вепрь?

Прежде чем Марк успел ответить, послышался тихий смешок легата, стоявшего к ним спиной.

– Для того, кто считает себя – и не без оснований – опытным охотником, ты удивительно ненаблюдателен, мой милый Плацид. – Легат повернулся к ним лицом. – Ведь я уже говорил тебе, кто он такой. Ты найдешь значок легиона на его левом запястье, – и он вернулся к разговору с дядей Аквилой.

При этих словах в голове у Марка все разом встало на свои места, и в ту минуту, когда взгляд трибуна обратился на его тяжелый золотой браслет, он вспомнил: «Гладкий, как девушка, но охотник умелый», – сказал Эска. И звали его Плацид. Во рту у Марка пересохло от острой неприязни. Замешательство, мелькнувшее на лице трибуна, – и да, нечто вроде зависти! – доставило Марку мимолетное удовлетворение скорее из-за Эски, чем из-за самого себя.

Впрочем, Плацид тут же оправился от смущения и принял обычный, слегка высокомерный вид.

– Что значит служить под началом легата, который умеет ценить своих младших командиров, – процедил он. – Мой дорогой Марк, я поздравляю тебя… – Неожиданно глаза его расширились, и вкрадчивый ленивый тон сменился живой интонацией: – Roma Dea! Волк!

Марк молниеносно обернулся: в дверях, ведущих с галереи, стоял пятнистый зверь, большая косматая голова была настороженно поднята, глаза с недоверием обращены на незнакомцев, чей чужой запах остановил его на пороге.

– Волчок! – позвал Марк. – Волчок!

И пятнистый зверь прыжком кинулся ему на грудь. Он ласкался, в груди у него что-то клокотало, как в горшке на огне. Бока у него ходили ходуном, он совсем забегался, разыскивая хозяина, и сейчас неистово просил прощения за то, что потерял его. Марк обхватил ладонями громадную голову и потер большими пальцами впадины за ушами.

– Все-таки вернулся, братец, вернулся!

– Волк, самый настоящий, а ведет себя, точно щенок! – недоверчиво и с некоторой брезгливостью произнес Плацид.

– Кажется, мы оказались свидетелями воссоединения. Мы определенно попали сюда в добрый час, – заметил легат.

Марк высвободился из объятий Волчка.

– Воссоединение… да, пожалуй, это именно то слово, – сказал он.

И тут Волчок сделал то, чего никогда еще не делал. Он уткнулся опущенной головой в колени Марка и застыл. Так стоит иногда собака, когда она кому-то всецело доверяет. Волк стоял с довольным видом в той единственной позе, в которой он был абсолютно беспомощен, полностью во власти хозяина.

И пока он стоял, медленно виляя хвостом, Марк достал из-за пазухи ошейник с бронзовыми бляхами и, наклонившись, застегнул его на шее волка.

– И давно он у тебя? – Плацид с пробудившимся интересом наблюдал, как молодой волк с силой встряхнулся и, высунув язык и полузакрыв глаза, сел и привалился к ноге хозяина.

– Я получил его больше года назад, совсем маленьким. – Марк погладил подергивающееся ухо Волчка.

– В таком случае, если не ошибаюсь, я видел, как его забрали из логова после того, как убили волчицу. Его взял татуированный варвар, он хвалился тем, что он – личный раб Марка Аквилы. Теперь вспоминаю.

– Ты не ошибаешься, – спокойно проговорил Марк. – Татуированный варвар рассказал мне про это.

К счастью, в дверях показался Стефанос, и дядя Аквила забрал у легата его пустой кубок.

– Вам, наверное, хочется смыть дорожную пыль, – сказал он. – Хотя мы и живем на краю света, но вода в ванне у нас такая же горячая, как в Риме. Рабы будут ждать в ваших покоях, так ведь, Стефанос? Ну, вот. Встретимся за обедом.

ГЛАВА 10

ПРИКАЗ К ВЫСТУПЛЕНИЮ.

Гости помылись и переоделись, и все четверо снова сошлись вместе в столовой – небольшом, типа ниши, помещении, примыкавшем к атрию. Столовая отличалась такой же аскетичностью, что и остальные комнаты в доме. На беленых стенах никаких украшений, кроме бронзового кавалерийского щита на перекрещенных копьях; четыре ложа вокруг стола покрыты превосходно выделанными оленьими шкурами вместо обычных вышитых и стеганых накидок. Блюда, которые в обычные дни подавали Марку с дядей, в простоте не уступали обстановке. Но сегодня, ради праздника, Сасстикка постаралась угостить собравшихся достойным случая обедом.

Для Марка, благодаря возвращению Волчка, все вокруг казалось праздничным, начиная с самой комнаты, наполненной мягким желтым светом ламп на пальмовом масле, стоящих на столе. Будущее и поиски средств к существованию могли немного обождать. Он чувствовал приятную усталость после долгих часов, проведенных на воздухе; он принял холодную ванну и надел вместо грубошерстной тунику из белой мягкой шерсти. Он готов был даже заключить перемирие с Плацидом, поскольку Эска, узнав о его приезде, только посмеялся.

Главная часть обеда была уже позади. Дядя Аквила вторично совершил возлияние домашним богам, чьи маленькие бронзовые фигурки вместе с солонками стояли по углам стола. Эска и прочие рабы покинули комнату. Мягкий рассеянный свет масляных ламп окутывал стол мерцающей дымкой, отчего красноватые самосские вазы поблескивали, как коралловые, а сморщенные прошлогодние яблоки превратились в плоды Гесперид [19]. Свет играл на рифленом изгибе стеклянной чаши, зажигая язычок алого пламени в глубине приземистой фляги с фалернским вином, и непостижимым образом делал значительными лица тех, кто возлежал за столом, опершись на левый локоть.

Все это время беседу вели исключительно двое старших, они вспоминали былое: стычки на границе, пограничные стоянки, друзей и врагов, – а Марк и Плацид лишь изредка вставляли слово или обменивались короткими репликами, – перемирие им удавалось соблюдать неплохо, но по большей части они обедали молча.

Наконец, добавив в кубок с фалернским воды, дядя Аквила спросил:

– Клавдий, сколько лет прошло с тех пор, как ты ушел из Десятого?

– В августе будет восемнадцать.

– Клянусь Юпитером! – Дядя Аквила задумался, а потом неожиданно бросил возмущенный взгляд на старого друга: – Восемнадцать лет прошло с тех пор, как мы с тобой сидели последний раз за одним столом, и ты, прожив почти три года в Британии, даже попытки не сделал повидаться со мной!

– Ты тоже. – Клавдий Иеронимиан взял себе медовый коржик, испеченный Сасстиккой, и пришлепнул сверху горсть изюма. Потом поднял голову, и на его экзотичном лице появилась мимолетная, но выразительная улыбка. – Разве не всегда так бывает, когда связываешь жизнь с легионами? Мы завязываем дружбу то тут, то там, в Ахее, Цезарее или Эбораке, потом наши пути расходятся, и мы делаем удивительно мало усилий, чтобы поддерживать связь друг с другом. Но если, благодаря богам, которые вершат людские судьбы, наши пути опять перекрещиваются, тогда…

– Тогда мы соединяем нити старых связей там, где они порвались, – закончил дядя Аквила. Он поднял наполненный кубок: – Я пью за старые связи. Нет, не так. Только старики глядят назад. Я пью за возобновление старых связей.